Относительно поставленного в заголовке вопроса существует две противоположных точки зрения: приверженцы первой считают, что русский рабочий влачил жалкое существование, сторонники же второй доказывают, что русский рабочий жил гораздо лучше, чем российский. Какая же из этих версий верна, вам поможет разобраться этот материал.
Откуда взялась первая версия догадаться нетрудно - о тяжкой судьбе русского рабочего без устали твердила вся марксистская историография. Однако и среди дореволюционной литературы немало той, которая поддерживала эту точку зрения. Наибольшую известность в этой связи получил труд Е.М. Дементьева «Фабрика, что она дает населению и что она у него берет». В интернете гуляет его второе издание, и на него часто ссылаются как блоггеры, так и спорящие с ними комментаторы.
Однако мало кто обращает внимание на то, что это самое второе издание вышло в свет в марте 1897 года, то есть, во-первых за несколько месяцев до принятия фабричного закон, устанавливающего 11,5-часовой день, во-вторых, в набор книга сдавалась несколькими месяцами раньше, то есть, до денежной реформы Витте, в ходе которой рубль был девальвирован в полтора раза и, следовательно, все зарплаты указаны в этой книге ещё в старых рублях. В-третьих же, и в главных, по признанию самого автора, «Изслѣдованiе было произведено въ 1884 — 85 годахъ», а следовательно, все его данные применимы лишь для середины 80-х годов позапрошлого века. Тем не менее, исследование это имеет для нас большое значение, позволяя сравнивать благосостояние рабочего того времени с уровнем жизни предреволюционного пролетариата, для оценки которого нами были использованы данные ежегодных статистических сборников, сводов отчетов фабричных инспекторов, а также труды Станистава Густавовича Струмилина и Сергея Николаевича Прокоповича. Первый из них, прославившийся как экономист и статистик ещё до революции, стал в 1931 году советским академиком и умер в 1974 году, не дожив трёх лет до своего столетнего юбилея. Второй же, начинавший как народник и социал-демократ, стал впоследствии видным масоном, женился на Екатерине Кусковой, а после Февральской революции был назначен министром продовольствия Временного правительства. Советскую власть Прокопович принял в штыки и в 1921 году был выслан из РСФСР. Умер он в Женеве в 1955 году.
Однако ни тот, ни другой не любили царский режим, и потому их нельзя заподозрить в приукрашивании современной им русской действительности.
Благосостояние мы будем измерять по следующим критериям:
1. Заработок
2. Продолжительность рабочего дня
3. Питание
4. Жильё
Начнем с заработка
Первые систематизированные данные относятся к концу 1870-х годов. Так, в 1879 году специальная комиссия, состоявшая при московском генерал-губернаторе, собрала сведения о 648 заведениях 11 групп производств, на которых было занято 53,4 тыс. рабочих. Согласно публикации Богданова в «Трудах Московского городского статистического отдела», годовой заработок рабочих Первопрестольной в 1879 году равнялся 189 рублям. В месяц, следовательно, в среднем выходило по 15,75 р.
В последующие годы из-за наплыва в города бывших крестьян и, соответственно, увеличения предложения на рынке труда заработки стали снижаться, и лишь с 1897 года начался их устойчивый рост. В Петербургской губернии в 1900 году средняя годовая зарплата рабочего составляла 252 руб. (21 р. в месяц), а в Европейской России - 204 руб. 74 коп. (17,061 руб. в месяц). В среднем же по Империи месячный заработок рабочего в 1900 году составил 16 руб. 17 с половиной коп. При этом верхняя граница заработка поднималась до 606 рублей (50,5 руб. в месяц), а нижняя опускалась до 88 руб. 54 коп. (7,38 руб. в месяц).
Однако после революции 1905 года и последовавшей за ней некоторой стагнации с 1909 года заработки стали резко расти. У ткачей, например, заработная плата выросла на 74 %, а у красильщиков - на 133 %, но что скрывалось за этими процентами? Зарплата ткача в 1880 г. в месяц составляла всего 15 руб. 91 коп., а в 1913 г. - 27 руб. 70 коп. У красильщиков она выросла с 11 руб. 95 коп. - до 27 руб. 90 коп. Гораздо лучше обстояли дела у рабочих дефицитных профессий и металлистов. Машинисты и электрики стали зарабатывать в месяц по 97 руб. 40 коп., высшие мастеровые - 63 руб. 50 коп., кузнецы - 61 руб. 60 коп., слесари - 56 руб. 80 коп., токари - 49 руб. 40 коп.
Если вы хотите сравнить сравнить эти данные с современными зарплатами рабочих, то можете просто умножить эти цифры на 1046 - таково соотношение дореволюционного рубля к российскому рублю по состоянию на конец декабря 2010 года. Лишь с середины 1915 года в связи с войной стали происходить инфляционные процессы, но с ноября 1915 года рост заработка перекрывал рост инфляции, и лишь с июня 1917 года зарплата стала отставать от инфляции.
Продолжительность рабочего дня
Теперь перейдём к продолжительности рабочего дня. В июле 1897 года был издан декрет, ограничивавший рабочий день индустриального пролетариата по всей стране законодательной нормой в 11,5 часа в сутки. К 1900 году средний рабочий день в обрабатывающей промышленности составлял в среднем 11,2 часа, а к 1904 не превышал уже 63 часов в неделю (без сверхурочных), или 10,5 часа в день. Таким образом, за 7 лет, начиная с 1897 г., 11,5-часовая норма декрета на деле превратилась уже в 10,5-часовую, причем с 1900 по 1904 г. эта норма ежегодно падала примерно на 1,5%.
А что же было в это время в других странах? Да примерно то же самое. В том же 1900 году рабочий день в Австралии равнялся 8 часам, Великобритании — 9, США и Дании — 9,75, Норвегии — 10, Швеции, Франции, Швейцарии — 10.5, Германии — 10.75, Бельгии, Италии и Австрии — 11 часам.
В январе 1917 средний рабочий день по Петроградской губернии составлял 10,1 часа, а в марте он снизился уже до 8,4, т. е. всего за два месяца на целых 17%.
Однако использование рабочего времени определяется не только продолжительностью рабочего дня, но и числом рабочих дней в году. В дореволюционное время было значительно больше праздников - число праздничных дней в году составляло 91, а в 2011 году число нерабочих праздников, включая новогодние каникулы, составит лишь 13 дней. Не компенсирует эту разницу даже наличие 52 суббот, которые стали нерабочими с 7 марта 1967 года.
Средний русский чернорабочий съедал в день полтора фунта черного хлеба, полфунта белого, полтора фунта картофеля, четверть фунта крупы, полфунта говядины, осьмушку сала и осьмушку сахара. Энергетическая ценность такого пайка составляла 3580 калорий. Средний же житель Империи поедал в день пищи на 3370 калорий. Такого количества калорий русские люди с тех пор больше почти никогда не получали. Этот показатель был превышен лишь в 1982 году. Максимум же пришёлся на 1987 год, когда дневное количество потребляемой пищи составило 3397 калорий. В РФ же пик потребления калорий пришёлся на 2007 год, когда потребление составило 2564 калории.
В 1914 году рабочий тратил на питание для себя и свой семьи 11 рублей 75 копеек в месяц (12 290 в нынешних деньгах). Это составляло 44% от заработка. Однако в тогдашней Европе процент зарплаты, затрачиваемый на питание был гораздо выше — 60-70%. Более того, во время мировой войны этот показатель в России ещё более улучшился, и расходы на питание в 1916 году, несмотря на рост цен, составили 25% от заработка.
Теперь посмотрим, как же обстояло дело с жильём.
Как писала выходившая некогда в Петрограде «Красная газета» в своём номере от 18 мая 1919 года, по данным за 1908 год (взятым, скорее всего у того же Прокоповича), рабочие расходовали на жилище до 20% своего заработка. Если сравнить эти 20% с нынешним положением, то стоимость съёма квартиры в современном Питере должна была б составлять не 54 тысячи, а порядка 6 тысяч рублей, либо нынешний питерский рабочий должен получать не 29 624 рубля, а 270 тысяч.
Рабочая казарма в Лобне для рабочих хлопкопрядильной фабрики купцов Крестовниковых
Сколько же это было тогда в деньгах? Стоимость квартиры без отопления и освещения, по данным того же Прокоповича, составляла на одного зарабатывающего: в Петрограде — 3 р. 51 к., в Баку — 2 р. 24 к., а в захолустном городке Середе Костромской губернии — 1 р. 80 к., так что в среднем для всей России стоимость платных квартир оценивалась в 2 рубля в месяц. В переводе на современные российские деньги это составляет 2092 рубля. Здесь надо сказать, что это, конечно, не господские квартиры, съём которых стоил в Питере в среднем 27,75 р., в Москве - в 22,5 р., а в среднем по России в 18,9 р. В этих господских квартирах жили в основном чиновники чином до коллежского асессора и офицеры. Если в господских квартирах, на одного жильца приходилось 111 квадратных аршинов, то есть, 56,44 квадратных метров, то в рабочих по 16 кв. аршин - 8,093 кв.м. Однако стоимость аренды квадратного аршина была такой же, как и в господских квартирах - 20-25 копеек за квадратный аршин в месяц.
