Солженицына «Один день Ивана Денисовича. Лагерная жизнь в повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича Ужин в зоне

Сочинение

Молиться надо о духовном: чтоб Господь с нашего сердца накипь злую снимал...

А. Солженицын. Один день Ивана Денисовича

Главным героем повести «Один день Ивана Денисови­ча» А. Солженицын сознательно сделал обыкновенного мужика, которого постигла судьба, характерная для мно­гих русских людей XX века. Иван Денисович Шухов был хозяйственным и бережливым хозяином в маленькой де­ревне. Когда пришла война, Шухов ушел на фронт и чест­но воевал. Получил ранение, но не долечился, поспешив вернуться на свое место на фронт. На долю Ивана Денисо­вича выпал и немецкий плен, из которого он бежал, но попал в результате в советский лагерь.

Суровые условия страшного мира, огороженного ко­лючей проволокой, не смогли сломить внутреннего до­стоинства Шухова, хотя многие из его соседей по бараку давно потеряли человеческий облик. Превратившись из защитника Родины в зека Щ-854, Иван Денисович продолжает жить по тем нравственным законам, кото­рые сложились в крепкий и оптимистичный крестьян­ский характер.

Мало радостей в расписанном по минутам распорядке дня заключенных лагеря. Каждый день одно и то же: подъем по сигналу, скудный паек, который оставляет по­луголодными даже самых тощих, изнурительная работа, постоянные проверки, «шпионы», полное бесправие зеков, беспредел конвойных и надзирателей... И все же Иван Денисович находит в себе силы не унижаться из-за лиш­ней пайки, из-за сигареты, которые всегда готов заработать честным трудом. Не желает Шухов и превратиться в до­носчика ради улучшения собственной участи - сам он презирает таких людей. Развитое чувство собственного до­стоинства не позволяет ему вылизывать тарелку или по­прошайничать - суровые законы лагеря безжалостны к слабакам.

Вера в себя и нежелание жить за чужой счет заставля­ют Шухова отказаться даже от посылок, какие могла бы ему высылать жена. Он понимал, «чего те передачи стоят, и знал, что десять лет с семьи их не потянешь».

Доброта и милосердие - одно из основных качеств Ивана Денисовича. Он с пониманием относится к заключенным, которые не умеют или не хотят приспособиться к лагерным законам, в результате чего терпят лишние муче­ния или упускают выгоду. Некоторых из этих людей Иван Денисович уважает, но больше - жалеет, стараясь при возможности помочь и облегчить их участь.Совестливость и честность перед собой не дают Шухову симулировать болезнь, как делают многие заключенные, пытаясь избежать работы. Даже почувствовав серьезное недомогание и придя в санчасть, Шухов ощущает себя ви­новатым, будто обманывает кого-то.

Иван Денисович ценит и любит жизнь, но понимает, что он не в состоянии изменить порядки в лагере, неспра­ведливость в мире.

Многовековая крестьянская мудрость учит Шухова: «Кряхти да гнись. А упрешься - переломишься», - но, смиряясь, этот человек никогда не будет жить на коленях и пресмыкаться перед власть имущими.

Трепетное и уважительное отношение к хлебу выдают в образе главного героя истинного крестьянина. За восемь лет лагерной жизни Шухов так и не отучился снимать шапку перед едой даже в самый лютый мороз. А для того чтобы носить при себе оставленные «про запас» остатки пайки хлеба, заботливо завернутые в чистую тряпочку, Иван Денисович специально нашил на телогрейку потайной внут­ренний карманчик.

Любовь к труду наполняет кажущуюся однообразной жизнь Шухова особым смыслом, приносит радость, позво­ляет выжить. Не уважая работы бестолковой и по при­нуждению, Иван Денисович в то же время готов взяться за любое дело, проявляя себя ловким и умелым каменщи­ком, сапожником, печником. Ему под силу из обломка по­лотна ножовки выточить ножик, сшить тапочки или чех­лы под рукавицы. Приработок честным трудом не только доставляет Шухову удовольствие, но и дает возможность заработать сигареты или добавку к пайке.

Даже во время работы на этапе, когда нужно было быстро сложить стену, Иван Денисович настолько вошел в азарт, что забыл о лютом холоде и о том, что работает по принуждению. Бережливый и хозяйственный, он не может допустить, чтобы пропал цемент или чтобы работа была брошена на середине. Именно в труде герой обре­тает внутреннюю свободу и остается непокоренным страш­ными условиями лагеря и мрачной монотонностью убо­гого быта. Шухов даже способен чувствовать себя сча­стливым из-за того, что завершающийся день прошел удачно и не принес никаких неожиданных неприятнос­тей. Именно такие люди, по мнению писателя, и решают в конечном счете судьбу страны, несут заряд народной нравственности и духовности.

Другие сочинения по этому произведению

«…В лагере растлеваются только те, кто уже и на воле растлевался или был к этому подготовлен» (По рассказу А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича») А. И. Солженицын: "Один день Ивана Денисовича" Автор и его герой в одном из произведений А. И. Солженицына. («Один день Ивана Денисовича»). Искусство создания характера. (По повести А.И.Солженицына "Один день Ивана Денисовича) Историческая тема в русской литературе (по повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича») Лагерный мир в изображении А. И. Солженицына (по повести «Один день Ивана Денисовича») Нравственная проблематика в повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Образ Шухова в повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Проблема нравственного выбора в одном из произведений А. Солженицына Проблематика одного из произведений А. И. Солженицына (по повести «Один день Ивана Денисовича») Проблематика произведений Солженицина Русский национальный характер в повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Символ целой эпохи (по повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича») Система образов в повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Солженицын - писатель-гуманист Сюжетно-композиционные особенности повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Тема ужаса тоталитарного режима в рассказе А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Художественные особенности повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Человек в тоталитарном государстве (по произведениям русских писателей 20 века) Характерисика образа Гопчика Характерисика образа Шухова Ивана Денисовича Рецензия на рассказ А.И. Солженицына " Один день Ивана Денисовича " Проблема национального характера в одном из произведений современной русской литературы Жанровые особенности повести «Один день Ивана Денисовича» А. И. Солженицына Образ главного героя Шукова в романе «Один день Ивана Денисовича» «Один день Ивана Денисовича». Характер героя как способ выражения авторской позиции Анализ произведения Характерисика образа Фетюкова Один день и целая жизнь русского человека История создания и появление в печати произведения А. И. Солженицына «Одного дня Ивана Денисовича» Суровая правда жизни в произведениях Солженицына Иван Денисович - характеристика литературного героя Отражение трагических конфликтов истории в судьбе героев повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Творческая история создания повести «Один день Ивана Денисовича» Нравственная проблематика в повести Проблема нравственного выбора в одном из произведений Отзыв о повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Герой повести-рассказа Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Сюжетно-композиционные особенности повести «Один день Ивана Денисовича» Характерисика образа Алешки-баптиста История создания повести «Один день Ивана Денисовича» А. И. Солженицына Художественные особенности повести «Один день Ивана Денисовича» Человек в тоталитарном государстве Один день и целая жизнь русского человека в повести А. И. Солженицына "Один день Ивана Денисовича" Суровая правда рассказа А. И. Солженицына "Один день Ивана Денисовича" Характерисика образа Тюрина Андрея Прокофьевича Характерисика образа Кавторанга Буйновского

1. Лагерь — особый мир.
2. Шухов — главный герой и рассказчик.
3. Способы выживания в лагере.
4. Особенности языка рассказа.

Рассказ А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» построен на реальных событиях жизни самого автора — пребывания в Экибастузском особом лагере зимой 1950—1951 годов на общих работах. Главный герой рассказа Иван Денисович Шухов — рядовой узник советского лагеря. От его лица рассказано об одном дне из трех тысяч шестисот пятидесяти трех дней срока, который получил Иван Денисович. Описание событий одного дня из жизни узника достаточно, чтобы понять, какая обстановка царила в лагере, какие существовали порядки и законы. Один день — а перед нами общая ужасающая картина жизни заключенных. Пред читателем предстает особый мир — лагерь, существующий отдельно, параллельно обычно жизни. Здесь действуют совсем иные законы, и люди не живут по ним, а выживают вопреки им. Жизнь в зоне показана изнутри человеком, который знает о ней по своему личному опыту. Поэтому рассказ поражает своим реализмом.

«Слава тебе, Господи, еще один день прошел!» — этими словами заканчивает повествование Иван Денисович, «прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый». Действительно, этот день один самых «удачных»: бригаду Шухова не выгнали на Соцгородок тянуть проволоку на морозе, без обогрева, герой миновал карцер, отделался лишь мытьем полов в надзирательской, получил в обед лишнюю порцию каши, работа досталась знакомая — стену класть на ТЭЦ, он миновал благополучно шмон, пронес в лагерь ножовку, подработал вечером у Цезаря, купил у латыша два стакана самосаду и самое главное — не заболел.

Иван Денисович Шухов был осужден на десять лет по сфабрикованному делу: его обвинили в том, что он вернулся из плена с секретным немецким заданием, а каким именно — придумать так и не смогли. По сути, Шухов разделил судьбу миллионов других людей, воевавших за Родину, и по окончании войны из пленников немецких лагерей перекочевавших в разряд «врагов народа».

