Джузеппе Боффа

История Советского Союза

Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 - 1964 гг.

Нацистская агрессия

Крах пакта о ненападении с Германией

В истории Советского Союза 22 июня 1941 г. - начало нового периода, дата, уступающая по значению лишь Октябрьскому восстанию 1917 г.

Почему же врасплох? В Азии с 1937 г. шли бои. В Европе в начале сентября 1939 г., с момента вторжения гитлеровцев в Польшу, Франция и Англия объявили войну Германии. СССР же после заключения советско-германского пакта оставался в стороне. Утверждалось, что Сталин - отныне непререкаемый вождь Советского Союза - с чрезмерным доверием отнесся к договору с Гитлером. Основная причина, похоже, заключается не в этом. Маршал Жуков в своих воспоминаниях заявил, что никогда не слышал от Сталина ни одного суждения, которое бы подкрепляло подобное впечатление. Сталин был слишком недоверчив, чтобы без подозрений отнестись к любому партнеру на переговорах или дипломатическому документу, от кого бы он ни исходил. Причина, следовательно, более глубокая. Нацистская агрессия явила собой крах всей сталинской политики, нашедшей выражение в пакте о ненападении с Германией, крах того непрочного заграждения, которое эта политика возвела ради защиты СССР.

Бедствие вырисовывалось не в один день. Оно подготавливалось постепенно, хотя и стремительно нараставшими темпами. Вначале заключение пакта воспринималось как успех, по крайней мере в том, что касалось государственных интересов СССР. Стране в последний момент удалось уберечься от пожара, охватившего Европу, и в то же время урегулировать конфликт с Японией на своих дальневосточных рубежах. Главные капиталистические державы Европы не объединились против Советского Союза, как того опасались в Москве. Напротив, /7/ теперь они были втянуты в военное противоборство, обещавшее быть изнурительным для обеих сторон. Быстрый распад польского государства и соглашение с Берлином позволили СССР с легкостью вернуть себе территории, вырванные у него Польшей в 1921 г., восстановить свое вооруженное присутствие в маленьких сопредельных Прибалтийских государствах. Вслед за пактом о ненападении, заключенным с Германией в августе 1939 г., месяц спустя был подписан договор о дружбе и границах. Это не помешало СССР провозгласить себя нейтральным в войне. И нейтралитет этот был подлинным[I], хотя отношения Советского Союза с Германией и стали лучше, чем его отношения с Францией и Англией (Молотов, тогда глава правительства, не преминул отметить это в своих выступлениях).

Первым тревожным сигналом явилась война с Финляндией. Итоги этой войны, плохо продуманной как с политической, так и с военной точки зрения, были отрицательными для СССР. Оценка эта не относится к советским требованиям, умеренным и в тот период вполне понятным, и не преследует цели оправдать финских руководителей, поведение которых не отличалось осмотрительностью. После трех месяцев отнюдь не блистательных военных операций (декабрь 1939 г. - февраль 1940 г.) СССР заключил мир, удовольствовавшись скромными территориальными уступками со стороны Финляндии: несколько военных баз и перенос границы на Карельском перешейке. Они будут затем утрачены в первые же недели после начала нацистской агрессии.

Высокой, однако, оказалась политическая цена этих достижений. В Финляндии поражение оставило в душах людей осадок озлобления и вызвало подъем реваншистских настроений, что усилило поддержку среди масс наиболее антисоветских групп в правящих кругах. В остальном мире финская война послужила предлогом для гигантской антисоветской кампании. Исключение СССР из умирающей Лиги Наций - лишь один из незначительных эпизодов этой кампании. Во Франции и Англии, несмотря на продолжавшиеся военные действия против Германии, правительства и генеральные штабы обсуждали планы посылки экспедиционного корпуса на помощь финнам, а также нападения на СССР с юга, в частности бомбардировки нефтяных промыслов Баку. Конечно, подобные планы свидетельствовали в первую очередь о неразумности правителей этих двух стран; на их поведение /8/ продолжали воздействовать те тенденции, которые привели их в 1938 г. к мюнхенской капитуляции перед Гитлером. Но то было небольшим утешением для руководителей СССР: вновь возникла угроза создания единого фронта капиталистических держав - того фронта, образования которого с таким трудом удалось не допустить. Германия, связанная пактом о ненападении с СССР и войной на Западе, осталась в стороне от этих планов. На сторону финнов встали, однако, Соединенные Штаты и фашистская Италия, союзница Гитлера. Все это происходило в тот момент, когда три главных участника войны в Европе проводили взаимный зондаж с целью заключения мира. Если бы не завершилась война с Финляндией - не известно, удалось ли бы предотвратить образование широкой антисоветской коалиции.

Поздно было, однако, исправлять другое зло, причиненное этой войной. Действия СССР оставили у всех опасное впечатление его военной слабости. Сталин понял это. Стремясь исправить положение, он приступил к перемещениям деятелей на высших ступенях руководства вооруженными силами. Ворошилов уступил место наркома обороны Тимошенко. Сталин сместил даже начальника Генерального штаба маршала Шапошникова, выходца из старой, дореволюционной армии, хотя тот не нес ответственности за финскую кампанию (он предложил другой оперативный план). Сталин обосновал свое решение необходимостью показать всему миру, что Москва извлекает из происшедшего необходимые уроки. Но было уже поздно.

Джузеппе Боффа

© Боффа Дж. (Boffa G.), правообладатели, 2015

© Перевод с итальянского И. Б. Левина, С. К. Дубинина и др., 2015

© ООО «ТД Алгоритм», 2015

Следует объяснить, как и почему я написал эту книгу. Я довольно долго жил в Советском Союзе. Первый раз я приехал сюда 28 декабря 1953 г. Сталин умер всего несколько месяцев назад. Прошло меньше месяца с того дня, как было объявлено о расстреле Берии. В СССР я приехал одолеваемый безмерным любопытством, неотделимым, разумеется, от политического пристрастия.

С первых же месяцев моего московского житья я был поражен тем, насколько плохо мы, иностранцы, пребывающие в СССР, подготовлены для понимания событий, происходящих в стране. И это даже не зависело от политической ориентации, которой придерживался каждый из нас: мы все оказывались равным образом безоружными, безотносительно к тому, кто на какую сторону становился в годы холодной войны. Вопреки собственным намерениям и критической настроенности, в большей или меньшей степени отличавшей каждого, все мы, как оказалось, питались скорее стереотипами, нежели подлинным знанием. Эти стереотипы могли быть очернительского или восхвалительного толка (поскольку они поддерживались пропагандой с двух противоположных сторон), но при соприкосновении с фактами они оказывались равным образом абстрактными, далекими от подлинной действительности. Нам приходилось, следовательно, самим приниматься за труд первооткрывательства, и вот здесь-то знакомство с историей могло бы помочь делу. Но раздобыть информацию было непросто.

К середине 50-х годов состояние исторической науки в СССР было довольно обескураживающим, что, впрочем, широко признавалось уже в ту пору и о чем официально заявлялось как на самом XX съезде, так и после него. Сам ход этого съезда и созданная им в стране политическая атмосфера усиливали мое желание узнать возможно больше о событиях недавнего прошлого. При отсутствии работ, способных удовлетворить мою любознательность, мне не оставалось, однако, ничего иного, как прибегнуть к тому, что на профессиональном языке историков именуется устной традицией, то есть к рассказам людей, которые эти события пережили и наконец решились правдиво поведать об этом своем личном опыте. Так началась моя, если так можно выразиться, кустарная работа по исследованию советской истории.