Фабричная школа Товарищества мануфактур Я.Лабзина и В.Грязнова в Павловском Посаде
Однако уже с конца ХIХ столетия общей тенденцией становится строительство владельцами предприятий рабочих жилищ улучшенной планировки. Так, в Боровичах владельцы керамического завода кислотоупорных изделий инженеры братья Колянковские построили для своих рабочих в поселке Вельгия деревянные одноэтажные дома с отдельными выходами и приусадебными участками. Рабочий мог приобрести это жилье в кредит. Первоначальная сумма взноса составляла всего 10 рублей.
Таким образом, к 1913 году лишь 30,4% наших рабочих жили на съёмных квартирах. Остальные 69,6% имели бесплатное жилое помещение.
Комната рабочего в семейной казарме
Кстати говоря, когда в послереволюционном Петрограде освободилось 400 тысяч господских квартир - кого расстреляли, кто сбежал, а кто умер с голоду - рабочий люд не спешил в эти квартиры вселяться даже бесплатно. Во-первых, располагались они далеко от завода, а во-вторых, протопить такую квартиру стоило больше, чем вся зарплата 1918 года.
Фрагменты из книги Е.М.Дементьева "Фабрика, что она дает населению и что она у него берет", 1897 (из гл.I-III).
Говоря о наемных квартирах рабочих, мы должны параллельно сказать несколько слов и о жилых помещениях рабочих на фабриках... Специальные жилые помещения существуют, как мы видели, далеко не на всех фабриках: все рабочие, почти по всем производствам, где применяется только или преимущественно ручной труд, живут непосредственно в тех же помещениях, где работают, нисколько, как будто бы, не стесняясь подчас совершенно невозможными условиями их и для работы и для отдыха. Так, например, на овчинодубильных заведениях они сплошь и рядом спят в квасильнях, всегда жарко натопленных и полных удушливых испарений из квасильных чанов и т.п. Разницы между мелкими фабриками и крупными мануфактурами в этом отношении почти никакой и, напр., и на мелких, и на крупных ситценабивных фабриках набойщики спят на верстаках своих, пропитанных парами уксусной кислоты мастерских. Понятно, что о какой бы то ни было «обстановке» жизни рабочих во всех подобных случаях не может быть и речи. Рабочие из далеких мест имеют при себе какой-либо мешок или сундучок с кое-каким имуществом, вроде перемены белья, а иногда даже «подстилку» для спанья; те же, которые фабрикантами считаются «не живущими» на фабрике, т.е. рабочие из окрестных деревень, уходящие домой по воскресеньям и праздничным дням и ночующие в мастерских «только» по будним дням, не имеют при себе в буквальном смысле ничего. Во всяком случае, ни те ни другие никогда не имеют никаких признаков постелей.
Наиболее рельефным типом подобной жизни в мастерских могут служить рогожные фабрики. Войдя в мастерскую, посетитель попадает как в лес. Только раздвигая перед собою всюду развешенную на жерновах и веревках мочалу, осторожно передвигая ноги, липнущие к полу, покрытому толстым, в 1-2 вершка, слоем грязи, попадая на каждом шагу в наполненный жидкою грязью выбоины, образовавшиеся местами в прогнивших и провалившихся досках пола, натыкаясь на кадки с водой, вокруг которых стоят целые лужи, рискуя ежеминутно придавить всюду ползающих по полу маленьких детей, он добирается, наконец, до одного из окон, у которого кипит работа. Устройство мастерских везде одинаково. Вдоль стен с окнами поставлены «становины», т.е. четыре стойки со связывающими их перекладинами, так что против каждого окна образуется нечто вроде клетки длинною в 4 и шириною в 2½-3 арш. Каждая такая становина служит как местом работы, так и жильем семьи «стана» - рабочей единицы рогожных фабрик; все же остальное пространство, т.е. середина мастерской и проходы между станами и большими русскими печами, сплошь занято развешенной мочалой. Таким образом каждая становина рогожной мастерской представляет ни больше, ни меньше, как стойло, где семья проводит все 24 часа суток. Здесь рогожники работают, здесь же и едят и отдыхают; здесь они спят, один на досках, положенных на верхней раме становин, так что образуется нечто вроде полатей, другие на кучах мочалы на полу, - о постелях, конечно, не может быть и речи; здесь они рожают на глазах всего населения мастерской, здесь, захворав, «отлеживаются», если организм еще в силах побороть болезнь, здесь же и умирают, хотя бы и от заразных болезней. Все население этих мастерских располагается настолько тесно, что лишь в трети случаев на каждого из живущих приходится от 1 до 1,3 куб.с. воздуха /1 сажень = 2,13 м., 1 куб.с. = 9,71 куб.м./, а в 65% случаев (из 60 мастерских) приходится на каждого всего 0,4-0,9 куб.с. Всегда жарко натопленные и сырые, вследствие крайнего переполнения живущими и беспрерывной мочки мочалы в горячей воде, эти мастерские не имеют никаких искусственных приспособлений для вентиляции: ограниченное число оконных форточек и простые двери в стенах, по совершенно понятной причине, рабочими всегда тщательно забиты и замазаны, между тем как естественная вентиляция через стены почти всегда понижена вследствие их сырости. Вся грязь, какая отмывается от мочалы, попадает на пол, всегда мокрый и прогнивший, а так как он никогда не моется, то за 8 месяцев работы рогожников на нем образуется толстый слой липкой грязи, в виде своего рода почвы, которая отскабливается только раз в год, в июле, по уходу рогожников. Везде, - помещаются ли мастерские в деревянных или каменных зданиях, - грязные, никогда не обметающиеся и никогда не белящиеся стены их отсырелые и покрыты плесенью; с закоптелых и заплесневелых потолков обыкновенно капает как в бане, с наружных же дверей, обросших толстым слоем ослизнелой плесени, текут буквально потоки воды.
Специальные жилые помещения, за ничтожным исключением трех или четырех фабрик (напомним, что мы говорим о фабриках Серпуховского, Коломенского и Бронницкого уездов), по своим качествам везде одинаковы. На мелких фабриках, а иногда на крупных, как добавочные к монументальным казармам, они встречаются в виде небольших отдельных домиков или в виде одной или нескольких комнат (нередко в сырых подвальных этажах), выделенных в зданиях, назначенных для производства. На всех же больших мануфактурах жилые помещения представляют типические громадные многоэтажные казармы с центральными, сплошь и рядом чрезвычайно узкими, кривыми и темными коридорами с комнатками - «каморками» по сторонам, за кое-как сколоченными дощатыми перегородками, обыкновенно не доходящими до потолка. Встречаются фабрики, где все казармы разбиты на каморки, в которых помещаются и семейные и одинокие рабочие. На иных же число каморок бывает сравнительно ограничено, и большая часть рабочих, в том числе и семейные - размещаются в общих спальнях.
Устройство каморок, очевидно, вытекает из желания сколько-нибудь обособить семью. Но было бы ошибочно думать, что в каждой каморке помещается действительно одна семья. Если это и случается, то крайне редко, в особо маленьких каморках. Обыкновенно же совершенно напротив: в каждой каморке помещается две, три и до семи семей, и, кроме того, на многих фабриках одинокие рабочие, мужчины и женщины, все равно, обязательно рассовываются по тем же каморкам. В конце-концов большая часть каморок, а на многих фабриках и все каморки - превращаются в общие спальни, отличающиеся от типических общих спален лишь меньшею величиной.
Нигде, ни на какой фабрике (исключая Раменскую мануфактуру) не имеется никаких норм, по которым распределялись бы жильцы по каморкам; единственным предлогом расселения служит лишь физическая невозможность втиснуть еще одну семью или одинокого. Только в виде исключения встречаются фабрики, где администрация, при размещении рабочих, до известной степени, вместе с другими соображениями, принимает во внимание также и то обстоятельство, работает ли помещаемый в тойже смене, что и прочие его сожители по каморке, или в другой. Этим дается фактическая возможность рабочим располагаться на отдых, но нисколько, в сущности, не уменьшается вред переполнения, ибо каморка, населенная работающими в разных сменах, следовательно всегда, круглые сутки имеющая спящих, уже никогда не проветривается и не может проветриваться. Как бы там ни было, но на большинстве фабрик найдено страшное переполнение каморок жильцами. Без сомнения встречаются и каморки не особенно набитые, но их число настолько незначительно, число же переполненных настолько велико, что в средних цифрах по каждой фабрике относительная величина каморок, т.е. кубическое пространство, приходящееся на каждого живущего, в огромном большинстве случаев ниже одной кубической сажени. Фабрики, где средняя относительная величина каморок равна 1 кб. саж. - положительная редкость. По многим фабрикам средняя относительная величина каморок спускается даже до ½ кб. с. Понятно, что при таком переполнении минимальные их относительные величины доходят до невозможного - до 0,21 кб.с.; переполнению их как будто нет предела: по выражению рабочих, они «живут друг на дружке».