Солженицын изображает и другой тип людей — «шакалов», как Фетюков, бывшего высокого начальника привыкшего командовать, который не брезгует даже доставать окурки из плевательницы. Лизать чужие тарелки, смотреть человеку в рот в ожидании того, что ему что-нибудь оставят, — для Фетюкова способ выжить. Он вызывает отвращение, зеки даже отказываются с ним, работать. У него не осталось абсолютно никакой гордости, он открыто плачет, когда его бьют за лизание тарелок. В лагере каждый выбирает свой способ выживания. Наиболее недостойный из этих способов — это путь стукача Пантелеева, живущего за счет доносов на других зеков. В лагере ненавидят таких людей, и такие долго не живут.

Иван Денисович «не был шакал даже после восьми лет общих работ — и чем дальше, тем крепче утверждался». Этот человек старается заработать только своим трудом: шьет тапочки, подносит бригадиру валенки, занимает очередь за посылками, за что и получает честно заработанное. У Шухова тверды представления о гордости и чести, поэтому он никогда не скатиться до уровня Фетюкова. Как крестьянин, Шухов очень хозяйственный: он не может просто так пройти мимо куска ножовки, зная, что из него можно сделать нож, что является возможностью дополнительного заработка.

Заслуживает уважения и бывший капитан второго ранга Буйновский, который привык все делать на совесть, не старается увильнуть от общих работ, «на лагерную работу как на морскую службу смотрит: сказано делать — значит делай». Вызывает симпатию и бригадир Тюрин, попавший в лагерь только лишь потому, что его отец был кулак. Он всегда старается отстоять интересы бригады: получить больше хлеба, выгодную работу. Утром Тюрин дает взятку, его людей не выгнали на строительство Соцгородка. Иван Денисович говорит о том, что «хороший бригадир вторую жизнь даст». Это и о Тюрине. Эти люди никогда не смогли избрать для себя путь выживания Фетюкова или Пантелеева.

Алешка-баптист вызывает жалость. Этот человек очень добрый, но слабодушный, поэтому «им не командует только тот, кто не хочет». Заключение он воспринимает как волю Божью, пытается видеть в своем положении только хорошее, говорит, что «здесь есть время о душе подумать». Но Алешка не может приспособиться к лагерным условиям, и Иван Денисович считает, долго он здесь не протянет.

Другой герой, шестнадцатилетний паренек Гопчик, обладает хваткой, которой не достает Алешке-баптисту. Гопчик хитрый, он не упустит возможности урвать кусок. Свой срок он получил за то, что носил молоко в лес бендеровцам. В лагере ему предсказывают большое будущее: «Из Гопчика правильный будет лагерник... меньше как хлеборезом ему судьбы не прочат».

На особом положении находится в лагере Цезарь Маркович, бывший режиссер. Он получает с воли посылки, может себе позволить многое из того, что не могут остальные заключенные: носит новую шапку и другие запрещенные вещи. Бывший режиссер работает в конторе, избегает общих работ. Он сторонится остальных заключенных, общается только с Буйновским. Цезарь Маркович обладает деловой хваткой, знает, кому и сколько надо дать. Рассказ Солженицына написан языком простого лагерного заключенного, именно поэтому используется очень много жаргонных, «блатных» слов и выражений. «Шмон», «стучать куму», «шестерка», «придурки», «падла» — привычная лексика в лагере. Употребление этих слов, в том числе и «непечатных», оправданы, так как с их помощью достигается достоверность передачи общей атмосферы лагеря и происходящего.

Крестьянин и фронтовик Иван Денисович Шухов оказался «государственным преступником», «шпионом» и попал в один из сталинских лагерей, подобно миллионам советских людей, без вины осуждённых во времена «культа личности» и массовых репрессий. Он ушёл из дома 23 июня 1941 г., на второй день после начала войны с гитлеровской Германией, «...в феврале сорок второго года на Северо-Западном [фронте] окружили их армию всю, и с самолётов им ничего жрать не бросали, а и самолётов тех не было. Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели», то есть командование Красной Армии бросило своих солдат погибать в окружении. Вместе с группой бойцов Шухов оказался в немецком плену, бежал от немцев и чудом добрался до своих. Неосторожный рассказ о том, как он побывал в плену, привёл его уже в советский концлагерь, так как органы государственной безопасности всех бежавших из плена без разбора считали шпионами и диверсантами.

Вторая часть воспоминаний и размышлений Шухова во время долгих лагерных работ и короткого отдыха в бараке относится к его жизни в деревне. Из того, что родные не посылают ему продуктов (он сам в письме к жене отказался от посылок), мы понимаем, что в деревне голодают не меньше, чем в лагере. Жена пишет Шухову, что колхозники зарабатывают на жизнь раскрашиванием фальшивых ковров и продажей их горожанам.

Если оставить в стороне ретроспекции и случайные сведения о жизни за пределами колючей проволоки, действие всей повести занимает ровно один день. В этом коротком временном отрезке перед нами развёртывается панорама лагерной жизни, своего рода «энциклопедия» жизни в лагере.

Во-первых, целая галерея социальных типов и вместе с тем ярких человеческих характеров: Цезарь - столичный интеллигент, бывший кинодеятель, который, впрочем, и в лагере ведёт сравнительно с Шуховым «барскую» жизнь: получает продуктовые посылки, пользуется некоторыми льготами во время работ; Кавторанг - репрессированный морской офицер; старик каторжанин, бывавший ещё в царских тюрьмах и на каторгах (старая революционная гвардия, не нашедшая общего языка с политикой большевизма в 30-е гг.); эстонцы и латыши - так называемые «буржуазные националисты»; баптист Алёша - выразитель мыслей и образа жизни очень разнородной религиозной России; Гопчик - шестнадцатилетний подросток, чья судьба показывает, что репрессии не различали детей и взрослых. Да и сам Шухов - характерный представитель российского крестьянства с его особой деловой хваткой и органическим складом мышления. На фоне этих пострадавших от репрессий людей вырисовывается фигура иного ряда - начальника режима Волкова, регламентирующего жизнь заключённых и как бы символизирующего беспощадный коммунистический режим.

Во-вторых, детальнейшая картина лагерного быта и труда. Жизнь в лагере остаётся жизнью со своими видимыми и невидимыми страстями и тончайшими переживаниями. В основном они связаны с проблемой добывания еды. Кормят мало и плохо жуткой баландой с мёрзлой капустой и мелкой рыбой. Своего рода искусство жизни в лагере состоит в том, чтобы достать себе лишнюю пайку хлеба и лишнюю миску баланды, а если повезёт - немного табаку. Ради этого приходится идти на величайшие хитрости, выслуживаясь перед «авторитетами» вроде Цезаря и других. При этом важно сохранить своё человеческое достоинство, не стать «опустившимся» попрошайкой, как, например, Фетюков (впрочем, таких в лагере мало). Это важно не из высоких даже соображений, но по необходимости: «опустившийся» человек теряет волю к жизни и обязательно погибает. Таким образом, вопрос о сохранении в себе образа человеческого становится вопросом выживания. Второй жизненно важный вопрос - отношение к подневольному труду. Заключённые, особенно зимой, работают в охотку, чуть ли не соревнуясь друг с другом и бригада с бригадой, для того чтобы не замёрзнуть и своеобразно «сократить» время от ночлега до ночлега, от кормёжки до кормёжки. На этом стимуле и построена страшная система коллективного труда. Но она тем не менее не до конца истребляет в людях естественную радость физического труда: сцена строительства дома бригадой, где работает Шухов, - одна из самых вдохновенных в повести. Умение «правильно» работать (не перенапрягаясь, но и не отлынивая), как и умение добывать себе лишние пайки, тоже высокое искусство. Как и умение спрятать от глаз охранников подвернувшийся кусок пилы, из которого лагерные умельцы делают миниатюрные ножички для обмена на еду, табак, тёплые вещи... В отношении к охранникам, постоянно проводящим «шмоны», Шухов и остальные Заключённые находятся в положении диких зверей: они должны быть хитрее и ловчее вооружённых людей, обладающих правом их наказать и даже застрелить за отступление от лагерного режима. Обмануть охранников и лагерное начальство - это тоже высокое искусство.

Тот день, о котором повествует герой, был, по его собственному мнению, удачен - «в карцер не посадили, на Соцгородок (работа зимой в голом поле - прим. ред.) бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу (получил лишнюю порцию - прим. ред.), бригадир хорошо закрыл процентовку (система оценки лагерного труда - прим. ред.), стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось...»

В конце повести даётся краткий словарь блатных выражений и специфических лагерных терминов и аббревиатур, которые встречаются в тексте.

Вы прочитали краткое содержание повести Один день Ивана Денисовича. Предлагаем вам посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с другими изложениями популярных писателей.

Первое произведение о сталинских лагерях, опубликованное в СССР. Описание обычного дня обычного заключенного - ещё не полный отчёт об ужасах ГУЛАГа, но и оно производит оглушительный эффект и наносит удар бесчеловечной системе, породившей лагеря.

комментарии: Лев Оборин

О чём эта книга?

Иван Денисович Шухов, он же номер Щ-854, девятый год сидит в лагере. Рассказ (по объёму — скорее повесть) описывает обычный его день от побудки до отбоя: этот день полон и тяготами, и небольшими радостями (насколько вообще можно говорить о радостях в лагере), столкновениями с лагерным начальством и разговорами с товарищами по несчастью, самозабвенной работой и маленькими хитростями, из которых складывается борьба за выживание. «Один день Ивана Денисовича» был, по сути, первым произведением о лагерях, появившимся в советской печати, — для миллионов читателей он стал откровением, долгожданным словом правды и краткой энциклопедией жизни ГУЛАГа.

Александр Солженицын. 1953 год

Laski Collection/Getty Images

Когда она написана?