Последующий ход дел в СССР лишь все больше побуждал меня стремиться к тому, чтобы сочетать профессиональный журналистский труд со все более серьезной исследовательской работой историка. Когда я вернулся в Москву на второй период, то сделал это главным образом для того, чтобы посвятить себя этой второй цели: более систематическому разысканию необходимых источников, устранению по мере возможности пробелов в документации и более интенсивным контактам с теми советскими историками, которые пользовались моим наибольшим уважением. И хотя эти усилия, уже тогда стоившие мне немалого напряжения, забирали массу времени и энергии, я не думал – ни тогда, ни еще несколько лет спустя, – что примусь за систематическое написание истории Советского Союза. Я был убежден: советские историки справятся с этой задачей куда лучше, чем я. Лишь к концу 60-х годов, когда я вынужден был констатировать, что в брежневском СССР политическая и идеологическая атмосфера вновь сделалась малоблагоприятной для опубликования правдивой истории советского периода, я набрался решимости самому взяться за написание того труда, который теперь предлагаю вниманию читателя.

Я полагал – и это было для меня главным стимулом, – что такого рода книга необходима итальянскому читателю, особенно молодому, имеющему весьма туманные представления об этой истории и справедливо желающему знать о ней больше. Я принялся за работу, отдавая себе отчет в тех трудностях, с которыми встречусь. Обширность и сложность темы сами по себе внушали ужас. К тому же я знал, насколько полны пробелов те источники, которыми я мог располагать, ведь большая часть их оставалась запертой в архивах, куда даже советские исследователи не имели доступа, а уж мне и подавно путь был закрыт. Но я был убежден, что архивы эти все равно откроются еще не скоро. Если я стану ждать, когда они поступят в распоряжение ученых, то, скорее всего, никогда не смогу выполнить поставленную перед собой задачу. Я решил поэтому, что как бы то ни было, но попытку эту следует предпринять, используя все те источники, которые удалось собрать мне лично, а также те, которые, по моим сведениям, имелись в разных странах мира. Пусть то будет первая попытка. Позже другие напишут лучше меня.

Именно потому, что я отдаю себе отчет в том, насколько ограниченным был исследовательский инструментарий, которым я мог располагать, я не претендую, чтобы эту работу рассматривали как исчерпывающую. Все мы, те, кто издалека пытается объективно исследовать историю СССР, знаем, что плоды наших стараний по необходимости отмечены знаком временности, причем не только в том смысле, что всякое историческое исследование преходяще, но и в том, что нашим изысканиям суждено оказаться преодоленными в тот самый момент, когда свободный доступ к архивам позволит историкам – в первую очередь советским, но, хочу надеяться, также и представителям других стран – более обстоятельно ознакомиться с прошлым. Я не удивлюсь поэтому, если моя книга окажется предметом критики и оспариваний, особенно если они будут основываться на новых открытиях, неизданных документах, более полной информации. Именно такого типа дискуссии нам дольше всего недоставало, и в ней ощущается наибольшая нужда. Историческое исследование – как и любое другое научное изыскание – может от этого только выиграть. Мое сокровенное желание и сегодня состоит в том, чтобы эти страницы могли послужить отправным пунктом для дискуссий, которые бы продвинули всех в познании действительности. Если это окажется возможным, я буду считать это подлинной наградой за свой труд.

После хаоса революционных лет, после разрухи, вызванной Первой мировой и гражданской войнами, подъем экономики в Советской России начался в 1922 г. Нэп возродил определенное товарообращение. Подъем пошел быстро и обнадеживающе, хотя не раз небо над советской экономикой затягивало тучами и наступали критические моменты.

Выпуск продукции тяжелой индустрии, не превышавший и 13 % довоенного объема (1913), в 1924 г. достиг 50 % этого уровня и превзошел его в 1927 г. Годами наиболее интенсивного роста были 1923 г., а затем 1925 и 1926 гг. Оживление происходило и на железнодорожном транспорте, почти парализованном в 1920–1921 гг. В 1927 г. людей и грузов перевозилось больше, чем до войны. Темпы промышленного роста были различными в разных отраслях. В легкой промышленности они были выше, чем в тяжелой; в производстве энергии и добыче топлива, нехватка которого как раз и грозила парализовать страну, дело шло более споро, нежели в выплавке металла (металлургическая промышленность вышла на довоенные показатели лишь в 1929 г.). Подъем был обусловлен сперва просто необходимостью привести в движение остановившийся было механизм народного хозяйства, а затем запросами рынка – по преимуществу крестьянского, – на котором ощущалась нехватка самых элементарных товаров.

Восстановление промышленности повлекло за собой возрождение рабочего класса. В августе 1922 г. его численность едва превышала миллион человек. Деклассирование городского пролетариата было тем социальным явлением, которое более всего ослабляло основы нового строя. Теперь в городах наступало оживление. К концу 1927 г. число рабочих, занятых в крупной промышленности, вновь достигло 2,5 млн.; советские исследователи считают, что с учетом утраченных территорий этот показатель равноценен довоенному. Наибольший рост наблюдался в 1925 и 1926 гг.

I. Россия накануне революции
Ограниченность развития капитализма, 15 - Классовая структура, 19 - Узел противоречий эпохи 23.

II. Ленин и большевизм
Связь с народничеством, 27 - Партия как авангард, 30 - Анализ империализма 35.

III. 1917 год: Февраль и Октябрь
Буржуазия и Советы, 38 - «Апрельские тезисы», 42 - Керенский и Корнилов, 46 - Сторонники и противники пролетарского восстания, 48 - Победа большевиков в Петрограде 50.

IV. Советы и власть
Октябрьские декреты, 52 - Борьба за пределами столиц, 54 - Союз с левыми эсерами, 58 - Разгон Учредительного собрания, 60 - Первая Конституция 64.

V. Земля и фабрики
Аграрная революция, 68.- Рабочий контроль, 70 - Государственный капитализм и национализация, 73 - Война за хлеб 77.

VI. Революционный остров
Право на самоопределение, 79 - Брест-Литовск и развал армии, 82 - Дебаты о мире, 83 - Федеративная республика, 86 - Рождение новой дипломатии, 88 - Разрыв с левыми эсерами 90.

VII. Красная армия и белые генералы
Гражданская война, 92 - Террор и военные сражения, 94 - Троцкий и вооруженные силы, 97 - Банкротство «демократической контрреволюции», 100 - Крестьяне: солдаты или партизаны? 102.

VIII. Схватка с империализмом
Иностранная военная интервенция, 106 - Угроза расчленения страны, 110 - Третий Интернационал, 112 - Война с Польшей, 117 - Революция и остальной мир, 119 - Отношения с Востоком 121.

IX. Военный коммунизм
Соглашения и конфликты с крестьянством, 123 - Распад рабочего класса, 127 - Милитаризация труда 131.