Картина, представляемая общими спальнями, почти ничем не отличается от каморок. Иногда они представляют совершенно отдельные помещения, часто очень больших размеров, до 60 куб. саж. вместимостью, иногда же сравнительно небольшие комнаты в общем ряде каморок, отличающиеся от последних лишь вдвое или второе большей величиной. Они населены нисколько не менее тесно, чем каморки, и кубическое пространство, приходящееся на каждого живущего в них, в средних величинах вообще совершенно то же, что и в каморках. Но так как многие из этих спален, благодаря сменной работе, набиты двойным комплектом жильцов, заменяющих друг друга на одних и тех же нарах, то в этих случаях действительно гораздо хуже, чем говорят цифры. Так, напр., для спален, где с известной вероятностью можно было установить, что число живущих распадается на две, более или менее равные
/стр. № 177 отсутствует/
Не говоря уже о каких-либо более серьезных и надежных вентиляционных приспособлениях, в огромном большинстве случаев нет даже простых оконных форток, а в тех случаях, когда они есть, число и величина их всегда недостаточны; но и эти фортки обыкновенно тщательно забиты и замазаны. Подобное положение дела, составляющее существенный недостаток в небольших жилых помещениях, в колоссальных многоэтажных фабричных казармах, где насчитывается от нескольких сот до 1700 жителей в каждой, имеет совершенно особое значение.
Известно, что возобновление воздуха в жилых помещениях, путем естественной вентиляции, через наружные стены, доставляет далеко не все то количество воздуха, какое необходимо для предупреждения конечной его порчи или поддержания на той степени его порчи, далее которой он становится явно вредным. Известно, далее, что с увеличением размеров здания значение естественной вентиляции, вследствие относительного уменьшения вентилирующей поверхности стен, более и более падает в значительной степени… то естественно, увеличение зданий далее известного предела тем самым обязывает, помимо особой заботы об искусственной вентиляции, и к гораздо менее густому населению, обязывает давать жителям этих больших зданий гораздо большее кубическое пространство на каждого, чем в зданиях мелких. В фабричных казармах мы видим все как раз наоборот, и теперь понятен весь ужасный смысл этих мелких цифр долей кубической сажени на человека и все наши почти стереотипные отметки при исследовании фабрик, что «воздух очень тяжел», «воздух совершенно испорчен», «воздух зловонных» и т.д. Работая в сильно испорченном воздухе мастерских, рабочие, живущие в фабричных казармах, тотчас переходят в еще более испорченных воздух своих спален. Такие рабочие всегда дышат отравленным воздухом и стоят в этом отношении в неизмеримо худших условиях, чем те, которые ежедневно вынуждены делать прогулку, возвращаясь в деревни, в свои убогие избы, в маленькие домишки, где, скажем словами отца гигиены, Петтенкофера, «воздух всегда чище, чем в большой казарме».
Таковы жилые помещения для рабочих при фабриках. Наемные помещения нисколько не лучше, но и не хуже заурядных, сплошь и рядом встречающихся фабричных спален. Осмотрев и обмерив десятки частных квартир рабочих в с. Озерах, в Митяеве и в Боброве Коломенского уезда, мы везде нашли одно и то же. Как пример наемных помещений рабочих в избах, мы опишем одну из заурядных в с. Озерах. В избе о двух комнатах, шириною в 7 и длинною в 7 или 6 аршин /1 аршин = 0,71 м./, с вышиною от пола до потолка в 3¼ арш., с кубическою вместимостью обеих комнат (за вычетом объема печи) в 10,32 куб. с., помещались 4 прядильщика с женами, 17 парней и мальчиков - присучальщиков и ставильщиков и 15 женщин и девушек - банкаброшниц и мотальщиц, всего вместе с хозяйкою избы 41 человек на пространстве 86 квадратных аршин; каждый жилец, следовательно, располагал площадью в 2,09 кв. арш. /1 кв. арш. = 0,505 кв. м./ и объемом воздуха в 0,25 куб. с., не принимая даже в расчет ни места, занимаемого мебелью, ни воздуха, вытесняемого всяким скарбом. - Совершенно ту же картину представляют и специальные меблированные комнаты. Так, в одном из подобных домов в Озерах, в шестнадцати каморках, наподобие обычных каморок фабричных казарм, рабочие размещались в полном смешении полов и возрастов, располагая каждые от 0,23 до 0,43 куб. с. Воздуха и от 1,48 до 2,75 кв. арш. площади пола. Как живут во всех этих квартирах, как спят здесь рабочие, размещаясь на кое-как сколоченных досках вместо кроватей, под этими кроватями и над ними, на подвешенных к потолку, на вышине 1 - ¾ арш. он него, досках в виде палатей - пусть поймет кто может. В конце-концов, за стойла в конюшнях для рабочего скота (мы, конечно, не причисляем сюда исключений, вроде превосходно устроенных жилищ Раменской мануфактуры и нескольких других, но это исключения.), именуемых у нас жилыми помещениями для рабочих, 30,4% наших рабочих на фабриках платят в среднем 80 к. в месяц каждый, на вольных же квартирах 1 р. 20 к. в приварком. Не только соответственно этому приварку и стоимости приготовления пищи, но и вообще стоимость продовольствия рабочим на вольных квартирах обходится дешевле, чем в артелях, а именно: вместе с квартирой от 3 р. 35 к. (для женщин и малолетних) до 5 р. (для мужчин) в месяц.
Итак, мы скажем, что для 30,4% наших рабочих, при средней месячной заработке взрослых и подростков мужчин в 13 р. 75 к., женщин в 10 р. 27 к. и малолетних в 3 р. 8 к., квартира с продовольствием обходится в 3 р. 35 к. для вторых и третьих и в 5 р. для первых, что составляет 36,38% заработка у мужчин, 32,62% у женщин и 65,94% у малолетних. Остальные 69,6% наших рабочих имеют жилое помещение бесплатное и тратят на продовольствие (в артелях), как мы видели (стр. 127), в среднем 5р. мужчины, 4 р. женщины и 3 р. малолетние, что составляет 36,38% заработки у первых, 38,94% у вторых и 59,5% у третьих.
Мы получаем крайне удивительных, на первых взгляд, факт одинаковой стоимости квартиры с продовольствием и одного продовольствия. Артельное продовольствие по количеству пищи никак не может быть названо недостаточных, но оно в высшей степени низко по качеству, как крайне грубая растительная, с чрезвычайно малым количеством животных веществ, и однообразная пища. Она состоит из черного хлеба, щей из кислой капусты, гречневой или пшенной каши с говяжьим салом, картофеля, кислой капусты в сыром виде с конопляным маслом или квасом и огурцов - вот буквально вся пища рабочих изо дня в день, круглый год, без малейшего разнообразия; лишь в постные дни, составляющие до 190 дней в году, говядина или солонина в щах, потребляемая в ничтожном количестве (от ½ ф. на человека в мужских артелях до 19 золотн. в женских и детских) заменяется снитками или селедкой, а говяжье сало - конопляным маслом. Продовольствие рабочих на наемных квартирах еще хуже и в количественном, и в качественном отношении. Здесь всю пищу составляет черный хлеб и пустые щи. Мясо употребляется в совершенно ничтожном количестве: в среднем из всех 13 наших записей квартирного довольствия в день потребляется всего лишь 10 золотников (с костями) на человека, и в постные дни оно уже не заменяется ничем; а у женщин и детей даже гречневая каша считается не всякий день позволительной роскошью. Очевидно, следовательно, необходимость платить за жилье вынуждает рабочих ухудшать свое и без того плохое продовольствие, чтобы не выйти из пределов своего бюджета, 63% которого у мужчин уходит на все остальные потребности: на платье, на обувь, на подати и повинности, на покрытие недочетов в заработке во время болезни и на развлечения и удовольствия, состоящие у мужчин и женщин единственно и исключительно из чая и водки в трактире по праздникам.
…
Сопоставляя расходы нашего рабочего с такими же расходами рабочего в Америке, мы находим, что наш рабочих тратит на продовольствие вчетверо меньше, между тем как, при сравнении цен на съестные припасы, мы не нашли никаких оснований предположению стоимости последних в Массачусетсе более высокой, чем у нас. Вместе с тем, сравнивая продовольствие массачусетского рабочего, единственное заключение, к которому можно прийти, это то, что они не сравнимы, - настолько несоизмеримо велико их различие. Так, как продовольствуется массачусетский рабочий, у нас продовольствуются не рабочие, но класс, которого на лестнице общественной иерархии мы ставим далеко выше, - класс людей (одиноких) с жалованием не менее 50 р. в месяц.
...
Таблица продолжительности рабочего дня:
| Часов Работы | % Фабрик |
| Менее 12 | 10 |
| 12-12,5 | 29 |
| 13-13,5 | 44 |
| 14-14,5 | 11,5 |
| 15-18 | 5,5 |
Существует еще работа сверхурочной дневной, удлиняющая и без того некороткий, а иногда чрезмерно продолжительный рабочий день наших фабрик. На первом месте стоит работа Коломенского машиностроительного завода, где один из более коротких, на бумаге, рабочих дней - 11,5 часов на самом деле сводится обычно к 14,5-16,5 рабочим часам, а в экстренных случаях даже к 19,5-21,5 часам суточной работы и притом работы самой тяжелой!