Солженицын задумал рассказ об одном дне заключённого ещё в лагере, в 1950-1951 годах. Непосредственная работа над текстом началась 18 мая 1959 года и продолжалась 45 дней. К этому же времени — концу 1950-х — относится работа над второй редакцией романа «В круге первом», сбор материалов для будущего «Красного Колеса», замысел «Архипелага ГУЛАГ», написание «Матрёнина двора» и нескольких «Крохоток»; параллельно Солженицын преподаёт физику и астрономию в рязанской школе и лечится от последствий онкологического заболевания. В начале 1961 года Солженицын отредактировал «Один день Ивана Денисовича», смягчив некоторые подробности, чтобы текст стал хотя бы теоретически «проходным» для советской печати.

Дом в Рязани, в котором Солженицын жил с 1957 по 1965 год

Летом 1963 года «Один день…» фигурирует в секретном отчёте ЦРУ о культурной политике СССР: спецслужбам известно, что Хрущёв лично санкционировал публикацию

Как она написана?

Солженицын задает себе строгие временные рамки: рассказ начинается с побудки и заканчивается отходом ко сну. Это позволяет автору показать суть лагерной рутины через множество деталей, реконструировать типичные события. «Он не построил, по существу, никакого внешнего сюжета, не старался покруче завязать действие и поэффектней развязать его, не подогревал интерес к своему повествованию ухищрениями литературной интриги», — замечал критик Владимир Лакшин 1 Лакшин В. Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Критика 50-60-х годов XX века / сост., преамбулы, примеч. Е. Ю. Скарлыгиной. М.: ООО «Агентство «КРПА Олимп», 2004. С. 118. ⁠ : внимание читателя удерживают смелость и честность описаний.

«Один день…» примыкает к традиции сказа, то есть изображения устной, некнижной речи. Таким образом достигается эффект непосредственного восприятия «глазами героя». При этом Солженицын перемешивает в рассказе разные языковые пласты, отражая социальную реальность лагеря: жаргон и брань зэков соседствуют с бюрократизмом аббревиатур, народное просторечие Ивана Денисовича — с различными регистрами интеллигентной речи Цезаря Марковича и кавторанга Капитан второго ранга. ⁠ Буйновского.

Как же я не знал об Иване Шухове? Как мог не чувствовать, что вот в это тихое морозное утро его вместе с тысячами других выводят под конвоем с собаками за ворота лагеря в снежное поле — к объекту?

Владимир Лакшин

Что на неё повлияло?

Собственный лагерный опыт Солженицына и свидетельства других лагерников. Две большие, разного порядка традиции русской литературы: очерковая (повлияла на замысел и структуру текста) и сказовая, от Лескова до Ремизова (повлияла на стиль, язык героев и рассказчика).

В январе 1963 года «Один день Ивана Денисовича» выходит в «Роман-газете» тиражом 700 000 экземпляров

Первое издание рассказа в «Новом мире». 1962 год

«Один день Ивана Денисовича» удалось опубликовать благодаря уникальному стечению обстоятельств: существовал текст автора, который уцелел в лагере и чудом вылечился от тяжёлой болезни; существовал влиятельный редактор, готовый бороться за этот текст; существовал запрос власти на поддержку антисталинских разоблачений; существовали личные амбиции Хрущёва, которому было важно подчеркнуть свою роль в десталинизации.

В начале ноября 1961 года после долгих сомнений — пора или не пора — Солженицын передал рукопись Раисе Орловой Раиса Давыдовна Орлова (1918-1989) — писательница, филолог, правозащитница. С 1955 по 1961 год работала в журнале «Иностранная литература». Вместе со своим мужем Львом Копелевым выступала в защиту Бориса Пастернака, Иосифа Бродского, Александра Солженицына. В 1980 году Орлова и Копелев эмигрировали в Германию. В эмиграции были изданы их совместная книга воспоминаний «Мы жили в Москве», романы «Двери открываются медленно», «Хемингуэй в России». Посмертно вышла книга мемуаров Орловой «Воспоминания о непрошедшем времени». ⁠ , жене своего друга и бывшего соузника Льва Копелева Лев Зиновьевич Копелев (1912-1997) — писатель, литературовед, правозащитник. Во время войны был офицером-пропагандистом и переводчиком с немецкого, в 1945 году, за месяц до конца войны, был арестован и приговорён к десяти годам заключения «за пропаганду буржуазного гуманизма» — Копелев критиковал мародёрство и насилие над гражданским населением в Восточной Пруссии. В «Марфинской шарашке» познакомился с Александром Солженицыным. С середины 1960-х Копелев участвует в правозащитном движении: выступает и подписывает письма в защиту диссидентов, распространяет книги через самиздат. В 1980 году был лишён гражданства и эмигрировал в Германию вместе с женой, писательницей Раисой Орловой. Среди книг Копелева — «Хранить вечно», «И сотворил себе кумира», в соавторстве с женой были написаны мемуары «Мы жили в Москве». ⁠ , позднее выведенного в романе «В круге первом» под именем Рубина. Орлова принесла рукопись в «Новый мир» редактору и критику Анне Берзер Анна Самойловна Берзер (настоящее имя — Ася; 1917-1994) — критик, редактор. Берзер работала редактором в «Литературной газете», издательстве «Советский писатель», журналах «Знамя» и «Москва». С 1958 по 1971 год была редактором «Нового мира»: работала с текстами Солженицына, Гроссмана, Домбровского, Трифонова. Берзер была известна как блестящий редактор и автор остроумных критических статей. В 1990 году вышла книга Берзер «Прощание», посвящённая Гроссману. ⁠ , а та показала рассказ главному редактору журнала — поэту Александру Твардовскому, минуя его замов. Потрясённый Твардовский развернул целую кампанию, чтобы провести рассказ в печать. Шанс на это давали недавние хрущёвские разоблачения на XX и XXII съездах КПСС 14 февраля 1956 года, на XX съезде КПСС, Никита Хрущёв выступил с закрытым докладом, осуждающим культ личности Сталина. На XXII съезде, в 1961 году, антисталинская риторика стала ещё жёстче: публично прозвучали слова об арестах, пытках, преступлениях Сталина перед народом, было предложено вынести его тело из Мавзолея. После этого съезда населённые пункты, названные в честь вождя, были переименованы, а памятники Сталину — ликвидированы. ⁠ , личное знакомство Твардовского с Хрущёвым, общая атмосфера оттепели. Твардовский заручился положительными отзывами нескольких крупных писателей — в том числе Паустовского, Чуковского и находившегося в фаворе Эренбурга.

Это полоса была раньше такая счастливая: всем под гребёнку десять давали. А с сорок девятого такая полоса пошла — всем по двадцать пять, невзирая

Александр Солженицын

Руководство КПСС предложило внести несколько правок. На некоторые Солженицын согласился, — в частности, упомянуть Сталина, чтобы подчеркнуть его персональную ответственность за террор и ГУЛАГ. Однако выбросить слова бригадира Тюрина «Всё ж ты есть, Создатель, на небе. Долго терпишь да больно бьёшь» Солженицын отказался: «…Я бы уступил, если б это — за свой счёт или за счёт литературный. Но тут предлагали уступить за счёт Бога и за счёт мужика, а этого я обещался никогда не делать» 2 Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 44. ⁠ .

Существовала опасность, что рассказ, уже расходившийся в копиях, «утечёт» за границу и будет опубликован там — это закрыло бы возможность публикации в СССР. «Что уплыв на Запад не произошёл почти за год — чудо не меньшее, чем само напечатание в СССР», — замечал Солженицын. В конце концов в 1962 году Твардовский смог передать рассказ Хрущёву — генсека рассказ взволновал, и он санкционировал его публикацию, причём для этого ему пришлось поспорить с верхушкой ЦК. Рассказ вышел в ноябрьском номере «Нового мира» за 1962 год тиражом 96 900 экземпляров; позже были допечатаны ещё 25 000 — но и этого на всех желающих не хватило, «Один день…» распространялся в списках и фотокопиях. В 1963 году «Один день…» был переиздан «Роман-газетой» Одно из самых многотиражных советских литературных изданий, выпускается с 1927 года. Идея состояла в том, чтобы издавать художественные произведения для народа, по выражению Ленина, — «в виде пролетарской газеты». В «Роман-газете» публиковались произведения главных советских писателей — от Горького и Шолохова до Белова и Распутина, а также тексты зарубежных авторов: Войнич, Ремарка, Гашека. ⁠ тиражом уже в 700 000 экземпляров; за этим последовало отдельное книжное издание (100 000 экземпляров). Когда Солженицын попал в опалу, все эти издания стали изымать из библиотек, и вплоть до перестройки «Один день…», как и другие произведения Солженицына, распространялся только в самиздате и тамиздате.

Александр Твардовский. 1950 год. Главный редактор «Нового мира», где был впервые напечатан «Один день Ивана Денисовича»

Анна Берзер. 1971 год. Редактор «Нового мира», передавшая рукопись Солженицына Александру Твардовскому

Владимир Лакшин. 1990-е годы. Заместитель главного редактора «Нового мира», автор статьи «Иван Денисович, его друзья и недруги» (1964)

Как её приняли?