X. Партия
Большевики и другие партии, 136 - Политические силы трех лагерей, 137 - Демократический централизм, 141 - Военно-пролетарская диктатура, 145 - Победа Ленина и порожденные ею противоречия 147.

Книга вторая. ГОДЫ НЭПА

I. Тяжелый кризис 1921 г.
Мятежи от Тамбова до Кронштадта, 153 - Борьба между большевиками, 156 - X съезд, 159 - Голод, 161 - Переход к новой экономической политике, 164 - Трудные поиски «законности», 167.

II. Образование СССР
Война в нерусских районах России, 172 - Центробежные тенденции и объединительные импульсы, 178 - Столкновение между Лениным и Сталиным, 181 - Образование Союза, 184.

III. Капиталистическое окружение
Генуя и Рапалло, 190 - Между Европой и Азией, 194 - Единый фронт рабочих, 197 - Идейное влияние, 200 - Полоса дипломатических признаний, 202.

IV. Завещание Ленина
Цезаризм, 205 - Последние ленинские размышления, 207 - Ответ XII съезда, 213 - Драма Троцкого, 215 - Дискуссия о «новом курсе», 217 - Смерть Ленина, 222.

V. Экономика: подъем и проблемы развития
Восстановление производительных сил, 224 - Денежная реформа, 225 - Уравнивание в деревне, 228 - Нэпман, 234 - Преображенский и Бухарин, 235 - Подступы к планированию, 238.

VI. Великое выдвижение
Ленинский призыв, 242 - Выдвижение, 244 - Интеллигенция, 246 - Политические конфликты, 251 - Зачатки плюрализма, 254 - Административная реформа, 256.

VII. Сталин: возвышение, взгляды и социализм в одной стране
Генеральный секретарь, 258 - «Орден меченосцев» и «приводные ремни», 261 - Расхождение с Лениным, 264 - Изолированная Россия будет примером, 268 - Отзвук в аппаратах, 271.

VIII. Распад «старой гвардии»
Политбюро после Ленина, 275 - Военная реформа, 276 - «Уроки Октября», 277 - Новая оппозиция, 279 - Блок Троцкого - Зиновьева - Каменева, 284 - Поражение в Китае, 287 - Оппозиция под запретом, 291.

Книга третья. ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ И КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ

I. Битва Бухарина
Кризис заготовок зерна, 296 - Бухаринские концепции, 299 - Самокритика, 302 - Борьба внутри аппарата, 304 - Сталинская фракция, 307 - Изгнание Троцкого. Поражение правых, 309.

II. Призрак войны
Тревожный 1927-й, 312 - Потребности обороны, 317 - «Третий период» Коминтерна, 318 - Мировой экономический кризис, 323 - Угроза на границах: на востоке и на западе, 326.

III. Первый пятилетний план
Конец нэпа, 329 - Оптимальный вариант, 330 - Великие стройки, 333 - Скомканный план, 336 - Источники накопления, 339 - Успехи и диспропорции, 343.

IV. Крестьяне в колхозах
Напряженность в деревне, 347 - «Перелом» 1929 года, 349 - Ликвидация кулачества, 353 - Коллективизаторское неистовство, 355 - Новое наступление после передышки, 359 - Подорванное животноводство, 363 - Борьба против колхозов, 365.

V. Общество и классы в ходе «революции сверху»
Новые рабочие, 367 - Выкачивание соков из деревни, 369 - Тяготы индустриализации, 374 - Засилье централизма, 375 - Распространение образования, 380.

VI. Политическая борьба «в верхах» и «на местах»
Рост и изменение партии, 384 - Сталинский цезаризм, 385 - Столкновение со специалистами, 388 - Механизм репрессий, 391 - Сила и слабость бухаринцев, 393 - Нарушенное единство большинства, 397.

VII. Попытка поворота: (1) самый критический год
Тревожные итоги, 401 - Январский Пленум 1933 г., 402 - Военные методы в деревне, 408 - Молотов и Каганович, 410 - США признают СССР, 413.

VIII. Попытка поворота: (2) сталинские секретари
XVII съезд, 415 - Киров, 419 - Сталин указывает новых противников, 423 - Съезд писателей, 425 - Проблеск ослабления напряженности, 428.

Книга четвертая. ЛИЧНАЯ ВЛАСТЬ

I. Коллективная безопасность и народные фронты
Димитров в Москве, 433 - Сближение с Францией и Англией, 436 - VII конгресс Коминтерна, 438 - Война в Испании, 443 - Отречения Лондона и Парижа 447.

II. От убийства Кирова к Конституции 1936 г.
Ответственность Сталина, 450 - Проекты реформ, 453 - Культ личности, 456 - Чистка партии, 458 - Процесс Зиновьева - Каменева, 461 - Провозглашение социализма, 463.

III. Крупная промышленность и стахановцы
Индустриализация удается, 469 - Значение индустриализации для общества, 473 - Рабочие и новая техника, 475 - Советская торговля, 478 - Организация народного хозяйства, 481 - Рост оборонной мощи, 482.

IV. Компромисс в деревне
Колхозный съезд и колхозный Устав, 485 - Облик колхоза, 488 - Отставание сельского хозяйства, 490 - Застой в сельскохозяйственном производстве, 492 - Дань села, 494 - Крестьянин, его огород и двор, 496.

V. Массовый террор против партии
Последнее сопротивление, 502 - Трагический пленум 1937 г., 504 - Разгул репрессий, 508 - Истребление военных, 510 - Исчезают старые большевики, 512 - Процесс Бухарина, 516-Почему Сталину это удалось, 518.

VI. Сталинизм
Вождь и народ, 521 - Новая интеллигенция, 522 - Сталинские кадры, 524 - Возобновление приема в партию, 527 - «Краткий курс» истории ВКП(б), 530 - Идеологическая ортодоксия, 534 - Тезисы Сталина о государстве, 536

VII. Между Мюнхеном и войной
Англо-французское соглашение с Гитлером, 540 - Ответ Москвы на XVIII съезде, 543 - Трехсторонние переговоры, 546 - Советско-германский пакт, 551 - Кризис Коминтерна, 555.

VIII. Навстречу испытанию

Аннексии и война с Финляндией, 558 - Наперегонки со временем, 561.