С учетом различных профессий и неполного дня некоторых рабочих, средняя продолжительность рабочего дня составляет после всех поправок - 12 часов 39 минут, но эта величина имеет чрезвычайно широкие колебания... Определить точный рабочий день многих работников и работниц, которые живут на работе, крайне сложно, потому что все семейные работницы в процессе работы отлучаются то по одному, то по другому делу.
Огромное количество рабочих работают в невероятно вредных условиях, особенно среди тех, кто обрабатывает волокнистые вещества и рабочих механических и химических заводов. Результатом этого является то, что например, 9,5 % прядильщиков переходит сорокалетний возраст, причем прядильщиков старше 58 лет нет вообще. Куда же уходят эти люди с производства, в особенности, обрабатывающие волокнистые вещества. На кладбище. Даже если они уезжают в деревню, то в очень короткое время умирают от чахотки.
В результате всего этого потомство рабочих слабеет все более от поколения к поколению и происходит прогрессирующее ухудшение физических качеств населения, то есть то, что называется вырождением расы.
Оригинал взят у ss69100 в Как жили рабочие в России, которую тогда потеряли любители хруста французской булки
До столыпинских реформ мужик, окончив полевой сезон, отправлялся на заработки в город — на фабрику или на строительство. Явление это было настолько массовым, что многие фабричные предприятия на лето закрывались — рабочие расходились по деревням поголовно. Естественно, фабрикант, как мог, экономил на заработках и на жилье сезонников, и они все это терпели, поскольку воспринимали свое положение как временное.
Но реформы вышибали людей из деревни в город уже на постоянное жительство — а фабрикант, естественно, привык экономить на жилье, пище и зарплате рабочих и расставаться с такими приятными для себя привычками не спешил. И люди, составлявшие едва формирующийся рабочий класс России, перебравшись из деревни, где им не было места, в город, попадали в совершенно нечеловеческие условия нарождающегося капитализма.
К началу XX века в России сформировался новый слой общества, совершенно особый, какого раньше не бывало — тот, что социал-демократы точно и метко прозвали рабочим классом, ибо жили эти люди как рабочий скот — трудились за кормежку и крышу над головой. Некий инженер Голгофский в докладе на торгово-промышленном съезде в Нижнем Новгороде в 1896 году с точностью художника этот слой обрисовал:
«Проезжая по любой нашей железной дороге и окидывая взглядом публику на станциях, на многих из этих последних невольно обращает на себя ваше внимание группа людей, выделяющихся из обычной станционной публики и носящих на себе какой-то особый отпечаток. Это-люди, одетые на свой особый лад; брюки по-европейски, рубашки цветные навыпуск, поверх рубашки жилетка и неизменный пиджак, на голове — суконная фуражка; затем — это люди по большей части тощие, со слаборазвитой грудью, с бескровным цветом лица, с нервно бегающими глазами, с беспечно ироническим на все взглядом и манерами людей, которым море по колено и нраву которых не препятствуй… Незнакомый с окрестностью места и не зная его этнографии, вы безошибочно заключите, что где-нибудь вблизи есть фабрика…»
По официальным данным (которые несколько меньше неофициальных, ибо «черный рынок» труда существовал и тогда), в 1886 г. рабочих в России было 837 тысяч, в 1893 г. — около 1 млн. 200 тысяч и в 1902 г. — 1 млн. 700 тысяч человек. Столыпинские реформы ещё подтолкнули процесс. Вроде бы не так много их было — ведь население страны тогда составляло 125 миллионов. Однако новый класс с самого начала вступил с породившим его обществом в отношения особые и своеобразные.
* * *
«В нашей промышленности преобладает патриархальный склад отношений между хозяином и работником. Эта патриархальность во многих случаях выражается заботами фабриканта о нуждах рабочих и служащих на его фабрике, в попечениях о сохранении ладу и согласия, в простоте и справедливости во взаимных отношениях. Когда в основе таких отношений лежит закон нравственности и христианского чувства, тогда не приходится прибегать к писаному закону…»
Похоже, что автор писал сей циркуляр под диктовку своей жены из числа дам-попечительниц о народной нравственности, питавшейся исключительно душеспасительными книжками. Поскольку одни лишь люди такого сорта могут предполагать, что в основе отношений между трудом и капиталом лежит «закон нравственности и христианского чувства». Но когда знакомишься с реальным положением дел в этой области, приходится вспоминать не Христа, а Карла Маркса: нет таких преступлений, на которые не пойдет капитал ради процента прибыли. Впрочем, и Христа тоже: «легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в Царство Небесное».
Сейчас говорят, что рабочие до революции жили хорошо. Иной раз ссылаются и на Хрущева, который в 30-е годы как-то в порыве откровенности сказал, что-де он, когда был слесарем, жил лучше, чем когда стал секретарем МК. Может статься, и так. Особенно учитывая, что в качестве секретаря МК он был на глазах у Политбюро, а тогдашнее Политбюро партийцам воли по части приобретательства не давало. Еще приводят в подтверждение данные о соотношении цен и зарплат, рассказывают о Путиловском заводе и Прохоровской мануфактуре, об отцах-фабрикантах и добром царе, который вводил рабочие законы. Да, все это было. Иные рабочие и детей в гимназиях учили, тот же друг Сталина Аллилуев, например, — зарплата позволяла. Но судить об уровне жизни российского рабочего по положению тончайшего слоя квалифицированной «рабочей аристократии» — все равно что судить о жизни СССР 70-х годов по коммунистическому городу Москве. Отъедешь от Москвы всего ничего, хотя бы до Рязани — а там уже колбасы нет.
Были и «отцы-фабриканты», один на сотню или же на тысячу — Николай Иванович Путилов ещё в 70-е годы XIX века с мастерами здоровался за руку, открыл для рабочих школу, училище, больницу, библиотеку. Да, был Путилов и был Прохоров, но был и Хлудов — о нем и его «отеческом попечении» мы еще расскажем. Но если о 999-ти прочих умолчать, а о Путилове рассказать, то получится, доподлинно, «золотой век».
…Среди моих домашних «ужастиков» не последнее место занимает исследование К. А. Пажитнова «Положение рабочего класса в России», 1908 года выпуска, которое, в свою очередь, содержит анализ многочисленных отчетов фабричных инспекторов и прочих исследователей и проверяющих. Чтение, надо сказать, не для слабонервных.
С чего бы начать? Одной из главных приманок большевиков стал лозунг восьмичасового рабочего дня. Каким же он был до революции? Большая часть относительно крупных фабрик и заводов работала круглосуточно — в самом деле, не для того хозяин дорогие машины покупал, чтобы они по ночам стояли. Естественно, так работали металлурги с их непрерывным циклом, а кроме того, практически все прядильные и ткацкие производства, заводы сахарные, лесопильные, стеклянные, бумажные, пищевые и пр.
На фабриках и заводах с посменной работой естественным и самым распространенным был 12-часовой рабочий день. Иногда он являлся непрерывным — это удобно для рабочего, но не для фабриканта, потому что к концу смены рабочий уставал, вырабатывал меньше и был менее внимателен, а значит, и продукт шел хуже. Поэтому часто день делился на две смены по 6 часов каждая (то есть шесть часов работы, шесть отдыха и снова шесть работы). Товар при этом шел лучше, правда, рабочий при таком режиме «изнашивался» быстрее — но кого это, собственно, волновало? Эти изотрутся — наберем новых, только и всего!
Но и это ещё не самый худший вариант. А вот какой порядок был заведен на суконных фабриках. Дневная смена работала 14 часов — с 4.30 утра до 8 вечера, с двумя перерывами: с 8 до 8.30 утра и с 12.30 до 1.30 дня. А ночная смена длилась «всего» 10 часов, но зато с какими извращениями! Во время двух перерывов, положенных для рабочих дневной смены, те, что трудились в ночную, должны были просыпаться и становиться к машинам. То есть они работали с 8 вечера до 4.30 утра, и, кроме того, с 8 до 8.30 утра и с 12.30 до 1.30 дня. А когда же спать? А вот как хочешь, так и высыпайся!
12-часовой рабочий день существовал на достаточно крупных предприятиях, с использованием машин. А на более мелких кустарных заводишках, где не было посменной работы, хозяева эксплуатировали рабочих кто во что горазд. Так, по данным исследователя Янжула, изучавшего Московскую губернию, на 55 из обследованных фабрик рабочий день был 12 часов, на 48 — от 12 до 13 часов, на 34 — от 13 до 14 часов, на 9 — от 14 до 15 часов, на двух — 15, 5 часов и на трех — 18 часов. Как можно работать 18 часов?
«Выше 16 и до 18 часов в сутки (а иногда, хотя трудно поверить, и выше) работа продолжается постоянно на рогожных фабриках и периодически — на ситцевых… а нередко достигает одинаковой высоты рабочее время при сдельной работе на некоторых фарфоровых фабриках.