Высшее благоволение к повести Солженицына стало залогом благожелательных откликов. В первые месяцы в советской печати появилось 47 рецензий с громкими заголовками: «Гражданином быть обязан…», «Во имя человека», «Человечность», «Суровая правда», «Во имя правды, во имя жизни» (автор последней — одиозный критик Владимир Ермилов, участвовавший в травле многих писателей, в том числе Платонова). Мотив многих рецензий — репрессии остались в прошлом: например, писатель-фронтовик Григорий Бакланов Григорий Яковлевич Бакланов (настоящая фамилия — Фридман; 1923-2009) — писатель и сценарист. Ушёл на фронт в 18 лет, воевал в артиллерии, закончил войну в звании лейтенанта. С начала 1950-х публикует рассказы и повести о войне; его повесть «Пядь земли» (1959) подверглась резкой критике за «окопную правду», роман «Июль 41 года» (1964), в котором было описано уничтожение Сталиным высшего командования Красной армии, после первой публикации не переиздавался 14 лет. В годы перестройки Бакланов возглавил журнал «Знамя», под его руководством впервые в СССР были напечатаны «Собачье сердце» Булгакова и «Мы» Замятина. ⁠ называет свой отзыв «Чтоб это никогда не повторилось». В первой, «парадной» рецензии в «Известиях» («О прошлом во имя будущего») Константин Симонов задавал риторические вопросы: «Чья злая воля, чей безграничный произвол могли оторвать этих советских людей — земледельцев, строителей, тружеников, воинов — от их семей, от работы, наконец, от войны с фашизмом, поставить их вне закона, вне общества?» Симонов делал вывод: «Думается, что А. Солженицын проявил себя в своей повести как подлинный помощник партии в святом и необходимом деле борьбы с культом личности и его последствиями» 3 Слово пробивает себе дорогу: Сборник статей и документов об А. И. Солженицыне. 1962-1974 / вступ. Л. Чуковской, сост. В. Глоцера и Е. Чуковской. М.: Русский путь, 1998. C. 19, 21. ⁠ . Другие рецензенты вписывали рассказ в большую реалистическую традицию, сравнивали Ивана Денисовича с другими представителями «народа» в русской литературе, например с Платоном Каратаевым из «Войны и мира».

Пожалуй, самым важным советским отзывом стала статья новомирского критика Владимира Лакшина «Иван Денисович, его друзья и недруги» (1964). Анализируя «Один день…», Лакшин пишет: «В повести точно обозначено время действия — январь 1951 года. И не знаю, как другие, но я, читая повесть, всё время возвращался мыслью к тому, а что я делал, как жил в это время. <…> Но как же я не знал об Иване Шухове? Как мог не чувствовать, что вот в это тихое морозное утро его вместе с тысячами других выводят под конвоем с собаками за ворота лагеря в снежное поле — к объекту?» 4 Лакшин В. Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Критика 50-60-х годов XX века / сост., преамбулы, примеч. Е. Ю. Скарлыгиной. М.: ООО «Агентство «КРПА Олимп», 2004. С. 123. ⁠ Предчувствуя конец оттепели, Лакшин пытался защитить рассказ от возможной травли, делая оговорки о его «партийности», и возражал критикам, укорявшим Солженицына за то, что Иван Денисович «не может… претендовать на роль народного типа нашей эпохи» (то есть не вписывается в нормативную соцреалистическую модель), что у него «вся философия сведена к одному: выжить!». Лакшин демонстрирует — прямо по тексту — примеры стойкости Шухова, сберегающей его личность.

Заключённый Воркутлага. Республика Коми, 1945 год.
Laski Diffusion/Getty Images

Валентин Катаев называл «Один день…» фальшивым: «не показан протест». Корней Чуковский возражал: «Но ведь в этом же вся правда повести: палачи создали такие условия, что люди утратили малейшее понятие справедливости… <…> …А Катаев говорит: как он смел не протестовать хотя бы под одеялом. А много ли протестовал сам Катаев во время сталинского режима? Он слагал рабьи гимны, как и все» 5 Чуковский К. И. Дневник: 1901-1969: В 2 т. М.: ОЛМА-Пресс Звёздный мир, 2003. Т. 2. C. 392. ⁠ . Известен устный отзыв Анны Ахматовой: «Эту повесть о-бя-зан прочи-тать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза» 6 Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой: в 3 т. М.: Согласие, 1997. Т. 2. C. 512. ⁠ .

После выхода «Одного дня…» в редакцию «Нового мира» и самому автору стали приходить горы писем с благодарностями и личными историями. Бывшие заключённые просили Солженицына: «Вам надлежит написать большую и такую же правдивую книгу на эту тему, где отобразить не один день, а целые годы»; «Если Вы начали это большое дело, продолжайте его и дальше» 7 «Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962-1964. М.: Русский путь, 2012. C. 142, 177. ⁠ . Материалы, присланные корреспондентами Солженицына, легли в основу «Архипелага ГУЛАГ». С восторгом принял «Один день…» Варлам Шаламов, автор великих «Колымских рассказов» и в будущем — недоброжелатель Солженицына: «Повесть — как стихи — в ней всё совершенно, всё целесообразно».

Дума арестантская — и та несвободная, всё к тому ж возвращается, всё снова ворошит: не нащупают ли пайку в матрасе? в санчасти освободят ли вечером? посадят капитана или не посадят?

Александр Солженицын

Приходили, разумеется, и отрицательные отзывы: от сталинистов, оправдывавших террор, от людей, боявшихся, что публикация повредит международному престижу СССР, от тех, кого шокировал грубый язык героев. Иногда эти мотивации сочетались. Один читатель, бывший вольный прораб в местах заключения, возмущался: кто дал Солженицыну право «огульно охаивать и порядки, существующие в лагере, и людей, которые призваны охранять заключённых… <…> Эти порядки не нравятся герою повести и автору, но они необходимы и нужны советскому государству!» Другая читательница спрашивала: «Так скажите, зачем же, как хоругви, разворачивать перед миром свои грязные портки? <…> Не могу воспринимать это произведение, потому что оно унижает моё достоинство советского человека» 8 «Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962-1964. М.: Русский путь, 2012. C. 50-55, 75. ⁠ . В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын приводит и возмущённые письма от бывших сотрудников карательных органов, вплоть до таких самооправданий: «Мы, исполнители, — тоже люди, мы тоже шли на геройство: не всегда подстреливали падающих и, таким образом, рисковали своей службой» 9 Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М.: Центр «Новый мир», 1990. Т. 3. C. 345. ⁠ .

В эмиграции выход «Одного дня…» восприняли как важное событие: рассказ не только разительно отличался по тону от доступной на Западе советской прозы, но и подтверждал сведения, известные эмигрантам о советских лагерях.

На Западе «Один день Ивана Денисовича» был встречен со вниманием — в среде левых интеллектуалов он, по мнению Солженицына, заронил первые сомнения в прогрессивности советского эксперимента: «Только потому у всех отнялись языки, что это напечатано с разрешения ЦК в Москве, вот это потрясло». Но это же заставляло некоторых рецензентов сомневаться в литературном качестве текста: «Это политическая сенсация, а не литературная. <…> Если сменить место действия на Южную Африку или Малайзию… мы получим честный, но грубо написанный очерк о совершенно непонятных людях» 10 Magner T. F. Alexander Solzhenitsyn. One Day in the Life of Ivan Denisovich // The Slaviс and East European Journal. 1963. Vol. 7. № 4. Pp. 418-419. ⁠ . Для других рецензентов политика не затмевала этической и эстетической значимости рассказа. Американский славист Франклин Рив Франклин Рив (1928-2013) — писатель, поэт, переводчик. В 1961 году Рив стал одним из первых американских профессоров, приехавших в СССР по обмену; в 1962 году был переводчиком поэта Роберта Фроста во время его встречи с Хрущёвым. В 1970-м Рив перевёл нобелевскую речь Александра Солженицына. С 1967 по 2002 год преподавал литературу в Уэслианском университете в Коннектикуте. Рив — автор более 30 книг: стихов, романов, пьес, критических статей, переводов с русского. ⁠ выразил опасение, что «Один день» будет прочитан исключительно как «ещё одно выступление на международной политической Олимпиаде», сенсационное разоблачение тоталитарного коммунизма, тогда как значение рассказа гораздо шире. Критик сравнивает Солженицына с Достоевским, а «Один день» — с «Одиссеей», видя в рассказе «глубочайшее утверждение человеческой ценности и человеческого достоинства»: «В этой книге «обычный» человек в бесчеловечных условиях изучен до самых глубин» 11 Reeve F. D. The House of the Living // Kenyon Review. 1963. Vol. 25. № 2. Pp. 356-357. ⁠ .

Посуда заключённых в исправительно-трудовом лагере

Заключённые Воркутлага. Республика Коми, 1945 год

Laski Diffusion/Getty Images

На короткое время Солженицын стал признанным мастером советской литературы. Его приняли в Союз писателей, он опубликовал ещё несколько произведений (самое заметное — большой рассказ «Матрёнин двор»), всерьёз обсуждалась возможность наградить его за «Один день…» Ленинской премией. Солженицын был приглашён на несколько «встреч руководителей партии и правительства с деятелями культуры и искусства» (и оставил об этом язвительные воспоминания). Но с середины 1960-х, с начавшимся ещё при Хрущёве сворачиванием оттепели, цензура перестала пропускать новые вещи Солженицына: вновь переписанный «В круге первом» и «Раковый корпус» так и не появились в советской печати до самой перестройки, но публиковались на Западе. «Случайный прорыв с «Иваном Денисовичем» нисколько не примирял Систему со мной и не обещал лёгкого движения дальше», — объяснял потом Солженицын 12 Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 50. ⁠ . Параллельно он работал над главной своей книгой — «Архипелагом ГУЛАГ», уникальным и скрупулёзным — насколько автору позволяли обстоятельства — исследованием советской карательной системы. В 1970 году Солженицыну была присуждена Нобелевская премия — в первую очередь за «Один день Ивана Денисовича», а в 1974 году его лишили советского гражданства и выслали за границу — в эмиграции писатель проживёт 20 лет, оставаясь активным публицистом и всё чаще выступая в раздражающей многих роли учителя или пророка.