Примечания

Указатель имен

Giuseppe Boffa
STORIA
DELLUNIONE
SOVIETICA

Джузеппе Боффа
ИСТОРИЯ
СОВЕТСКОГО
СОЮЗА

В двух томах

Arnoldo Mondadori Editore

«Международные отношения» Москва 1990

Революция и Россия: десятилетиями эти слова казались нерасторжимыми. Огромные массы людей испытывали на себе их влияние. У многих они вызывали ненависть. Что же представляла собой в первые годы нашего столетия Россия, которую знаменитый теоретик германской социал-демократии Карл Каутский в 1902 г. в своей работе «Славяне и революция» счел возможным назвать новым «революционным центром» мира1 и в которой всего тремя годами позже вспыхнула первая революция XX в.?
Занимая территорию в 22 млн. кв. км, охватывающую значительную часть Европы и Азии, Россия уже тогда была самым большим государством мира. В эпоху империй подобный геополитический рекорд затмевала лишь Великобритания с ее огромными колониальными владениями. Правда, в отличие от Британской империи, эта объединенная царской короной огромная часть Земли была единой территорией. Компактность территории не означала, однако, одинаковой плотности заселения. Накануне первой мировой войны 136 млн. человек примерно из 170 млн. размещались в европейской части страны. В подавляющем большинстве своем это были славяне. Собственно русские, или великороссы, составляли лишь 43 % всех жителей. Население страны состояло из весьма разных народов и этнических групп, находившихся на разных ступенях исторического развития: от поляков и финнов на западной оконечности империи, граничащей с индустриально более развитыми странами Европы, до тюркских народностей Средней Азии и монголоидных групп, если не племен, Восточной Сибири и Севера.
Разные уровни развития остро ощущались и в той обширной части страны, которая носила более выраженный славянский или даже чисто русский характер и которую зачастую принимали за нечто относительно цельное, однородное. Царскую империю раздирали социальные, экономические, политические, национальные, этнические и территориальные противоречия. Уже тогда она составляла важную часть мировой капиталистической экономики, занимая - в силу своей обширности - пятое место в списке главных держав. Было бы, следовательно, неверно рассматривать Россию в целом как слаборазвитую страну. Вместе с тем огромная хозяйственная и культурная отсталость отделяла ее от государств, стоявших в списке впереди нее.
15

К началу XX в. в России уже утвердился капитализм, но произошло это значительно позже и во многом иначе, чем в крупных странах Запада. В силу различных исторических и географических причин (начиная с отсталости, вызванной изнуряющей борьбой с татаро-монгольским вторжением, удаленности от главных морских путей сообщения и разбросанности далеко не однородного населения на огромной территории и кончая особенностями русского централизованного государства - засильем военно-аристократической верхушки, длительным существованием феодального права и ограниченностью реформы 1861 г., приведшей к освобождению крепостных крестьян) капитализм в России лишь в малой степени выступал в своей классической форме - форме свободной конкуренции. В основном же его развитие шло «сверху» путем властного вмешательства государства и при широком участии иностранного капитала. Его наибольший рост происходил в тот период, когда повсюду в мире капитализм превращался в империализм. В России он также приобрел многие империалистические черты, несмотря на продолжавшееся сосуществование с остатками предшествующих формаций - преимущественно феодальных или полуфеодальных, - которые не были им уничтожены, более того, с которыми он тесно переплелся.
На протяжении предыдущего полувека промышленное развитие России шло очень бурно, но, как и развитие всего мирового капиталистического хозяйства, сопровождалось циклическими колебаниями. Особенно стремительный рост наблюдался в 90-е гг. прошлого века и в пятилетие перед первой мировой войной. Между этими периодами пролегало время кризиса и застоя. Во втором из этих двух периодов отечественный капитал стал играть большую роль (на предыдущих этапах, как уже указывалось, главенствовало государство, предоставлявшее подряды на строительство железных дорог и военные заказы и проводившее протекционистскую политику), более крупными стали иностранные капиталовложения. Таким образом, после революции 1905 г. капиталистическое развитие России пошло более интенсивно. Однако русский капитализм сохранил при этом свои специфические особенности.
Начнем с того, что, несмотря на значительный экономический рост, Россия была не в состоянии наверстать отставание от главных держав Запада. Темпы роста были более высокими, особенно в некоторых отраслях тяжелой промышленности, например металлургии, но преобладающая часть оборудования по-прежнему ввозилась из-за границы. Транссибирская магистраль производила внушительное впечатление; это была самая длинная железная дорога в мире. Но в целом железнодорожная сеть России, особенно если учесть огромные расстояния и численность населения, была явно недостаточной. По промышленной мощи Россия занимала следующее за Францией место и шла впереди Японии, но в суммарной промышленной продукции главных держав - США, Великобритании, Герма-
16

нии Франции и России - доля ее производства составляла лишь 42%. Если же брать соотношение объема производства и численности населения^ то страна сразу же оказывалась далеко позади. Предпринятые недавно попытки дать общую оценку обстановки приводят к выводу, что отставание российской экономики от экономики большинства европейских стран скорее увеличивалось, чем сокращалось. «С конца XIX века, - говорится в одном исследовании, - Россия перемещается на последнее место среди стран» Европейского континента2. Она оставалась аграрно-индустриальной страной, где 70-75 % населения было занято в сельском хозяйстве, дававшем более половины национального дохода. Развитие промышленности повлекло за собой рост городов, но городское население составляло менее 16 % всей массы жителей.
Характерной особенностью российской промышленности была высокая концентрация, прежде всего территориальная концентрация. Три четверти заводов размещалось в шести регионах: Центрально-промышленном с центром в Москве, Северо-Западном с центром в Петербурге, Прибалтийском, в части Польши, между Варшавой и Лодзью, на юге (Донбасс) и, наконец, на Урале. Далее, российскую промышленность отличала самая высокая в мире технико-производственная концентрация: 54 % рабочих трудилось на предприятиях с числом занятых свыше 500, причем предприятия эти составляли лишь 5 % общего числа заводов и фабрик. Применение новейшей техники и систем организации производства, заимствованных за границей, способствовало дальнейшей концентрации. Тем резче был контраст с другими регионами, остававшимися исключительно сельскохозяйственными, а также с теми 150 тыс. мелких предприятий, где было занято лишь по нескольку рабочих, а технико-производственный уровень оставался крайне низким.
Важные позиции в российской экономике занимал иностранный капитал, поощряемый политикой правительства. Главную роль здесь играли займы, предоставляемые правительству: их общая сумма достигала 6 млрд. рублей, что составляло половину внешнего государственного долга. Большинство займов было предоставлено Францией. На развитие производства они, как правило, не влияли. Гораздо большее влияние оказывали иностранные капиталовложения непосредственно в промышленные предприятия или банки; они составляли более трети всего акционерного капитала в стране. Это тоже были преимущественно франко-бельгийские капиталы, но ненамного от них отставали немецкие и английские инвестиции. Иностранные капиталовложения весьма неравномерно распределялись по отраслям, чем оттенялась их колонизаторская сущность: главным образом они сосредоточивались в горнорудной и металлообрабатывающей промышленности и банковском деле3. Зависимость российской экономики от заграницы усугублялась структурой внешней торговли: экспорт состоял почти исключительно из сельскохозяйственных продуктов и сырья, а импорт - из готовых промышленных изделий. В то же
17