Из Казанского округа сообщается, что до применения закона 1 июня 1881 г. работа малолетних (до 14 лет! — Е. П. ) продолжалась на некоторых льнопрядильных, льноткацких фабриках и кожевенных заводах 13,5 часов, на суконных фабриках — 14-15 часов, в сапожных и шапочных мастерских, а также маслобойнях — 14 часов…
Рогожники г. Рославля, например, встают в час полуночи и работают до 6 часов утра. Затем дается полчаса на завтрак, и работа продолжается до 12 часов. После получасового перерыва для обеда работа возобновляется до 11 часов ночи. А между тем, почти половина работающих в рогожных заведениях — малолетние, из коих весьма многие не достигают 10 лет» .
Предприятий, где продолжительность рабочего дня была более 12 часов, насчитывалось в 80-е годы около 20 %. И даже при таком рабочем дне фабриканты практиковали сверхурочные по «производственной необходимости». То время, которое рабочий тратил на уборку рабочего места, на чистку и обслуживание машин, в рабочий день не входило и не оплачивалось. А иной раз хозяин воровал у работников время по мелочам — на нескольких прядильных фабриках были обнаружены особые часы, которые в течение недели отставали ровно на час, так что продолжительность трудовой недели получалась на час больше. Рабочие своих часов не имели, и, даже если знали о таких фокусах хозяев — то что они могли сделать? Не нравится — пожалуйте за ворота!
В среднем по всем обследованным производствам продолжительность рабочей недели составляла 74 часа (тогда как в Англии и в Америке в то время она была 60 часов). Никакого законодательного регулирования продолжительности рабочего дня не существовало — всё зависело от того, насколько жажда наживы хозяина перевешивала его совесть.
Точно так же от совести хозяина зависела и выплата заработанных денег. Мы привыкли получать зарплату раз в месяц, а то и два — а если на неделю задержат, так это уже вроде бы ущемление прав. А тогда на многих производствах деньги выдавались не каждый месяц, а когда хозяину на ум взбредет. «Взбредало» обычно под большие праздники, а то и вообще два раза в году — на Рождество и на Пасху. Как мы увидим чуть ниже, у такой практики был свой шкурный интерес.
Контора платила рабочим когда хотела, не признавая за собой никаких обязательств, зато рабочий был опутан договором, как сетью. Так, на фабрике Зимина (Московская губерния) за требование расчета раньше срока рабочий лишался полутора рублей за каждый оплачиваемый месяц. На химическом заводе Шлиппе у пожелавших уйти вычитали половину, а на бумагопрядильной фабрике Балина и Макарова «рабочие и мастеровые, поступившие на фабрику с Пасхи, все обязаны жить до октября месяца, а ежели кто не пожелает жить до срока, то лишается всех заработанных денег». Не говоря уже о том, что администрация могла уволить работника когда сама пожелает — за собой она никаких обязательств не признавала. Если это и можно признать «отеческим» отношением, то разве что в духе диких народов: «Мой сын — мое имущество: хочу — продам, хочу — сам съем».
Такой порядок расчета давал фабрикантам еще одну дополнительную, но весьма приятную статью дохода. Поскольку расчет рабочий получал лишь в конце срока найма, или как хозяин соизволит, то денег у него не было — а кушать ведь хочется каждый день! И тут на сцену выходили фабричные магазины, где можно было брать продукты в долг под зарплату. Естественно, цены в этих магазинах были на 20-30 % (в лучшем случае) выше, чем в городе, а товар завозился самого дурного качества. Монополия-с…
* * *
Теперь о заработной плате — ведь человек может работать в любых условиях и не жаловаться, если ему хорошо платят. В 1900 году фабричная инспекция собрала статистику средних зарплат по отраслям. А то у нас любят с цифрами в руках доказывать, что рабочие жили хорошо — берут высококвалифицированного слесаря или токаря и показывают: вот столько он зарабатывал, а вот столько стоил хлеб… Забывая, что кроме слесарей были ведь еще и чернорабочие.
Итак, в машиностроительном производстве и металлургии рабочие получали в среднем 342 рубля в год. Стало быть, в месяц это выходит 28,5 рубля. Неплохо. Но, обратившись к легкой промышленности, мы видим уже несколько иную картину. Так, обработка хлопка (прядильные и ткацкие мануфактуры) — 180 рублей в год, или 15 в месяц. Обработка льна — 140 рублей в год, или 12 в месяц. Убийственное химическое производство, рабочие на котором до старости не доживали — 260 рублей в год, или 22 в месяц. По всей обследованной промышленности средняя зарплата составляла 215 рублей в год (18 в месяц). При этом платили неравномерно. Заработок женщины составлял примерно 3/5 от уровня взрослого мужчины. Малолетних детей (до 15 лет) — 1/3. Так что в среднем по промышленности мужчина зарабатывал 20 рублей в месяц, женщина — 12, а ребенок — около семи. Повторяем — это средний заработок. Были больше, бывали и меньше.
Теперь немножко о ценах. Угол, то есть место на койке в Петербурге стоил 1-2 рубля в месяц, так называемая «каморка» (это не комната, как можно бы подумать, а кусочек комнаты, разгороженной фанерными перегородками, что-то вроде знаменитого общежития из «Двенадцати стульев») стоила 5-6 рублей в месяц. Если рабочие питались артелью, то на еду уходило самое меньшее 6-7 рублей в месяц на человека, если поодиночке — более семи. Одиночка, при среднем заработке, мог прожить, но ведь любому человеку свойственно стремиться создать семью — и как прикажете ее кормить на такой заработок? Поневоле дети рабочих с 7-10 лет тоже шли работать. Причем женщины и дети составляли категорию самых низкооплачиваемых рабочих, оттого-то потеря кормильца была уже не горем, а трагедией для всей семьи. Хуже смерти была только инвалидность, когда отец работать не может, а кормить его надо.
Да, кстати, ещё штрафы мы забыли! Как вы думаете, за что штрафовали? Во-первых, естественно, за опоздание. Завод Мартына (Харьковский округ): за опоздание на 15 минут вычитается четверть дневного заработка, на 20 минут и более — весь дневной заработок. На писчебумажной фабрике Панченко за час опоздания вычитается как за два дня работы. Но это как бы строго, однако понятно. А как вы думаете, за что еще штрафовали?
Впрочем, тут современной фантазии не хватит, чтобы такое придумать, надо доподлинно быть «отцом» рабочих. Фабрика Пешкова: штраф в один рубль, если рабочий выйдет за ворота (в нерабочее время, ибо выход за ворота фабрики был вообще запрещен!). Мануфактура Алафузова (Казань): от 2 до 5 рублей, если рабочий «прошелся, крадучись, по двору».
Другие примеры: 3 рубля за употребление неприличных слов, 15 копеек за нехождение в церковь (в единственный выходной, когда можно поспать!).
А еще штрафовали за перелезание через фабричный забор, за охоту в лесу, за то, что соберутся вместе несколько человек, что недостаточно деликатно рабочий поздоровался и пр. На Никольской мануфактуре благодетеля нашего Саввы Морозова штрафы составляли до 40 % выдаваемой зарплаты, причем до выхода специального закона 1886 года они взыскивались в пользу хозяина. Надо ли объяснять, как администрация старалась и как преуспевала в самых разнообразных придирках?
* * *
Ну, переведем дух и двинемся дальше. Об условиях труда и быта рабочих — отдельный разговор. Об охране труда в то время говорить вообще почти не приходилось — это относилось всецело на христианское чувство хозяина. (Кстати, в случае увечья рабочего он ничем не отвечал: может кинуть пособие, а может прогнать за ворота — и живи, как знаешь).
В Царстве Польском по части условий труда было, пожалуй, самое лучшее положение в Российской империи. И вот что пишет фабричный инспектор Харьковского и Варшавского округов Святловский, который лично осмотрел 1500 (!) предприятий с 125 тыс. рабочих — то есть в основном мелких.
«Относительно рабочих помещений можно принять за правило следующее положение: если во вновь воздвигаемых фабриках далеко не всегда обращается внимание на требования строительной гигиены, то в старых фабриках и, особенно, в мелких заведениях эти требования всегда и благополучно игнорируются, и нигде не имеется приспособлений ни для вентиляции, ни для удаления пыли» .
Так, сушильни на махорочных фабриках таковы, что даже привычного рабочего, который пробыл там 15 минут, иной раз вытаскивали в глубоком обмороке.
«При входе в сушильню дух захватывает почти в той же мере, как и при входе в помещение химических заводов, где вырабатывается соляная кислота».
Да, кстати, химические заводы — вот где были настоящие фабрики смерти. Московская губерния (относительно цивилизованная):
«На химических заводах в подавляющем большинстве случаев воздух отравляется различными вредными газами, парами и пылью. Эти газы, пары и пыль не только вредят рабочим, причиняя более или менее тяжкие болезни от раздражения дыхательных путей и соединительной оболочки глаз и влияя на пищеварительные пути и зубы, но и прямо их отравляют… На зеркальных мелких заводах рабочие страдают от отравления ртутными парами. Это обнаруживается в дрожании рук, в общем упадке питания и дурном запахе изо рта».