После перестройки «Один день Ивана Денисовича» переиздавался десятки раз, в том числе в составе 30-томного собрания сочинений Солженицына (М.: Время, 2007) — наиболее авторитетного на настоящий момент. В 1963 году по произведению был снят английский телеспектакль, в 1970-м — полноценная экранизация (совместное производство Норвегии и Великобритании; Солженицын отнесся к фильму положительно). «Один день» не раз ставился в театре. Первая российская киноадаптация должна появиться в ближайшие годы: в апреле 2018 года фильм по «Ивану Денисовичу» начал снимать Глеб Панфилов. С 1997 года «Один день Ивана Денисовича» входит в обязательную школьную программу по литературе.

Александр Солженицын. 1962 год

РИА Новости

«Один день» — первое русское произведение о Большом терроре и лагерях?

Нет. Первым прозаическим произведением о Большом терроре считается повесть Лидии Чуковской «Софья Петровна», написанная ещё в 1940 году (муж Чуковской, выдающийся физик Матвей Бронштейн, был арестован в 1937-м и расстрелян в 1938-м). В 1952 году в Нью-Йорке вышел роман эмигранта второй волны Николая Нарокова «Мнимые величины», описывающий самый разгар сталинского террора. Сталинские лагеря упоминаются в эпилоге «Доктора Живаго» Пастернака. Варлам Шаламов, чьи «Колымские рассказы» часто противопоставляют прозе Солженицына, начал писать их в 1954 году. Основная часть «Реквиема» Ахматовой была написана в 1938-1940 годах (в это время в лагере сидел её сын Лев Гумилёв). В самом ГУЛАГе тоже создавались художественные произведения — особенно стихи, которые было легче запомнить.

Обычно говорится, что «Один день Ивана Денисовича» стал первым опубликованным произведением о ГУЛАГе. Здесь нужна оговорка. Накануне публикации «Одного дня» редакция «Известий», уже знавшая о борьбе Твардовского за Солженицына, напечатала рассказ Георгия Шелеста Георгий Иванович Шелест (настоящая фамилия — Малых; 1903-1965) — писатель. В начале 1930-х годов Шелест писал рассказы о Гражданской войне и партизанах, работал в забайкальских и дальневосточных газетах. В 1935 году переехал в Мурманскую область, где работал секретарём редакции «Кандалакшский коммунист». В 1937-м писателя обвинили в организации вооружённого восстания и отправили в Озерлагерь; спустя 17 лет его реабилитировали. После освобождения Шелест уехал в Таджикистан, где работал на строительстве ГЭС, там же он начал писать прозу на лагерную тему. ⁠ «Самородок» — о коммунистах, репрессированных в 1937-м и моющих золото на Колыме («На редакционном сборе «Известий» гневался Аджубей, что не его газета «открывает» важную тему» 13 Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 45. ⁠ ). Твардовский в письме Солженицыну сетовал: «…Впервые введены в обиход печатной страницы такие словечки, как «опер», «сексот», «утренняя молитва» и т. п. А рассказец сам по себе преговённый, говорить не о чем» 14 «Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962-1964. М.: Русский путь, 2012. C. 20. ⁠ . Солженицына появление рассказа Шелеста сначала расстроило, «но потом я подумал: а чем он мешает? <…> «Первооткрывания» темы — думаю, что у них не получилось. А словечки? Да ведь не нами они придуманы, патента на них брать не стоит» 15 «Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962-1964. М.: Русский путь, 2012. C. 25. ⁠ . Эмигрантский журнал «Посев» в 1963 году отзывался о «Самородке» презрительно, полагая, что это попытка «с одной стороны, утвердить миф о том, что в лагерях от злого дяди Сталина в первую очередь страдали и гибли добрые чекисты и партийцы; с другой стороны — через показ настроений этих добрых чекистов и партийцев — создать миф, что в лагерях, терпя несправедливости и муки, советские люди по своей вере в режим, по своей «любви» к нему оставались советскими людьми» 16 О лагерях «вспоминает» комбриг ВЧК-ОГПУ… // Посев. 1962. № 51-52. С. 14. ⁠ . В финале рассказа Шелеста зэки, нашедшие золотой самородок, решают не менять его на продукты и махорку, а сдать начальству и получают благодарность «за помощь советскому народу в трудные дни» — ничего похожего, разумеется, нет у Солженицына, хотя многие заключенные ГУЛАГа действительно оставались правоверными коммунистами (сам Солженицын писал об этом в «Архипелаге ГУЛАГ» и романе «В круге первом»). Рассказ Шелеста прошёл почти незамеченным: о скорой публикации «Одного дня…» уже ходили слухи, и именно текст Солженицына стал сенсацией. В стране, где о лагерях знали все, никто не ожидал, что правда о них будет высказана гласно, многотысячным тиражом — даже после XX и XXII съездов КПСС, на которых были осуждены репрессии и культ личности Сталина.

Исправительно-трудовой лагерь в Карелии. 1940-е годы

Правдиво ли в «Одном дне Ивана Денисовича» изображена жизнь в лагере?

Главными судьями здесь были сами бывшие заключённые, оценившие «Один день…» высоко и писавшие Солженицыну письма с благодарностями. Конечно, были отдельные нарекания и уточнения: в такой болезненной теме товарищам Солженицына по несчастью была важна каждая мелочь. Некоторые зэки писали , что «режим лагеря, где сидел Иван Денисович, был из лёгких». Солженицын подтверждал это: особлаг, в котором отбывал последние годы заключения Шухов, был не чета тому лагерю в Усть-Ижме, где Иван Денисович доходил, где заработал цингу и потерял зубы.

Некоторые упрекали Солженицына, что тот преувеличил рвение зэка к труду: «Никто не стал бы, рискуя и себя, и бригаду оставить без еды, продолжать класть стенку» 17 Абелюк Е. С., Поливанов К. М. История русской литературы XX века: Книга для просвещённых учителей и учеников: В 2 кн. М.: Новое литературное обозрение, 2009. C. 245. ⁠ , — впрочем, Варлам Шаламов указывал: «Тонко и верно показано увлечение работой Шухова и других бригадников, когда они кладут стену. <…> Это увлечение работой несколько сродни тому чувству азарта, когда две голодные колонны обгоняют друг друга. <…> Возможно, что такого рода увлечение работой и спасает людей». «Как же Ивану Денисовичу выжить десять лет, денно и нощно только проклиная свой труд? Ведь это он на первом же кронштейне удавиться должен!» — писал позднее Солженицын 18 Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М.: Центр «Новый мир», 1990. Т. 2. С. 170. ⁠ . Он считал, что подобные нарекания исходят от «бывших придурков Придурками в лагере называли заключённых, устроившихся на привилегированную, «непыльную» должность: повара, писаря, кладовщика, дежурного. ⁠ и их никогда не сидевших интеллигентных друзей».

Но во лжи, в искажении действительности Солженицына не упрекнул никто из переживших ГУЛАГ. Евгения Гинзбург, автор «Крутого маршрута», предлагая свою рукопись Твардовскому, писала об «Одном дне…»: «Наконец-то люди узнали из первоисточника хоть об одном дне той жизни, которую мы вели (в разных вариантах) в течение 18 лет». Подобных писем от лагерников было очень много, хотя «Один день Ивана Денисовича» не упоминает и десятой доли лишений и зверств, которые были возможны в лагерях, — эту работу Солженицын выполняет в «Архипелаге ГУЛАГ».

Барак для заключённых Понышлага. Пермская область, 1943 год

Sovfoto/UIG via Getty Images

Почему Солженицын выбрал для повести такое название?

Дело в том, что его выбрал не Солженицын. Название, под которым Солженицын отправил свою рукопись в «Новый мир», — «Щ-854», личный номер Ивана Денисовича Шухова в лагере. Это название фокусировало всё внимание на герое, но было неудобопроизносимо. У рассказа было и альтернативное название или подзаголовок — «Один день одного зэка». Опираясь на этот вариант, главный редактор «Нового мира» Твардовский предложил «Один день Ивана Денисовича». Здесь в фокусе именно время, длительность, название оказывается практически равно содержанию. Солженицын легко принял этот удачный вариант. Интересно, что Твардовский предложил новое название и для «Матрёнина двора», который изначально назывался «Не стоит село без праведника». Здесь в первую очередь сыграли роль цензурные соображения.

Почему один день, а не неделя, месяц или год?

Солженицын специально прибегает к ограничению: в течение одного дня в лагере происходит множество драматических, но в общем рутинных событий. «Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три»: значит, эти события, привычные Шухову, повторяются изо дня в день, и один день мало чем отличается от другого. Одного дня оказывается достаточно, чтобы показать весь лагерь — по крайней мере тот относительно «благополучный» лагерь при относительно «благополучном» режиме, в котором выпало сидеть Ивану Денисовичу. Многочисленные подробности лагерного быта Солженицын продолжает перечислять и после кульминации рассказа — укладки шлакоблоков на строительстве ТЭЦ: это подчёркивает, что день не кончается, впереди ещё много тягомотных минут, что жизнь — не литература. Анна Ахматова замечала: «В «Старике и море» Хэмингуэя подробности меня раздражают. Нога затекла, одна акула сдохла, вдел крюк, не вдел крюк и т. д. И всё ни к чему. А тут каждая подробность нужна и дорога» 19 Сараскина Л. И. Александр Солженицын. М.: Молодая гвардия, 2009. C. 504. ⁠ .