время Россию нельзя рассматривать и как своего рода полуколонию*. Напротив, она сама была империалистической державой. В России, по ленинскому определению, преобладал «военный и феодальный империализм» , проявлявший агрессивно-экспансионистские тенденции, присущие царизму не менее, чем другим старым, докапиталистическим империям. Вместе с тем российский империализм носил, пусть в гораздо меньшей степени, «современный» характер монополистического капитализма, утверждавшегося в начале века повсюду в мире.
Действительно, несмотря на всю свою ограниченность, русский капитализм обнаруживал несомненные, хотя и недостаточно зрелые i монополистические тенденции. Концентрация производства сопровождалась концентрацией капитала. Более трети всего промышленного капитала было сосредоточено в руках примерно 4 % компаний. Заключались соглашения, создавались тресты, картели, синдикаты, например «Продуголь» в угледобывающей промышленности Донбасса. Аналогичный процесс происходил и в банковском деле. Роль финансового капитала возрастала во всей экономике, включая сельское хозяйство: семь петербургских банков контролировали 1 половину финансовых средств всей промышленности5. Продолжалось | и вмешательство в хозяйственную жизнь государства: оно непосредственно управляло не только двумя третями железных дорог, но и многочисленными промышленными предприятиями, главным образом оружейными заводами. В этом свете многочисленные связи с иностранным капиталом приобретали более четкий смысл, поскольку втягивали Россию в мировую империалистическую систему. Но если развитие монополий было явлением общим для эволюции всего капитализма, то в России процесс монополизации протекал на фоне незрелого и отсталого капитализма, где уровень производства был ниже, чем на Западе, а доходы от торговли превышали совокупную прибыль промышленников.
У России были свои колонии, более того, едва ли не самые обширные колонии в мире. Правда, очертить их точные границы не так просто, учитывая их положение «по эту сторону» государственных границ (исключение, скорее по форме, чем по существу, составляли эмираты Бухары и Хивы в Средней Азии, игравшие роль внешних вассалов). С колониями обычно отождествлялась неевропейская часть страны, то есть территории за Уралом и Кавказом. Между тем угнетенные нации имелись и в европейской части импе-
* Советские историки вели жаркие споры по этому вопросу еще с 20-х гг. Порою тезис о России-«полуколонии» выдвигался с целью преуменьшить ее ответственность за развязывание первой мировой войны. Позже эта идея, поддержанная Сталиным, приобрела характер неопровержимой истины, хотя следует уточнить, что разделяли ее не все исследователи. Широкая дискуссия по этому вопросу возобновилась во второй половине 50-х гг. Сегодня этот тезис сохранил в СССР очень немногих сторонников. Практически его можно считать отвергнутым (см. Б. Б. Граве. Была ли царская Россия полуколонией? - «Вопросы истории», 1956, № б).
18

но это были районы, экономически более передовые, чем окраинная Россия. Колониальные владения на востоке принадлежали обоим известным в истории типам колоний. Здесь, в частности в Сибири и Казахстане, земли заселялись переселенцами, почти сплошь славянами - русскими или украинцами. Но были также захваченные и покоренные области, заселенные другими народами, например вся Средняя Азия, именовавшаяся Туркестаном, и Закавказье.
Эксплуатация колонии - одна из тех областей, в которых наиболее рельефно проявлялись незрелость и грубость русского капитализма. Например, колонизация сибирских земель, и прежде редко населенных, благодаря чему их завоевание не встретило сильного сопротивления, осуществлялась малоинтенсивно и крайне скудными средствами - следствие отсталых аграрных отношений в России. Колонизация Сибири поэтому не влекла за собой ускоренного экономического развития, как, скажем, на американском Дальнем Западе. На сибирских просторах редко возникали капиталистические фермы. Как правило, дело ограничивалось хищническим использованием земли вплоть до ее полного истощения. «Внутренние колонии» служили одновременно поставщиками сырья и рынками сбыта промышленных товаров. Так, Туркестан насыщал хлопком часть текстильных фабрик Центральной России, Восточная Сибирь давала золото, Баку - нефть, Казахстан и Закавказье поставляли цветные металлы, почти не имея собственных перерабатывающих предприятий. Отдаленные районы соединялись железными дорогами с центром и вовлекались в сферу капиталистического развития. И все же большая часть российской территории оставалась «слаборазвитой» окраиной. Сохранялись весьма архаичные формы эксплуатации. Главной фигурой был купец-ростовщик, сдиравший три шкуры с населения за свои товары. Взимались налоги и подати, попадавшие зачастую в руки местной знати. Существовал, наконец, бюрократический аппарат, сосавший кровь из местного населения, будь то русские или коренные жители.

Классовая структура

Но чтобы понять главную слабость русского капитализма, нужно обратиться к его прошлому, к его компромиссу с пережитками
феодализма, распространенными в русской деревне. Потребовалась революция 1905 г., чтобы крестьяне перестали платить выкуп за
свое освобождение в 1861 г. Революция и последующая аграрная реформа Столыпина дали толчок развитию капитализма в сельском
хозяйстве. Однако помещичьи владения, которые, кстати, Столыпин не собирался трогать, сохранили свое прежнее значение. Особенно
Распространены они были в сердце империи: в Центральночерноземном районе, Поволжье, Правобережной Украине и в Белоруссии.
Отчасти - но лишь отчасти - помещичье землевладение подверга-
19

лось преобразованиям, развиваясь по пути капиталистического предпринимательства, подобно тому как это произошло в Пруссии. Некоторые поместья превращались в наиболее крупные средоточия капитала в деревне. Другие по-прежнему служили лишь источником получения земельной ренты: их владельцы сдавали землю в аренду крестьянам, у которых ее было крайне мало. От торговли зерном, землей, от ростовщичества (в 1915 г. 60 % всех частных земельных владений числились по ипотечным закладным6) к помещикам стекались огромные денежные средства. Однако сплошь и рядом эти деньги транжирились на личные нужды.
Столыпинская реформа сокрушила «мир» - старую общину, которая периодически распределяла и перераспределяла наделы между своими членами и в прошлом составляла патриархальную основу царизма, воплощение наивной крестьянской веры в монарха как" «защитника» от помещиков. Бурные события первых лет XX в. нанесли этой вере сокрушительные удары. Теперь рушилась и сельская община, разложение которой исподволь шло с начала; второй половины XIX в. Столыпин поощрял отделение крестьян от «мира», их окончательное превращение в собственников надела. Часть крестьян воспользовалась реформой, особенно в 1908- 1909 гг., но это коснулось лишь 21 % дворов, числившихся в общинах7. Другие, обладая слишком малыми наделами или совсем не имея земли, откликнулись на призыв переселяться на восток, в Сибирь. Примерно 4 млн. человек стали переселенцами, но, большей частью брошенные на произвол судьбы, без средств, они в конце концов так и не нашли лучшей доли. Многие - около миллиона человек - вернулись назад, усугубляя своим недовольством и без того сильную социальную напряженность8.
Столыпинские меры ускорили уже шедший в деревне процесс дифференциации и консолидации слоя «крепких» хозяев, пресловутых «кулаков», «мироедов» (т. е. разрушителей «мира»). Примитивный мелкий капиталист-кулак был скорее ростовщиком, чем предпринимателем. У него было больше земли и больше средств для ее обработки, но именно в силу этого он предпочитал обогащаться за счет других, менее удачливых или менее умелых крестьян, питая в то же время старую злобу к помещику, который между тем удержал девять десятых своих владений, выгодно продав остальное. Капиталистическое преобразование деревни шло вперед, накладывая отпечаток на целые области, например юг России. Развивались товарные отношения, проявлялись зачаточные, но все более определенные тенденции к кооперированию. Все это обостряло социальные противоречия в деревне, не ликвидируя отсталости аграрных отношений, не устраняя феодальных пережитков, не утоляя земельного голода крестьян. На бескрайних просторах России, по некоторым подсчетам, было 20 млн. «лишних людей» - рабочих рук, не находивших себе применения.
Сельское хозяйство, несмотря на огромный удельный вес в
20