Кстати, один из таких заводов — по производству свинцовых белил — красочно описан Гиляровским в очерке «Обреченные».
Фабрики тогдашние мало походили на нынешние, где, даже если есть проблемы с вентиляцией, то, по крайней мере, достаточно самого воздуха. Но исследователи условий труда на кустарных и полукустарных производствах, таких как табачные, спичечные фабрики и пр., пришли в ужас, когда измерили, сколько воздуха приходится на одного работающего. Получалось иной раз половина, а иной раз и треть кубической сажени (сажень — около 2 метров, соответственно кубическая сажень — около 8 куб. метров). При этом единственной вентиляцией зачастую служила открытая дверь и форточка в окне, которую рабочие закрывали по причине сквозняков.
Ну а теперь дадим слово самим фабричным инспекторам. Вот все о тех же несчастных рогожниках (более половины работающих — дети!)
«На всех фабриках без исключения мастерские дают на каждого рабочего, или, вернее, живущего, менее принятой нами нормы в 3 куб. сажени, а 2/3 из них дают менее 1 куб. сажени на человека, не считая при том массы воздуха, вытесняемого мочалой и рогожами. На 7 кожевенных заводах было найдено отопление „по черному“ — без труб. Из 1080 фабрик Московской губернии периодическое (!) мытье полов существовало только на трех!»
«Работа в паточной (на сахарных заводах. — Е. П. ) положительно вызывает особую, чисто профессиональную болезнь, именно нарывы на ногах. В паточном отделении рабочий все время стоит в патоке босиком, при чем малейшая ссадина или царапина разъедается, и дело доходит до флегмонозных воспалений. Высокая температура и господствующие сквозняки вызывают ревматические заболевания…»
«В квасильне, где более всего работают дети от 7 лет, у здорового, но непривыкшего человека через четверть часа разболится до обморока голова от невыносимой вони и сырости, которую издает квасящийся уголь… В костопальне дети от 7 лет (которые работают также 12 часов) ходят и распластывают горячую крупку, от которой пыль буквально покрывает их с головы до ног… В прачечной — девочки от 14 лет, совершенно голые, моют грязные от свекловичного сока салфетки в сильно известковой воде, от которой лопается у них кожа на теле…
К числу наиболее вредных работ на сахарных заводах следует отнести работы с известью, которые состоят в гашении, переноске и разбалтывании извести с водою. Мельчайшие частицы ее носятся в воздухе, покрывают платье и тело рабочих, действуют разрушающим образом на то и другое, разъедают глаза и, несмотря на повязки (российский фабричный „респиратор“ — во вредных цехах лица обматывали тряпками. —Е. П. ), проникают в легкие и вызывают разного рода легочные страдания…
…Особенно часто плохи на суконных фабриках „мокрые“ отделения — это настоящие сырые, промозглые подвалы, а между тем полураздетые работницы постоянно ходят из них в сушильню, где температура доходит до 40 °C.
…Существует одна фабрика (Головиной), которая во время работы… ходит ходуном. Для того чтобы попасть в помещение, где установлены чесальные машины, нужно пролезть через входное отверстие, отстоящее от парового двигателя с его движущимися частями не более, как вершков на 6-7 (около 30 см. — Е. П. ); валы расположены на высоте ниже человеческого роста…
…Желудочные скоропреходящие боли (гастралгии) знакомы всем табачным работникам. Это, можно сказать, настоящее профессиональное их заболевание. Вообще нервные страдания (от отравления никотином) так часты на табачных фабриках, что зачастую на вопрос: „Ну, как здоровье?“, получается от рабочих ответ: „Дамы все больны, у всех одышка, у всех головная боль“…
…На перчаточной фабрике Простова пахнет не лучше, чем в общественных и при том никогда не дезинфицируемых писсуарах, потому что кожи на этой фабрике вымачиваются в открытых чанах, наполненных полусгнившей мочой. Мочу доставляют, конечно же, сами рабочие, для чего в помещении в нескольких углах находятся особые чаны, ничем не прикрытые. В небольших кожевенных заведениях люди спят и едят в тех же зловонных мастерских, где воздух не лучше, чем в плохом анатомическом театре…»
Эти доклады относятся к началу 80-х годов XIX века. Но, может быть, за 20 лет что-нибудь изменилось? Посмотрим. Мы снова на сахарном заводе, и снова слово фабричному инспектору .
«Работа на заводе продолжается 12 часов в день, праздников не имеют и работают 30 дней в месяц. Почти во всем заводе температура воздуха страшно высокая. Работают голышом, только покрывают голову бумажным колпаком да вокруг пояса носят короткий фартук. В некоторых отделениях, например, в камерах, куда приходится вкатывать тележки, нагруженные металлическими формами, наполненными сахаром, температура доходит до 70 градусов. Этот ад до того изменяет организм, что в казармах, где рабочим приходится жить, они не выносят температуры ниже 30 градусов…»
Разница если и есть, то в том, что к этому времени на таких заводах не стало детей. Почему — речь впереди…
Особое внимание инспектора обращали на туалеты, или, как тогда говорили, ретирады — на эти заводские заведения трудно было не обратить внимания по причине того, что они сразу же напоминали о себе вездесущим зловонием:
«В большинстве случаев это нечто совсем примитивное: какие-то дощатые загородки, общие для обоих полов, часто очень тесные, так что один человек с трудом может пошевелиться в них. На некоторых заводах вовсе не имеется никаких ретирад».
В 1882 году доктор Песков, осмотрев 71 промышленное предприятие, лишь на одной Шуйской мануфактуре нашел туалет, более-менее соответствовавший представлениям доктора об отхожем месте — как он пишет, «целесообразное устройство». Но самый замечательный анекдот произошел на печально знаменитой (мы еще к ней вернемся) Хлудовской мануфактуре. Там, когда фабричный инспектор поинтересовался, почему администрация не принимает никаких мер к улучшению ретирад, получил ответ, что это делается намеренно:
«С уничтожением миазмов эти места превратились бы в места отдохновений для рабочих, и их пришлось бы выгонять оттуда силой».
Каковы же были хлудовские сортиры, если даже привычный ко всему русский работяга мог выносить их вонь лишь самое краткое время!
Что же касается быта — то человек, не знающий, что такое рабочая казарма, вообще не имеет представления о «России, которую мы потеряли». На многих фабриках рабочие пользовались жильем от хозяина. Иной раз это были домики, где семья могла за сносную плату получить комнату и даже кусок земли под огород, но это было настолько редко, что можно и не учитывать.
Так, на Обуховском заводе, одном из крупнейших и богатейших в Петербурге, хорошими помещениями пользовались всего 40 семей из 2 тысяч работающих. Хорошими считались казармы завода Максвелла — правда, там не полагалось отдельных помещений даже для семейных, а место на койке стоило 2 руб. 25 коп. А вот, например, кирпичные заводы — они группировались по Шлиссельбургскому тракту. Снова слово фабричным инспекторам — лучше, чем они, не скажешь.
«При всяком заводе имеются рабочие избы, состоящие из помещения для кухни и чердака. Этот последний и служит помещением для рабочих. По обеим сторонам его идут нары, или просто на полу положены доски, заменяющие нары, покрытые грязными рогожами с кое-какой одежонкой в головах… Полы в рабочих помещениях до того содержатся нечисто, что покрыты слоем грязи на несколько дюймов…. Живя в такой грязи, рабочие распложают такое громадное количество блох, клопов и вшей, что, несмотря на большую усталость, иногда после 15-17 часов работы, не могут долго заснуть… Ни на одном кирпичном заводе нет помойной ямы, помои выливаются около рабочих жилищ, тут же сваливаются всевозможные нечистоты, тут же рабочие умываются…»
Теперь о «вольных» жилищах.
«На Петербургском тракте квартиры для рабочих устраиваются таким образом. Какая-нибудь женщина снимает у хозяина квартиру, уставит кругом стен дощатые кровати, сколько уместится, и приглашает к себе жильцов, беря с каждого из них по 5 коп. в день или 1 руб. 50 коп. в месяц. За это рабочий пользуется половиной кровати, водою и даровой стиркой».
А вот подлинная клоака, в окрестности пороховых заводов.
«В особенности ужасен подвал дома № 154: представляя из себя углубление в землю не менее 2 аршин, он постоянно заливается если не водою, то жидкостью из расположенного по соседству отхожего места, так что сгнившие доски, составляющие пол, буквально плавают, несмотря на то, что жильцы его усердно занимаются осушкой своей квартиры, ежедневно вычерпывая по несколько ведер. В таком-то помещении, при содержании 5,33 куб. сажен (при высоте потолка 2 с небольшим метра это комната площадью около 20 кв.м. — Авт.) убийственного самого по себе воздуха я нашел до 10 жильцов, из которых 6 малолетних (это он нашел столько. А сколько во время его визита были на работе? — Е. П. )».