«Действие происходит в течение ограниченного времени в замкнутом пространстве» — это характерный очерковый приём (можно вспомнить тексты из «физиологических» сборников Сборники произведений в жанре бытового, нравоописательного очерка. Один из первых в России «физиологических» сборников — «Наши, списанные с натуры русскими», составленный Александром Башуцким. Самый известный — альманах «Физиология Петербурга» Некрасова и Белинского, ставший манифестом натуральной школы. ⁠ , отдельные произведения Помяловского, Николая Успенского, Златовратского). «Один день» — продуктивная и понятная модель, которую и после Солженицына используют «обзорные», «энциклопедические» тексты, уже не придерживающиеся реалистической повестки. В течение одного дня (и — практически всё время — в одном замкнутом пространстве) совершается действие ; явно с оглядкой на Солженицына пишет свой «День опричника» Владимир Сорокин. (Кстати, это не единственное сходство: гипертрофированно «народный» язык «Дня опричника» с его просторечием, неологизмами, инверсиями отсылает к языку рассказа Солженицына.) В сорокинском «Голубом сале» любовники Сталин и Хрущёв обсуждают повесть «Один день Ивана Денисóвича», написанную бывшим узником «крымских лагерей принудительной любви» (LOVEЛАГ); вожди народа недовольны недостаточным садизмом автора — здесь Сорокин пародирует давний спор между Солженицыным и Шаламовым. Несмотря на явно травестийный характер, вымышленная повесть сохраняет всё ту же «однодневную» структуру.

Карта исправительно-трудовых лагерей в СССР. 1945 год

Почему у Ивана Денисовича номер Щ-854?

Присвоение номеров, разумеется, знак расчеловечивания — у зэков официально нет имён, отчеств и фамилий, к ним обращаются так: «Ю сорок восемь! Руки назад!», «Бэ пятьсот два! Подтянуться!» Внимательный читатель русской литературы вспомнит здесь «Мы» Замятина, где герои носят имена вроде Д-503, О-90, — но у Солженицына мы сталкиваемся не с антиутопией, а с реалистической подробностью. Номер Щ-854 не носит связи с реальной фамилией Шухова: у героя «Одного дня» кавторанга Буйновского номер Щ-311, у самого Солженицына был номер Щ-262. Такие номера зэки носили на одежде (на известной постановочной фотографии Солженицына номер нашит на телогрейке, брюках и кепке) и обязаны были следить за их состоянием — это сближает номера с жёлтыми звёздами, которые предписывалось носить евреям в нацистской Германии (свои отметки были у других преследуемых нацистами групп — цыган, гомосексуалов, свидетелей Иеговы…). В немецких концлагерях заключённые также носили номера на одежде, а в Освенциме их татуировали на руке.

Числовые коды вообще играют важную роль в лагерной дегуманизации 20 Pomorska K. The Overcoded World of Solzhenitsyn // Poetics Today. 1980. Vol. 1. № 3, Special Issue: Narratology I: Poetics of Fiction. P. 165. ⁠ . Описывая ежеутренний развод, Солженицын говорит о разделении лагерников на бригады. Людей пересчитывают по головам, как скот:

— Первая! Вторая! Третья!

И пятёрки отделялись и шли цепочками отдельными, так что хоть сзади, хоть спереди смотри: пять голов, пять спин, десять ног.

А второй вахтёр — контролёр, у других перил молча стоит, только проверяет, счёт правильный ли.

Парадоксальным образом эти, казалось бы, ничего не стоящие головы важны для отчётности: «Человек — дороже золота. Одной головы за проволокой недостанет — свою голову туда добавишь». Таким образом, среди репрессивных сил лагеря одной из самых значительных оказывается бюрократия. Об этом говорят даже самые мелкие, абсурдные детали: например, соузнику Шухова Цезарю в лагере не сбрили усы, потому что на фотографии в следственном деле он в усах.

Штрафной изолятор Воркутлага. Республика Коми, 1930–40-е годы

РИА «Новости»

Телогрейка с номером, которую носили заключённые исправительно-трудовых лагерей

Lanmas/Alamy/ТАСС

В каком лагере сидел Иван Денисович?

В тексте «Одного дня» даётся понять, что этот лагерь — «каторжный», относительно новый (в нём никто ещё не отсидел полного срока). Речь идёт об особом лагере — такое название лагеря, созданные для политических заключённых, получили в 1948 году, хотя каторгу вернули в пенитенциарную систему ещё в 1943-м. Действие «Одного дня» происходит, как мы помним, в 1951-м. Из предыдущей лагерной одиссеи Ивана Денисовича следует, что большую часть своего срока он сидел в Усть-Ижме (Коми АССР) вместе с уголовниками. Его новые солагерники считают, что это ещё не худшая участь Назначение особых лагерей состояло в том, чтобы изолировать «врагов народа» от обычных заключённых. Режим в них был схож с тюремным: решётки на окнах, запирающиеся на ночь бараки, запрет покидать барак в нерабочее время и номера на одежде. Таких заключённых использовали на особо тяжёлых работах, например в шахтах. Однако, несмотря на более тяжёлые условия, для многих зэка политическая зона была лучшей участью, чем бытовой лагерь, где «политических» терроризировали «блатные». ⁠ : «Ты, Ваня, восемь сидел — в каких лагерях?.. Ты в бытовых сидел, вы там с бабами жили. Вы номеров не носили».

Указания на конкретное место в самом тексте рассказа — только косвенные: так, уже на первых страницах «старый лагерный волк» Кузёмин говорит вновь прибывшим: «Здесь, ребята, закон — тайга». Впрочем, эта поговорка была распространена во многих советских лагерях. Температура зимой в лагере, где сидит Иван Денисович, может опуститься ниже сорока градусов — но такие климатические условия тоже существуют много где: в Сибири, на Урале, на Чукотке, на Колыме, на Крайнем Севере. Зацепку могло бы дать название «Соцгородок» (с утра Иван Денисович мечтает, чтобы его бригаду не послали туда): поселений с таким названием (все их строили зэки) в СССР было несколько, в том числе в местах с суровым климатом, но именно типовое название и «обезличивает» место действия. Скорее нужно предполагать, что в лагере Ивана Денисовича отражены условия особлага, в котором сидел сам Солженицын: Экибастузский каторжный лагерь, впоследствии — часть Степлага Лагерь для политических заключённых, который находился в Карагандинской области Казахстана. Заключённые Степлага работали в шахтах: добывали уголь, медную и марганцевую руды. В 1954 году в лагере произошло восстание: пять тысяч заключённых потребовали приезда московской комиссии. Бунт был жестоко подавлен войсками. Через два года Степлаг ликвидировали. ⁠ в Казахстане.

Доска почёта исправительно-трудового лагеря

Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images

За что сидел Иван Денисович?

Об этом Солженицын как раз пишет открыто: Иван Денисович воевал (ушел на фронт в 1941-м: «От бабы меня, гражданин начальник, в сорок первом году отставили») и попал в немецкий плен, потом прорвался оттуда к своим — но пребывание советского солдата в немецком плену нередко приравнивалось к измене родине. По данным НКВД 21 Кривошеев Г. Ф. Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование / Под общей ред. Г. Ф. Кривошеева. М.: ОЛМА-Пресс, 2001. C. 453-464. ⁠ , из 1 836 562 вернувшихся в СССР военнопленных в ГУЛАГ по обвинению в измене попали 233 400 человек. Таких людей осуждали по статье 58, пункт 1а, УК РСФСР («Измена родине»).

А было вот как: в феврале сорок второго года на Северо-Западном окружили их армию всю, и с самолётов им ничего жрать не бросали, а и самолётов тех не было. Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели. И стрелять было нечем. И так их помалу немцы по лесам ловили и брали. И вот в группе такой одной Шухов в плену побыл пару дней, там же, в лесах, — и убежали они впятером. И ещё по лесам, по болотам покрались — чудом к своим попали. Только двоих автоматчик свой на месте уложил, третий от ран умер, — двое их и дошло. Были б умней — сказали б, что по лесам бродили, и ничего б им. А они открылись: мол, из плена немецкого. Из плена?? Мать вашу так! Фашистские агенты! И за решётку. Было б их пять, может, сличили показания, поверили б, а двоим никак: сговорились, мол, гады, насчёт побега.

Агенты контрразведки побоями вынудили Шухова подписать показания на себя («не подпишешь — бушлат деревянный, подпишешь — хоть поживёшь ещё малость»). Ко времени действия рассказа Иван Денисович сидит в лагере уже девятый год: он должен освободиться в середине 1952-го. Предпоследняя фраза рассказа — «Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три» (обратим внимание на долгое, «словами», выписывание числительных) — не позволяет однозначно сказать, что Иван Денисович выйдет на свободу: ведь многие лагерники, отсидевшие свой срок, вместо освобождения получали новый; опасается этого и Шухов.

Сам Солженицын был осуждён по 10-му и 11-му пунктам 58-й статьи, за антисоветскую пропаганду и агитацию в условиях военного времени: в личных беседах и переписке он позволил себе критику в адрес Сталина. Накануне ареста, когда бои шли уже на территории Германии, Солженицын вывел свою батарею из немецкого окружения и был представлен к ордену Красного Знамени, но 9 февраля 1945 года его арестовали в Восточной Пруссии.

Ворота угольной шахты Воркутлага. Республика Коми, 1945 год

Laski Diffusion/Getty Images

Заключённые за работой. Озерлаг, 1950 год

Какое положение Иван Денисович занимает в лагере?