национальной экономике, оставалось слабым. Страна экспортировала зерно, а деревня вечно недоедала9. Производство росло главным образом за счет увеличения сбора зерновых, предназначенных на вывоз. Средняя урожайность была крайне низкой. Методы обработки земли оставались столь же примитивными, как и орудия труда. Применялись лишь органические удобрения, но и тех не хватало из-за низкого уровня развития животноводства: продуктивность и здесь была невысокой. Подобное положение существовало не во всех районах, природные и исторические условия которых сильно отличались друг от друга. Были, естественно, и островки прогресса. Однако общая ситуация от этого не менялась.
11.
Попытаемся сделать анализ классовой структуры населения в целом. Следуя схематическому делению, намеченному Лениным, советские историки утверждали, что в 1913 г. 53,2 % жителей принадлежали к пролетариату или полупролетариату. 25,3 - к бедным единоличным хозяевам, 19 - к более зажиточным и 2,5 % - к высшим слоям (крупной буржуазии, помещикам, высокопоставленным чиновникам) . Указанную классификацию можно сопоставить с другой, составленной академиком Немчиновым в 1939 г., учитывая условность и приблизительность такого рода расчетов""

рабочий класс, -14,8 %

в том числе сельскохозяйственные рабочие - 3,5 %

крестьяне и ремесленники (без кулаков) -66,7%

буржуазия и помещики-16,3 %

в том числе кулаки-11,4%

интеллигенция- 2,2 %

Эти цифры нуждаются в пояснении. Промышленных рабочих вместе с шахтерами было чуть больше 3,5 млн. Кроме того, 1 млн. насчитывали железнодорожники. Остальные, включая 1,5 млн. занятых в строительстве, составляли рабочие низкой квалификации, рассеянные по крошечным предприятиям. В то же время степень концентрации рабочего класса была высокой, особенно в двух городах - Петербурге и Москве, которые являлись и главными центрами политической жизни. Здесь формировалось классовое самосознание, классовое чутье рабочих. В литературе о русском пролетариате постоянно подчеркивается тесная связь рабочих с землей, с деревней, откуда они не так давно вышли. Это утверждение, верное само по себе, нуждается в уточнении. Дело в том, что в первые годы XX в. такая связь быстро ослабевала. Условия жизни и труда рабочих оставались крайне тяжелыми. Они ютились в перенаселенных квартирах, холостые жили в казармах. При всем том рабочие представляли собой относительно просвещенную часть
г\

населения: в стране, где три четверти жителей были неграмота двое рабочих из каждых трех умели читать и писать13.
В преобладающей своей части, однако, Россия оставалась кре стьянской. Крестьянство с его более высокой рождаемостью росл< если не относительно, то по крайней мере абсолютно. В результат процессов расслоения и дифференциации увеличилась также числен ность «среднего слоя». Этому слою, весьма многочисленному и пре де, всей совокупностью обстоятельств суждено было прозябать бедности. В деревнях царила нищета, «власть тьмы», если воспользоваться знаменитыми словами Толстого. Периодически на них обрушивались недороды и голод, эпидемии и хронические болезни.
В России были также и высшие классы, включая тот, который можно назвать правящим. Стало уже почти банальным говорить с слабости русской буржуазии. Она никогда не была революционной по той простой причине, что с момента рождения боялась взрыва народного возмущения. Ее пороки коренились в самом ее формировании, в особенностях развития русского капитализма: сохранении наиболее грубых форм эксплуатации, обширности сферы, оставленной торговому капиталу. Об ограниченности буржуазии свидетельствовало, например, уродливое развитие русских городов. По официальной статистике, статус города имели около тысячи населенных пунктов, но только в 17 из них была канализация и в 35 - трамвай. В основном же они представляли собой хаотичное скопление деревянных домишек без каких-либо урбанических особенностей. Подлинным центром российской предпринимательской буржуазии была Москва, но даже здесь, в месте средоточия своей силы, русская буржуазия не сумела создать вокруг себя того густого переплетения мелких дополнительных, побочных интересов, той социальной ткани, которая послужила бы ей опорой. В некоторых районах буржуазия даже не была русской или преимущественно) русской. В Польше она была немецкой или польской, в Прибалтаке - родине тех остзейских баронов, которые, несмотря на свое тевтонское происхождение, издавна пользовались огромным влиянием на дела империи, - немецкой и латышской, наконец, в портовых городах юга ее национальный состав был крайне неоднородным. В провинции же она была преимущественно русской, но составляла очень незначительную по удельному весу и почти изолированную группу населения; она занималась предпринимательской деятельностью главным образом в таких отраслях, как транспорт и торговля.
Классом подлинно господствовавшим, по-прежнему определявшим характер империи, причем не только потому, что это был самый старый класс, но и потому, что он сохранил реальную власть, ибо с ним пришлось вступить в союз и самой буржуазии, был класс помещиков. Но и этот класс не мог считаться однородным, поскольку включал землевладельцев разного «калибра»: от небогатых провинциальных обладателей поместий, ставших на капиталистический
22

до нескольких сотен семей, принадлежавших к аристократии. Породнившаяся с помещиками, но сохранившая при этом известную «зависимость как сила, непосредственно уполномоченная руководить всей общественной жизнью, существовала могущественная бюрократия Российской империи: тот слой, который и заполнял все звенья государственной машины, от центральной власти до власти в 99 губерниях и 768 уездах. Появлением своим бюрократия обязана Петру Великому, который придал ей строгую иерархическую структуру, подразделив на «14 классов», или «чинов» (слово это во все времена имело огромный вес в русском обществе). Чиновничество все более перемешивалось с буржуазией. Та роль, которую играло в развитии капитализма государство, способствовала этому процессу, особенно в самых верхних слоях общества. Во главе крупных банков стояли могущественные чиновники, вышедшие именно из государственной бюрократии. Таков был, например, Путилов, основатель большого промышленного предприятия. Впоследствии Путиловский завод станет чуть ли не символом революции. Сейчас мы можем лучше проанализировать, кто стоял во главе этой огромной страны, кто был настоящим «хозяином империи». Власть принадлежала высшей бюрократии, аристократическим семьям, магнатам финансового капитала, высшей прослойке буржуазии, крупным капиталистам иностранного происхождения. Сосуществовали они все вместе в столице империи - Петербурге. В Москве же господствовал русский промышленник. Когда речь идет об олигархии, не следует, однако, думать, что имеется в виду некий хорошо слаженный механизм. Его сотрясало немало конфликтов, связанных с различиями в интересах правящей верхушки, а также с серьезностью проблем, стоявших перед страной, с трудностью управления ею. Но эти конфликты слабо проявлялись вследствие деформированной политической жизни, которая составляла основу компромисса между развивающимся капитализмом и феодальными пережитками и отличалась консервативным, репрессивным, антидемократическим характером.

I. Россия накануне революции
Ограниченность развития капитализма, 15 - Классовая структура, 19 - Узел противоречий эпохи 23.

Книга вторая. ГОДЫ НЭПА

I. Тяжелый кризис 1921 г.
Мятежи от Тамбова до Кронштадта, 153 - Борьба между большевиками, 156 - X съезд, 159 - Голод, 161 - Переход к новой экономической политике, 164 - Трудные поиски «законности» , 167.