Что там Достоевский с его «униженными и оскорбленными»? Разве это бедность? Ведь даже нищее семейство Мармела-довых жило хоть и в проходной комнате, но в отдельной, на одну семью, и в доме, а не в подвале — рабочие заводских окраин посчитали бы такие условия царскими!
А теперь, как говорит Пажитнов, «запасемся мужеством и заглянем в глубь России». Мужество, действительно, потребуется — даже и читать про такое существование, если вы, конечно, человек с воображением, жутко. На большинстве фабрик в глубине России помещения для рабочих подразделялись на две категории: казармы и каморки. Что такое казарма, знает каждый, читавший историю ГУЛАГа — это обычный барак с нарами, примерно при той же или большей тесноте.
Но у зэка по крайней мере было свое отдельное место на нарах, а у рабочего не было — нары, как и цеха, использовались в две смены. Каморки — это тот же барак, но поделенный на отдельные клетушки — такое жилье предназначается для семейных рабочих. Только не стоит думать, что в комнате помещается по одной семье — обычно по две-три, но иной раз и до семи. Однако даже таких каморок для семей не хватает — что за народ такой, нет чтобы в поте лица добывать хлеб и на этом успокоиться, а им еще какой-то там личной жизни хочется! Совсем разбаловались!
В ожидании своей очереди на кусок комнаты семейные пары размещаются все в тех же казармах. В этих случаях они отделяют свои места на нарах занавесками.
«Иногда фабриканты идут навстречу этому естественному стремлению рабочих и на помосте нар делают дощатые перегородки вышиною в полтора аршина (около метра. — Авт. ), так что на нарах образуется ряд, в полном смысле слова, стойл на каждую пару».
Через некоторое время в ногах такого «жилья» появляется люлька — значит, люди ухитряются еще и заниматься любовью в этом помещении! Воистину к чему только ни приспособится человек…
Наконец, «на большинстве фабрик для многих рабочих, по обыкновению, особых спален не делают» . Это значит, что спят рабочие в тех же цехах, где и работают. Ткачи (ручные) спят на станках, столяры — на верстаках, несчастные рогожники — на тех же самых мочалах и рогожах, которые они изготавливают, в тех же сырых и удушливых помещениях. Учитывая, что у рогожников ещё и самый длинный в России рабочий день — до 18 часов, то вся жизнь их проходит в этих темных душных цехах. А работают здесь в основном, еще раз напоминаем, женщины и дети.
Доподлинно, любимицей господина Пажитнова была хлудовская мануфактура, та самая, где сортиры не чистили, чтобы рабочие в них не отдыхали.
«Служа гнездом всякой заразы, миллионная фабрика Хлудова является в то же время образцом беспощадной эксплуатации народного труда капиталом», —
так говорится в исследовании земской санитарной комиссии (1880 г.)
«Работа на фабрике обставлена крайне неблагоприятными условиями: рабочим приходится вдыхать хлопчатобумажную пыль, находиться под действием удушливой жары и переносить удуитивый запах, распространяющийся из дурно устроенных ретирад. Работа идет днем и ночью, каждому приходится работать 2 смены в сутки, через 6 часов делая перерыв, так что в конце концов рабочий никогда не может выспаться вполне.
При фабрике рабочие помещаются в громадном, сыром корпусе, разделенном, как гигантский зверинец, на клетки или каморки, грязные, смрадные, пропитанные вонью отхожих мест. Жильцы набиты в этих каморках, как сельди в бочке. Земская комиссия приводит такие факты: каморка в 13 куб. сажен служит помещением, во время работы, для 17 человек, а в праздники или во время чистки машин — для 35-40 человек…
Эксплуатация детского труда производилась в широких размерах. Из общего числа рабочих 24,6 % составляли дети до 14 лет, 25,6 % составляли подростки до 18 лет. Утомление, сопряженное с трудом на фабрике, было так велико, что, по словам земского врача, дети, подвергавшиеся какому-нибудь увечью, засыпали во время операции таким крепким, как бы летаргическим сном, что не нуждались в хлороформе…
23 января 1882 года хлудовская мануфактура загорелась, и от громадного пятиэтажного корпуса остались одни каменные стены. Впрочем, Хлудов не оказался в большом убытке — он получил 1 миллион 700 тысяч руб. одной страховочной суммы, а потерпевшими оказались те же рабочие. После пожара остались семь возов трупов. По распоряжению директора Миленча, рабочие были заперты в горевшем здании, чтобы не разбежались и лучше тушили пожар, а сторожа снаружи даже отгонят желавших помочь горевшим…
В заключение можно сказать, что чистый доход равнялся 45 % в год» .
Маркс, кажется, говорил, что нет такого преступления, на которое не пойдет капиталист ради 500 % прибыли? Право, он слишком хорошо думал о людях!
В биографии фабриканта Хлудова есть и такой случай: он сделал пожертвование на поддержание типографии, которая печатала богослужебные книги для раскольников-единоверцев, а затем, вернувшись домой, распорядился, в порядке компенсации, снизить своим рабочим жалование на 10 % — таким было его понимание «христианского чувства».
Из книги Елены Прудниковой „ Ленин — Сталин. Технология невозможного” .
Существует две противоположных точки зрения: приверженцы первой считают, что русский рабочий влачил жалкое существование, сторонники же второй доказывают, что русский рабочий жил гораздо лучше, чем российский. Какая же из этих версий верна, вам поможет разобраться этот пост.
Заработок русского рабочего до революции
Первые систематизированные данные относятся к концу 1870-х годов. Так, в 1879 году специальная комиссия, состоявшая при московском генерал-губернаторе, собрала сведения о 648 заведениях 11 групп производств, на которых было занято 53,4 тыс. рабочих. Согласно публикации Богданова в «Трудах Московского городского статистического отдела», годовой заработок рабочих Первопрестольной в 1879 году равнялся 189 рублям. В месяц, следовательно, в среднем выходило по 15,75 р.
В последующие годы из-за наплыва в города бывших крестьян и, соответственно, увеличения предложения на рынке труда заработки стали снижаться, и лишь с 1897 года начался их устойчивый рост. В Петербургской губернии в 1900 году средняя годовая зарплата рабочего составляла 252 руб. (21 р. в месяц), а в Европейской России – 204 руб. 74 коп. (17,061 руб. в месяц).
В среднем же по Империи месячный заработок рабочего в 1900 году составил 16 руб. 17 с половиной коп. При этом верхняя граница заработка поднималась до 606 рублей (50,5 руб. в месяц), а нижняя опускалась до 88 руб. 54 коп. (7,38 руб. в месяц). Однако после революции 1905 года и последовавшей за ней некоторой стагнации с 1909 года заработки стали резко расти.
У ткачей, например, заработная плата выросла на 74 %, а у красильщиков – на 133 %, но что скрывалось за этими процентами? Зарплата ткача в 1880 г. в месяц составляла всего 15 руб. 91 коп., а в 1913 г. – 27 руб. 70 коп. У красильщиков она выросла с 11 руб. 95 коп. – до 27 руб. 90 коп.
Гораздо лучше обстояли дела у рабочих дефицитных профессий и металлистов. Машинисты и электрики стали зарабатывать в месяц по 97 руб. 40 коп., высшие мастеровые – 63 руб. 50 коп., кузнецы – 61 руб. 60 коп., слесари – 56 руб. 80 коп., токари – 49 руб. 40 коп.
Продолжительность рабочего дня
14 июня 1897 года был издан декрет, ограничивавший рабочий день индустриального пролетариата по всей стране законодательной нормой в 11,5 часа в сутки. К 1900 году средний рабочий день в обрабатывающей промышленности составлял в среднем 11,2 часа, а к 1904 не превышал уже 63 часов в неделю (без сверхурочных), или 10,5 часа в день. Таким образом, за 7 лет, начиная с 1897 г., 11,5-часовая норма декрета на деле превратилась уже в 10,5-часовую, причем с 1900 по 1904 г. эта норма ежегодно падала примерно на 1,5%.
А что же было в это время в других странах? Да примерно то же самое. В том же 1900 году рабочий день в Австралии равнялся 8 часам, Великобритании - 9, США и Дании - 9,75, Норвегии - 10, Швеции, Франции, Швейцарии - 10.5, Германии - 10.75, Бельгии, Италии и Австрии - 11 часам.
В январе 1917 средний рабочий день по Петроградской губернии составлял 10,1 часа, а в марте он снизился уже до 8,4, т. е. всего за два месяца на целых 17%.
Однако использование рабочего времени определяется не только продолжительностью рабочего дня, но и числом рабочих дней в году. В дореволюционное время было значительно больше праздников – число праздничных дней в году составляло 91, а в 2011 году число нерабочих праздников, включая новогодние каникулы, составит лишь 13 дней. Не компенсирует эту разницу даже наличие 52 суббот, которые стали нерабочими с 7 марта 1967 года.