Социальную структуру ГУЛАГа можно описывать по-разному. Скажем, до учреждения особлагов контингент лагерей чётко разделялся на блатных и политических, «58-ю статью» (в Усть-Ижме Иван Денисович принадлежит, конечно, к последним). С другой стороны, заключённые делятся на тех, кто участвует в «общих работах», и «придурков» — тех, кто сумел занять более выгодное место, сравнительно лёгкую должность: например, устроиться в канцелярию или в хлеборезку, работать по специальности, нужной в лагере (портным, сапожником, врачом, поваром). Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» пишет: «…Среди выживших, среди освободившихся, придурки составляют очень вескую долю; среди долгосрочников из Пятьдесят Восьмой — мне кажется — 9/10». Иван Денисович не принадлежит к «придуркам» и относится к ним презрительно (например, называет их обобщённо «придурнёй»). «Выбирая героя лагерной повести, я взял работягу, не мог взять никого другого, ибо только ему видны истинные соотношения лагеря (как только солдат пехоты может взвесить всю гирю войны, — но почему-то мемуары пишет не он). Этот выбор героя и некоторые резкие высказывания в повести озадачили и оскорбили иных бывших придурков», — объяснял Солженицын.

Среди работяг, как и среди «придурков», есть своя иерархия. К примеру, «один из последних бригадников» Фетюков, на воле — «большой начальник в какой-то конторе», не пользуется ничьим уважением; Иван Денисович про себя называет его «Фетюков-шакал». Другому бригаднику, Сеньке Клевшину, до особлага побывавшему в Бухенвальде, приходится, пожалуй, тяжелее, чем Шухову, но он с ним примерно на равных. Отдельное положение занимает бригадир Тюрин — он наиболее идеализированный персонаж в рассказе: всегда справедливый, способный выгородить своих и спасти их от убийственных условий. Шухов осознаёт свою подчинённость бригадиру (здесь важно, что по лагерным неписаным законам бригадир не относится к «придуркам»), но на короткое время может ощутить равенство с ним: «Иди, бригадир! Иди, ты там нужней! — (Зовёт Шухов его Андрей Прокофьевичем, но сейчас работой своей он с бригадиром сравнялся. Не то чтоб думал так: «Вот я сравнялся», а просто чует, что так.)».

Иван Денисыч! Молиться не о том надо, чтобы посылку прислали или чтоб лишняя порция баланды. Что высоко у людей, то мерзость перед Богом!

Александр Солженицын

Ещё более тонкая материя — отношения «простого человека» Шухова с зэками из интеллигентов. И советская, и неподцензурная критика порой упрекала Солженицына в недостаточном почтении к интеллигентам (автор презрительного термина «образованщина» и в самом деле подавал к этому повод). «Беспокоит меня в повести и отношение простого люда, всех этих лагерных работяг к тем интеллигентам, которые всё ещё переживают и всё ещё продолжают, даже в лагере, спорить об Эйзенштейне, о Мейерхольде, о кино и литературе и о новом спектакле Ю. Завадского... Порой чувствуется и авторское ироническое, а иногда и презрительное отношение к таким людям», — писал критик И. Чичеров. Владимир Лакшин подлавливает его на том, что о Мейерхольде в «Одном дне…» не сказано ни слова: для критика это имя — «лишь знак особо утончённых духовных интересов, своего рода свидетельство об интеллигентности» 22 Лакшин В. Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Критика 50-60-х годов XX века / сост., преамбулы, примеч. Е. Ю. Скарлыгиной. М.: ООО «Агентство «КРПА Олимп», 2004. С. 116-170. ⁠ . В отношении Шухова к Цезарю Марковичу, которому Иван Денисович готов услужить и от которого ждёт ответных услуг, действительно есть ирония — но она, по Лакшину, связана не с интеллигентностью Цезаря, а с его обособленностью, всё с тем же умением устроиться, с сохраняемым и в лагере снобизмом: «Цезарь оборотился, руку протянул за кашей, на Шухова и не посмотрел, будто каша сама приехала по воздуху, — и за своё: — Но слушайте, искусство — это не что, а как». Солженицын не случайно ставит рядом «формалистическое» суждение об искусстве и пренебрежительный жест: в системе ценностей «Одного дня…» они вполне взаимосвязаны.

Воркутлаг. Республика Коми, 1930–40-е годы

Иван Денисович — автобиографический герой?

Некоторые читатели пытались угадать, в ком из героев Солженицын вывел самого себя: «Нет, это не сам Иван Денисович! И не Буйновский… А может быть, Тюрин? <…> Неужели фельдшер-литератор, который, не оставляя добрых воспоминаний, всё же не так и плох?» 23 «Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962-1964. М.: Русский путь, 2012. C. 47. ⁠ Собственный опыт — важнейший источник для Солженицына: свои ощущения и мытарства после ареста он передоверяет Иннокентию Володину, герою романа «В круге первом»; второй из главных героев романа, узник шарашки Глеб Нержин, подчёркнуто автобиографичен. В «Архипелаге ГУЛАГ» есть несколько глав, описывающих личный опыт Солженицына в лагере, в том числе попытки лагерной администрации склонить его к секретному сотрудничеству. Автобиографичен и роман «Раковый корпус», и рассказ «Матрёнин двор», не говоря уж о солженицынских мемуарах. В этом отношении фигура Шухова довольно далеко отстоит от автора: Шухов — «простой», неучёный человек (в отличие от Солженицына, учителя астрономии, он, например, не понимает, откуда после новолуния на небе берётся новый месяц), крестьянин, рядовой, а не комбат. Однако один из эффектов лагеря — как раз в том, что он стирает социальные различия: важной становится способность выжить, сохранить себя, заслужить уважение товарищей по несчастью (например, бывшие на воле начальниками Фетюков и Дэр — одни из самых неуважаемых людей в лагере). В соответствии с очерковой традицией, которой Солженицын вольно или невольно следовал, он выбрал не заурядного, но типичного («типического») героя: представителя самого обширного русского сословия, участника самой массовой и кровопролитной войны. «Шухов — обобщённый характер русского простого человека: жизнестойкий, «злоупорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый — и добрый. Родной брат Василия Тёркина», — писал Корней Чуковский в отзыве на рассказ.

Солдат по фамилии Шухов действительно воевал вместе с Солженицыным, но в лагере не сидел. Сам лагерный опыт, в том числе работу на строительстве БУРа Барак усиленного режима. ⁠ и ТЭЦ, Солженицын взял из собственной биографии — но признавал , что всего, через что прошёл его герой, сполна бы не вынес: «Вероятно, я не пережил бы восьми лет лагерей, если бы как математика меня не взяли на четыре года на так называемую шарашку».

Ссыльный Александр Солженицын в лагерной телогрейке. 1953 год

Можно ли назвать «Один день Ивана Денисовича» христианским произведением?

Известно, что многие лагерники сохранили религиозность в самых жестоких условиях Соловков и Колымы. В отличие от Шаламова, для которого лагерь — абсолютно негативный опыт, убеждающий, что Бога нет 24 Быков Д. Л. Советская литература. Расширенный курс. М.: ПРОЗАиК, 2015. C. 399-400, 403. ⁠ , Солженицыну лагерь помог укрепиться в вере. В течение жизни, в том числе после публикации «Ивана Денисовича», он сочинил несколько молитв: в первой из них он благодарил Бога за то, что смог «послать Человечеству отблеск лучей Твоих». Протопресвитер Александр Шмеман Александр Дмитриевич Шмеман (1921-1983) — священнослужитель, богослов. С 1945 по 1951 год Шмеман преподавал историю Церкви в Парижском Свято-Сергиевском православном богословском институте. В 1951 году переехал в Нью-Йорк, где работал в Свято-Владимирской семинарии, а в 1962 году стал её руководителем. В 1970 году Шмеман был возведён в сан протопресвитера — высшее иерейское звание для священнослужителей в браке. Отец Шмеман был известным проповедником, писал труды, посвящённые литургическому богословию, и почти тридцать лет вёл программу о религии на радио «Свобода». ⁠ , цитируя эту молитву, называет Солженицына великим христианским писателем 25 Шмеман А., протопресв. Великий христианский писатель (А. Солженицын) // Шмеман А., протопресв. Основы русской культуры: Беседы на радио «Свобода». 1970-1971. М.: Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2017. С. 353-369. ⁠ .

Исследовательница Светлана Кобец замечает, что «христианские топосы раскиданы по тексту «Одного дня». Намёки на них есть в изображениях, языковых формулах, условных обозначениях» 26 Kobets S. The Subtext of Christian Asceticism in Aleksandr Solzhenitsyn’s One Day in the Life of Ivan Denisovich // The Slavic and East European Journal. 1998. Vol. 42. № 4. P. 661. ⁠ . Эти намёки приносят в текст «христианское измерение», которым, по мысли Кобец, в конечном итоге поверяется этика персонажей, а привычки лагерника, позволяющие ему выжить, восходят к христианскому аскетизму. Трудолюбивые, человечные, сохранившие нравственный стержень герои рассказа при таком взгляде уподобляются мученикам и праведникам (вспомним описание легендарного старого зэка Ю-81), а те, кто устроился поудобнее, например Цезарь, «не получают шанса на духовное пробуждение» 27 Kobets S. The Subtext of Christian Asceticism in Aleksandr Solzhenitsyn’s One Day in the Life of Ivan Denisovich // The Slavic and East European Journal. 1998. Vol. 42. № 4. P. 668. ⁠ .