II. Образование СССР
Война в нерусских районах России, 172 - Центробежные тенденции и объединительные импульсы, 178 - Столкновение между Лениным и Сталиным, 181 - Образование Союза , 184.

III. Капиталистическое окружение
Генуя и Рапалло, 190 - Между Европой и Азией, 194 - Единый фронт рабочих, 197 - Идейное влияние, 200 - Полоса дипломатических признаний , 202.

IV. Завещание Ленина
Цезаризм, 205 - Последние ленинские размышления, 207 - Ответ XII съезда, 213 - Драма Троцкого, 215 - Дискуссия о «новом курсе», 217 - Смерть Ленина , 222.

V. Экономика: подъем и проблемы развития
Восстановление производительных сил, 224 - Денежная реформа, 225 - Уравнивание в деревне, 228 - Нэпман, 234 - Преображенский и Бухарин, 235 - Подступы к планированию , 238.

VI. Великое выдвижение
Ленинский призыв, 242 - Выдвижение, 244 - Интеллигенция, 246 - Политические конфликты, 251 - Зачатки плюрализма, 254 - Административная реформа , 256.

VII. Сталин: возвышение, взгляды и социализм в одной стране
Генеральный секретарь, 258 - «Орден меченосцев» и «приводные ремни», 261 - Расхождение с Лениным, 264 - Изолированная Россия будет примером, 268 - Отзвук в аппаратах , 271.

VIII. Распад «старой гвардии»
Политбюро после Ленина, 275 - Военная реформа, 276 - «Уроки Октября», 277 - Новая оппозиция, 279 - Блок Троцкого - Зиновьева - Каменева, 284 - Поражение в Китае, 287 - Оппозиция под запретом , 291.

Книга третья. ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ И КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ

I. Битва Бухарина
Кризис заготовок зерна, 296 - Бухаринские концепции, 299 - Самокритика, 302 - Борьба внутри аппарата, 304 - Сталинская фракция, 307 - Изгнание Троцкого. Поражение правых , 309.

II. Призрак войны
Тревожный 1927-й, 312 - Потребности обороны, 317 - «Третий период» Коминтерна, 318 - Мировой экономический кризис, 323 - Угроза на границах: на востоке и на западе , 326.

III. 343.

IV. Крестьяне в колхозах
Напряженность в деревне, 347 - «Перелом» 1929 года, 349 - Ликвидация кулачества, 353 - Коллективизаторское неистовство, 355 - Новое наступление после передышки, 359 - Подорванное животноводство, 363 - Борьба против колхозов , 365.

V. Общество и классы в ходе «революции сверху»
Новые рабочие, 367 - Выкачивание соков из деревни, 369 - Тяготы индустриализации, 374 - Засилье централизма, 375 - Распространение образования , 380.

VI. Политическая борьба «в верхах» и «на местах»
Рост и изменение партии, 384 - Сталинский цезаризм, 385 - Столкновение со специалистами, 388 - Механизм репрессий, 391 - Сила и слабость бухаринцев, 393 - Нарушенное единство большинства , 397.

VII. Попытка поворота: (1) самый критический год
Тревожные итоги, 401 - Январский Пленум 1933 г., 402 - Военные методы в деревне, 408 - Молотов и Каганович, 410 - США признают СССР , 413.

VIII. Попытка поворота: (2) сталинские секретари
XVII съезд, 415 - Киров, 419 - Сталин указывает новых противников, 423 - Съезд писателей, 425 - Проблеск ослабления напряженности, 428.

Книга четвертая. ЛИЧНАЯ ВЛАСТЬ

I. Коллективная безопасность и народные фронты
Димитров в Москве, 433 - Сближение с Францией и Англией, 436 - VII конгресс Коминтерна, 438 - Война в Испании, 443 - Отречения Лондона и Парижа 447.

II. От убийства Кирова к Конституции 1936 г.
Ответственность Сталина, 450 - Проекты реформ, 453 - Культ личности, 456 - Чистка партии, 458 - Процесс Зиновьева - Каменева, 461 - Провозглашение социализма, 463.

III. Крупная промышленность и стахановцы
Индустриализация удается, 469 - Значение индустриализации для общества, 473 - Рабочие и новая техника, 475 - Советская торговля, 478 - Организация народного хозяйства, 481 - Рост оборонной мощи, 482.

IV. Компромисс в деревне
Колхозный съезд и колхозный Устав, 485 - Облик колхоза, 488 - Отставание сельского хозяйства, 490 - Застой в сельскохозяйственном производстве, 492 - Дань села, 494 - Крестьянин, его огород и двор, 496.

V. Массовый террор против партии
Последнее сопротивление, 502 - Трагический пленум 1937 г., 504 - Разгул репрессий, 508 - Истребление военных, 510 - Исчезают старые большевики, 512 - Процесс Бухарина, 516-Почему Сталину это удалось, 518.

VI. Сталинизм
Вождь и народ, 521 - Новая интеллигенция, 522 - Сталинские кадры, 524 - Возобновление приема в партию, 527 - «Краткий курс» истории ВКП(б), 530 - Идеологическая ортодоксия, 534 - Тезисы Сталина о государстве, 536

VII. Между Мюнхеном и войной
Англо-французское соглашение с Гитлером, 540 - Ответ Москвы на XVIII съезде, 543 - Трехсторонние переговоры, 546 - Советско-германский пакт, 551 - Кризис Коминтерна, 555.

VIII. Навстречу испытанию

Аннексии и война с Финляндией, 558 - Наперегонки со временем, 561.

Примечания

Указатель имен

Giuseppe Boffa
STORIA
DELLUNIONE
SOVIETICA

Джузеппе Боффа
ИСТОРИЯ
СОВЕТСКОГО
СОЮЗА

В двух томах

Arnoldo Mondadori Editore

«Международные отношения» Москва 1990

Джузеппе Боффа

История Советского Союза

Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 - 1964 гг.

Нацистская агрессия

Крах пакта о ненападении с Германией

В истории Советского Союза 22 июня 1941 г. - начало нового периода, дата, уступающая по значению лишь Октябрьскому восстанию 1917 г.

Почему же врасплох? В Азии с 1937 г. шли бои. В Европе в начале сентября 1939 г., с момента вторжения гитлеровцев в Польшу, Франция и Англия объявили войну Германии. СССР же после заключения советско-германского пакта оставался в стороне. Утверждалось, что Сталин - отныне непререкаемый вождь Советского Союза - с чрезмерным доверием отнесся к договору с Гитлером. Основная причина, похоже, заключается не в этом. Маршал Жуков в своих воспоминаниях заявил, что никогда не слышал от Сталина ни одного суждения, которое бы подкрепляло подобное впечатление. Сталин был слишком недоверчив, чтобы без подозрений отнестись к любому партнеру на переговорах или дипломатическому документу, от кого бы он ни исходил. Причина, следовательно, более глубокая. Нацистская агрессия явила собой крах всей сталинской политики, нашедшей выражение в пакте о ненападении с Германией, крах того непрочного заграждения, которое эта политика возвела ради защиты СССР.