Питание
Средний русский чернорабочий съедал в день полтора фунта черного хлеба, полфунта белого, полтора фунта картофеля, четверть фунта крупы, полфунта говядины, осьмушку сала и осьмушку сахара. Энергетическая ценность такого пайка составляла 3580 калорий. Средний же житель Империи поедал в день пищи на 3370 калорий. Такого количества калорий русские люди с тех пор больше почти никогда не получали. Этот показатель был превышен лишь в 1982 году. Максимум же пришёлся на 1987 год, когда дневное количество потребляемой пищи составило 3397 калорий. В РФ же пик потребления калорий пришёлся на 2007 год, когда потребление составило 2564 калории.
В 1914 году рабочий тратил на питание для себя и свой семьи 11 рублей 75 копеек в месяц (12 290 в нынешних деньгах). Это составляло 44% от заработка. Однако в тогдашней Европе процент зарплаты, затрачиваемый на питание был гораздо выше - 60-70%. Более того, во время мировой войны этот показатель в России ещё более улучшился, и расходы на питание в 1916 году, несмотря на рост цен, составили 25% от заработка.
Жильё
Стоимость квартиры без отопления и освещения, по данным того же Прокоповича, составляла на одного зарабатывающего: в Петрограде - 3 р. 51 к., в Баку - 2 р. 24 к., а в захолустном городке Середе Костромской губернии - 1 р. 80 к., так что в среднем для всей России стоимость платных квартир оценивалась в 2 рубля в месяц. В переводе на современные российские деньги это составляет 2092 рубля. Здесь надо сказать, что это, конечно, не господские квартиры, съём которых стоил в Питере в среднем 27,75 р., в Москве – в 22,5 р., а в среднем по России в 18,9 р. В этих господских квартирах жили в основном чиновники чином до коллежского асессора и офицеры. Если в господских квартирах, на одного жильца приходилось 111 квадратных аршинов, то есть, 56,44 квадратных метров, то в рабочих по 16 кв. аршин – 8,093 кв.м. Однако стоимость аренды квадратного аршина была такой же, как и в господских квартирах – 20-25 копеек за квадратный аршин в месяц.
Однако уже с конца ХIХ столетия общей тенденцией становится строительство владельцами предприятий рабочих жилищ улучшенной планировки. Так, в Боровичах владельцы керамического завода кислотоупорных изделий инженеры братья Колянковские построили для своих рабочих в поселке Вельгия деревянные одноэтажные дома с отдельными выходами и приусадебными участками. Рабочий мог приобрести это жилье в кредит. Первоначальная сумма взноса составляла всего 10 рублей.
Таким образом, к 1913 году лишь 30,4% наших рабочих жили на съёмных квартирах. Остальные 69,6% имели бесплатное жилое помещение.
Относительно поставленного в заголовке вопроса существует две противоположных точки зрения: приверженцы первой считают, что русский рабочий влачил жалкое существование, сторонники же второй доказывают, что русский рабочий жил гораздо лучше, чем российский. Какая же из этих версий верна, вам поможет разобраться этот материал.
Откуда взялась первая версия догадаться нетрудно - о тяжкой судьбе русского рабочего без устали твердила вся марксистская историография. Однако и среди дореволюционной литературы немало той, которая поддерживала эту точку зрения. Наибольшую известность в этой связи получил труд Е.М. Дементьева «Фабрика, что она дает населению и что она у него берет». В интернете гуляет его второе издание, и на него часто ссылаются как блоггеры, так и спорящие с ними комментаторы.
Однако мало кто обращает внимание на то, что это самое второе издание вышло в свет в марте 1897 года, то есть, во-первых за несколько месяцев до принятия фабричного закон, устанавливающего 11,5-часовой день, во-вторых, в набор книга сдавалась несколькими месяцами раньше, то есть, до денежной реформы Витте, в ходе которой рубль был девальвирован в полтора раза и, следовательно, все зарплаты указаны в этой книге ещё в старых рублях. В-третьих же, и в главных, по признанию самого автора, «Изсл ѣ дованiе было произведено въ 1884 — 85 годахъ», а следовательно, все его данные применимы лишь для середины 80-х годов позапрошлого века.
Тем не менее, исследование это имеет для нас большое значение, позволяя сравнивать благосостояние рабочего того времени с уровнем жизни предреволюционного пролетариата, для оценки которого нами были использованы данные ежегодных статистических сборников, сводов отчетов фабричных инспекторов, а также труды Станистава Густавовича Струмилина и Сергея Николаевича Прокоповича. Первый из них, прославившийся как экономист и статистик ещё до революции, стал в 1931 году советским академиком и умер в 1974 году, не дожив трёх лет до своего столетнего юбилея. Второй же, начинавший как народник и социал-демократ, стал впоследствии видным масоном, женился на Екатерине Кусковой, а после Февральской революции был назначен министром продовольствия Временного правительства. Советскую власть Прокопович принял в штыки и в 1921 году был выслан из РСФСР. Умер он в Женеве в 1955 году.
Однако ни тот, ни другой не любили царский режим, и потому их нельзя заподозрить в приукрашивании современной им русской действительности. Благосостояние мы будем измерять по следующим критериям:
1. Заработок
2. Продолжительность рабочего дня
3. Питание
4. Жильё
Зарплаты рабочих по годам
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Начнем с заработка
Первые систематизированные данные относятся к концу 1870-х годов. Так, в 1879 году специальная комиссия, состоявшая при московском генерал-губернаторе, собрала сведения о 648 заведениях 11 групп производств, на которых было занято 53,4 тыс. рабочих.
Согласно публикации Богданова в «Трудах Московского городского статистического отдела», годовой заработок рабочих Первопрестольной в 1879 году равнялся 189 рублям. В месяц, следовательно, в среднем выходило по 15,75 р. В последующие годы из-за наплыва в города бывших крестьян и, соответственно, увеличения предложения на рынке труда заработки стали снижаться, и лишь с 1897 года начался их устойчивый рост. В Петербургской губернии в 1900 году средняя годовая зарплата рабочего составляла 252 руб. (21 р. в месяц), а в Европейской России - 204 руб. 74 коп. (17,061 руб. в месяц). В среднем же по Империи месячный заработок рабочего в 1900 году составил 16 руб. 17 с половиной коп. При этом верхняя граница заработка поднималась до 606 рублей (50,5 руб. в месяц), а нижняя опускалась до 88 руб. 54 коп. (7,38 руб. в месяц).
Однако после революции 1905 года и последовавшей за ней некоторой стагнации с 1909 года заработки стали резко расти. У ткачей, например, заработная плата выросла на 74 %, а у красильщиков - на 133 %, но что скрывалось за этими процентами? Зарплата ткача в 1880 г. в месяц составляла всего 15 руб. 91 коп., а в 1913 г. - 27 руб. 70 коп. У красильщиков она выросла с 11 руб. 95 коп. - до 27 руб. 90 коп. Гораздо лучше обстояли дела у рабочих дефицитных профессий и металлистов. Машинисты и электрики стали зарабатывать в месяц по 97 руб. 40 коп., высшие мастеровые - 63 руб. 50 коп., кузнецы - 61 руб. 60 коп., слесари - 56 руб. 80 коп., токари - 49 руб. 40 коп.
Если вы хотите сравнить сравнить эти данные с современными зарплатами рабочих, то можете просто умножить эти цифры на 1046 - таково соотношение дореволюционного рубля к российскому рублю по состоянию на конец декабря 2010 года. Лишь с середины 1915 года в связи с войной стали происходить инфляционные процессы, но с ноября 1915 года рост заработка перекрывал рост инфляции, и лишь с июня 1917 года зарплата стала отставать от инфляции.
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Продолжительность рабочего дня
Т еперь перейдём продолжительности рабочего дня. В июле 1897 года был издан декрет, ограничивавший рабочий день индустриального пролетариата по всей стране законодательной нормой в 11,5 часа в сутки. К 1900 году средний рабочий день в обрабатывающей промышленности составлял в среднем 11,2 часа, а к 1904 не превышал уже 63 часов в неделю (без сверхурочных), или 10,5 часа в день. Таким образом, за 7 лет, начиная с 1897 г., 11,5-часовая норма декрета на деле превратилась уже в 10,5-часовую, причем с 1900 по 1904 г. эта норма ежегодно падала примерно на 1,5%.
А что же было в это время в других странах? Да примерно то же самое. В том же 1900 году рабочий день в Австралии равнялся 8 часам, Великобритании — 9, США и Дании — 9,75, Норвегии — 10, Швеции, Франции, Швейцарии — 10.5, Германии — 10.75, Бельгии, Италии и Австрии — 11 часам.
В январе 1917 средний рабочий день по Петроградской губернии составлял 10,1 часа, а в марте он снизился уже до 8,4, т. е. всего за два месяца на целых 17%.
Однако использование рабочего времени определяется не только продолжительностью рабочего дня, но и числом рабочих дней в году. В дореволюционное время было значительно больше праздников - число праздничных дней в году составляло 91, а в 2011 году число нерабочих праздников, включая новогодние каникулы, составит лишь 13 дней. Не компенсирует эту разницу даже наличие 52 суббот, которые стали нерабочими с 7 марта 1967 года.
|