Бедствие вырисовывалось не в один день. Оно подготавливалось постепенно, хотя и стремительно нараставшими темпами. Вначале заключение пакта воспринималось как успех, по крайней мере в том, что касалось государственных интересов СССР. Стране в последний момент удалось уберечься от пожара, охватившего Европу, и в то же время урегулировать конфликт с Японией на своих дальневосточных рубежах. Главные капиталистические державы Европы не объединились против Советского Союза, как того опасались в Москве. Напротив, /7/ теперь они были втянуты в военное противоборство, обещавшее быть изнурительным для обеих сторон. Быстрый распад польского государства и соглашение с Берлином позволили СССР с легкостью вернуть себе территории, вырванные у него Польшей в 1921 г., восстановить свое вооруженное присутствие в маленьких сопредельных Прибалтийских государствах. Вслед за пактом о ненападении, заключенным с Германией в августе 1939 г., месяц спустя был подписан договор о дружбе и границах. Это не помешало СССР провозгласить себя нейтральным в войне. И нейтралитет этот был подлинным[I], хотя отношения Советского Союза с Германией и стали лучше, чем его отношения с Францией и Англией (Молотов, тогда глава правительства, не преминул отметить это в своих выступлениях).

Первым тревожным сигналом явилась война с Финляндией. Итоги этой войны, плохо продуманной как с политической, так и с военной точки зрения, были отрицательными для СССР. Оценка эта не относится к советским требованиям, умеренным и в тот период вполне понятным, и не преследует цели оправдать финских руководителей, поведение которых не отличалось осмотрительностью. После трех месяцев отнюдь не блистательных военных операций (декабрь 1939 г. - февраль 1940 г.) СССР заключил мир, удовольствовавшись скромными территориальными уступками со стороны Финляндии: несколько военных баз и перенос границы на Карельском перешейке. Они будут затем утрачены в первые же недели после начала нацистской агрессии.

Высокой, однако, оказалась политическая цена этих достижений. В Финляндии поражение оставило в душах людей осадок озлобления и вызвало подъем реваншистских настроений, что усилило поддержку среди масс наиболее антисоветских групп в правящих кругах. В остальном мире финская война послужила предлогом для гигантской антисоветской кампании. Исключение СССР из умирающей Лиги Наций - лишь один из незначительных эпизодов этой кампании. Во Франции и Англии, несмотря на продолжавшиеся военные действия против Германии, правительства и генеральные штабы обсуждали планы посылки экспедиционного корпуса на помощь финнам, а также нападения на СССР с юга, в частности бомбардировки нефтяных промыслов Баку. Конечно, подобные планы свидетельствовали в первую очередь о неразумности правителей этих двух стран; на их поведение /8/ продолжали воздействовать те тенденции, которые привели их в 1938 г. к мюнхенской капитуляции перед Гитлером. Но то было небольшим утешением для руководителей СССР: вновь возникла угроза создания единого фронта капиталистических держав - того фронта, образования которого с таким трудом удалось не допустить. Германия, связанная пактом о ненападении с СССР и войной на Западе, осталась в стороне от этих планов. На сторону финнов встали, однако, Соединенные Штаты и фашистская Италия, союзница Гитлера. Все это происходило в тот момент, когда три главных участника войны в Европе проводили взаимный зондаж с целью заключения мира. Если бы не завершилась война с Финляндией - не известно, удалось ли бы предотвратить образование широкой антисоветской коалиции.

Поздно было, однако, исправлять другое зло, причиненное этой войной. Действия СССР оставили у всех опасное впечатление его военной слабости. Сталин понял это. Стремясь исправить положение, он приступил к перемещениям деятелей на высших ступенях руководства вооруженными силами. Ворошилов уступил место наркома обороны Тимошенко. Сталин сместил даже начальника Генерального штаба маршала Шапошникова, выходца из старой, дореволюционной армии, хотя тот не нес ответственности за финскую кампанию (он предложил другой оперативный план). Сталин обосновал свое решение необходимостью показать всему миру, что Москва извлекает из происшедшего необходимые уроки. Но было уже поздно.

Следует отметить, что начальный, на первый взгляд удачный период сотрудничества с Германией повлек за собой многочисленные отрицательные последствия для СССР. Антифашистская пропаганда в Москве внезапно прекратилась. Гитлеровская агрессия уже не находила осуждения, разве что самое расплывчатое, общее, которое можно было извлечь из обличения всех империалистических держав и их грабительской природы. Само понятие «страна-агрессор» было отодвинуто на задний план как более не подходящее к употреблению. Никаких сожалений не было выражено в связи с ликвидацией Польши как государства, этого «уродливого детища Версальского договора». Молотов дошел даже до того, что назвал «преступной» такую войну, которая бы провозглашала своей целью «уничтожение гитлеризма». Он заявил, что подобная постановка вопроса напоминает о «старых религиозных войнах» времен средневековья. «Ответственность» за развязывание войны и в еще большей степени за ее затягивание Сталин возложил на Францию и Англию, которые «грубо отвергли... мирные предложения Германии».

За границей все это серьезным образом сказалось на антифашистах - друзьях СССР. Сильная растерянность ощущалась в Коминтерне, который, следуя строго в фарватере официальной советской политики и пропаганды, вынужден был повторять все их повороты. Война была определена Коминтерном как «несправедливая, империалистическая», не отличающаяся по характеру от первой мировой воймы. Действительно, на протяжении последних месяцев 1939 г. и /9/ первых месяцев 1940 г. смысл событий, происходивших на фронте, отнюдь не был ясен. «Странной войной» стали называть этот период конфликта. После краха Польши противоборствующие армии почти не меняли своих позиций. Шел непрерывный поиск компромиссов, и враждующие блоки еще не приобрели окончательных очертаний. Нельзя было исключать ни сенсационных закулисных ходов, ни внезапного поворота фронта на 180 градусов. При всем этом анализ Коминтерна был чересчур односторонним и отставал от обстановки, ибо игнорировал антифашистские настроения широчайших слоев народа во многих странах.

Это повлекло за собой тяжелые последствия. Произошел резкий и для многих непонятный поворот - отказ от курса на Народный фронт, который рассматривался теперь как что-то вроде временной и устаревшей тактики. В Коминтерне снова вошел в моду сектантский лексикон времен, когда нацисты еще не пришли к власти: острие полемики вновь было нацелено против социал-демократии и всех промежуточных сил, проповедовавших «антифашистскую войну». Однако сопровождавшие новую смену курса политические лозунги были малореалистичными и противоречивыми, в лучшем случае чисто агитационными, а следовательно, бездейственными. Таким был, к примеру, призыв вести борьбу за то, чтобы «положить конец войне». Он оправдывался, вероятно, надеждой, что с течением времени изнуренные и обескровленные войной народы обратят взоры к СССР и коммунистам, не участвовавшим в ней. Но пока, в тогдашней обстановке, продолжение военных действий, которые могли бы привести к истощению двух противоборствующих коалиций капиталистических держав, было той единственной защитой, на какую Советский Союз мог рассчитывать, оставаясь нейтральным. Публично Сталин отвергал эту идею как болтовню «политиков из пивной». В частных же беседах он тоже строил расчеты на долгий и сложный ход войны.