Один из солагерников Шухова — баптист Алёшка, безотказный и истово верующий человек, считающий, что лагерь — испытание, служащее к спасению человеческой души и Божьей славе. Его разговоры с Иваном Денисовичем восходят к «Братьям Карамазовым». Он пытается наставлять Шухова: замечает, что его душа «просится Богу молиться», поясняет, что «молиться не о том надо, чтобы посылку прислали или чтоб лишняя порция баланды. <…> Молиться надо о духовном: чтоб Господь с нашего сердца накипь злую снимал...» История этого персонажа проливает свет на советские репрессии против религиозных организаций. Алёшку арестовали на Кавказе, где располагалась его община: и он, и его товарищи получили двадцатипятилетние сроки. Баптистов и евангельских христиан В 1944 году евангельские христиане и баптисты, живущие на территории России, Украины и Белоруссии, объединились в одну конфессию. Вероучение евангельских христиан — баптистов основывается на Ветхом и Новом Завете, в конфессии отсутствует деление на духовенство и мирян, а крещение проводится только в сознательном возрасте. ⁠ активно преследовали в СССР с начала 1930-х, в годы Большого террора погибли важнейшие деятели русского баптизма — Николай Одинцов, Михаил Тимошенко, Павел Иванов-Клышников и другие. Другим, которых власть сочла менее опасными, дали стандартные лагерные сроки того времени — 8-10 лет. Горькая ирония в том, что эти сроки ещё кажутся лагерникам 1951 года посильными, «счастливыми»: «Это полоса была раньше такая счастливая: всем под гребёнку десять давали. А с сорок девятого такая полоса пошла — всем по двадцать пять, невзирая». Алёшка уверен, что православная церковь «от Евангелия отошла. Их не сажают или пять лет дают, потому что вера у них не твёрдая». Впрочем, вера самого Шухова далека от всех церковных институций: «В Бога я охотно верю. Только вот не верю я в рай и в ад. Зачем вы нас за дурачков считаете, рай и ад нам сулите?» Он же про себя отмечает, что «баптисты любят агитировать, вроде политруков».

Рисунки и комментарии Евфросинии Керсновской из книги «Сколько стоит человек». В 1941 году Керсновскую, жительницу захваченной СССР Бессарабии, этапировали в Сибирь, где она провела 16 лет

От чьего лица ведётся повествование в «Одном дне»?

Безличный повествователь «Ивана Денисовича» близок к самому Шухову, но не равен ему. С одной стороны, Солженицын отображает мысли своего героя и активно использует несобственно-прямую речь. Не раз и не два происходящее в рассказе сопровождается комментариями, будто бы исходящими от самого Ивана Денисовича. За выкриками кавторанга Буйновского: «Вы права не имеете людей на морозе раздевать! Вы девятую статью Согласно девятой статье УК РСФСР 1926 года, «меры социальной защиты не могут иметь целью причинение физического страдания или унижение человеческого достоинства и задачи возмездия и кары себе не ставят». ⁠ уголовного кодекса не знаете!..» следует такой комментарий: «Имеют. Знают. Это ты, брат, ещё не знаешь». В своей работе о языке «Одного дня» лингвист Татьяна Винокур приводит и другие примеры: «Трясёт бригадира всего. Трясёт, не уймётся никак», «дорвалась наша колонна до улицы, а мехзаводская позади жилого квартала скрылась». К этому приёму Солженицын прибегает, когда ему необходимо передать ощущения своего героя, часто — физические, физиологические: «Ничего, не шибко холодно на улице» или о кусочке колбасы, который достаётся Шухову вечером: «Зубами её! Зубами! Дух мясной! И сок мясной, настоящий. Туда, в живот пошёл». Об этом же говорят западные слависты, использующие термины «непрямой внутренний монолог», «изображённая речь»; британский филолог Макс Хейвард возводит этот приём к традиции русского сказа 28 Rus V. J. One Day in the Life of Ivan Denisovich: A Point of View Analysis // Canadian Slavonic Papers / Revue Canadienne des Slavistes. Summer-Fall 1971. Vol. 13. № 2/3. P. 165, 167. ⁠ . Для повествователя сказовая форма и народный язык тоже органичны. С другой стороны, повествователь знает то, чего не может знать Иван Денисович: например, что фельдшер Вдовушкин пишет не медицинский отчёт, а стихотворение.

По мнению Винокур, Солженицын, постоянно смещая точку зрения, добивается «слияния героя и автора», — а переходя на местоимения первого лица («дорвалась наша колонна до улицы»), поднимается на ту «высшую ступень» такого слияния, «которая даёт ему возможность особенно настойчиво подчёркивать их сопереживания, ещё и ещё раз напоминать о своей непосредственной причастности к изображаемым событиям» 29 Винокур Т. Г. О языке и стиле повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» // Вопросы культуры речи. 1965. Вып. 6. С. 16-17. ⁠ . Таким образом, хотя биографически Солженицын совсем не равен Шухову, он может сказать (подобно тому, как Флобер говорил об Эмме Бовари): «Иван Денисович — это я».

Как устроен язык в «Одном дне Ивана Денисовича»?

В «Одном дне Ивана Денисовича» смешано несколько языковых регистров. Обычно первым делом вспоминается «народная» речь самого Ивана Денисовича и приближенная к ней сказовая речь самого повествователя. В «Одном дне…» читатели впервые сталкиваются с такими характерными особенностями стиля Солженицына, как инверсия («А Соцбытгородок тот — поле голое, в увалах снежных»), использование пословиц, поговорок, фразеологизмов («испыток не убыток», «тёплый зяблого разве когда поймёт?», «в чужих руках всегда редька толще»), просторечная компрессия В лингвистике под компрессией понимают сокращение, сжатие языкового материала без существенного ущерба для содержания. ⁠ в разговорах персонажей («гарантийка» — гарантийный паёк, «Вечёрка» — газета «Вечерняя Москва») 30 Дозорова Д. В. Компрессивные словообразовательные средства в прозе А. И. Солженицына (на материале повести «Один день Ивана Денисовича») // Наследие А. И. Солженицына в современном культурном пространстве России и зарубежья (к 95-летию со дня рождения писателя): Сб. мат. Междунар. науч.-практ. конф. Рязань: Концепция, 2014. С. 268-275. ⁠ . Обилие несобственно-прямой речи оправдывает очерковую манеру рассказа: у нас создаётся впечатление, что Иван Денисович не объясняет нам всё нарочно, как экскурсовод, а просто привык, для сохранения ясности ума, всё растолковывать самому себе. В то же время Солженицын не раз прибегает к авторским неологизмам, стилизованным под просторечие, — лингвист Татьяна Винокур называет такие примеры, как «недокурок», «обоспеть», «перевздохнуть», «дохрястывать»: «Это обновлённый состав слова, во много раз увеличивающий его эмоциональную значимость, выразительную энергию, свежесть его узнавания». Впрочем, хотя «народные» и экспрессивные лексемы в рассказе запоминаются больше всего, основной массив составляет всё же «общелитературная лексика» 31 Винокур Т. Г. О языке и стиле повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» // Вопросы культуры речи. 1965. Вып. 6. С. 16-32. ⁠ .

В лагерную речь крестьянина Шухова и его товарищей глубоко въедается блатной жаргон («кум» — оперуполномоченный, «стучать» — доносить, «кондей» — карцер, «шестёрка» — тот, кто услуживает другим, «попка» — солдат на вышке, «придурок» — заключённый, устроившийся в лагере на выгодную должность), бюрократический язык карательной системы (БУР — барак усиленного режима, ППЧ — планово-производственная часть, начкар — начальник караула). В конце рассказа Солженицын поместил небольшой словарик с разъяснением самых употребительных терминов и жаргонизмов. Порой эти регистры речи сливаются: так, жаргонное «зэк» образовано от советского сокращения «з/к» («заключённый»). Некоторые бывшие лагерники писали Солженицыну, что в их лагерях всегда произносили «зэкá», но после «Одного дня…» и «Архипелага ГУЛАГ» солженицынский вариант (возможно, окказионализм Окказионализмом называют новое слово, придуманное конкретным автором. В отличие от неологизма, окказионализм употребляется только в произведении автора и не уходит в широкое пользование. ⁠ ) утвердился в языке.

Эту повесть о-бя-зан прочи-тать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза

Анна Ахматова

Отдельный пласт речи в «Одном дне…» — ругательства, которые шокировали часть читателей, но встретили понимание у лагерников, знавших, что Солженицын здесь отнюдь не сгустил краски. При публикации Солженицын согласился прибегнуть к купюрам и эвфемизмам Слово или выражение, которое заменяет грубое, неудобное высказывание. ⁠ : заменил букву «х» на «ф» (так появились знаменитые «фуяслице» и «фуёмник», зато Солженицын сумел отстоять «смехуёчки»), где-то поставил отточия («Стой, ...яди!», «Не буду я с этим м…ком носить!»). Брань всякий раз служит для выражения экспрессии — угрозы или «отвода души». Речь главного героя в основном от мата свободна: единственный эвфемизм — непонятно, авторский или самого Шухова: «Шухов проворно спрятался от Татарина за угол барака: второй раз попадёшься — опять пригребётся». Забавно, что в 1980-е «Один день…» изымали из американских школ из-за ругательств. «Я получал негодующие письма от родителей: как можно такую мерзость печатать!» — вспоминал Солженицын 32 Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 54. ⁠ . При этом писатели неподцензурной литературы, например Владимир Сорокин, на чей «День опричника» явно повлиял рассказ Солженицына, как раз упрекали его — и других русских классиков — в излишней стыдливости: «У Солженицына в «Иване Денисовиче» мы наблюдаем жизнь зэков, и — ни одного матерного слова! Только — «маслице-фуяслице». Мужики в «Войне и мире» у Толстого ни одного бранного слова не произносят. Это позор!»

Лагерные рисунки художника Юло Соостера. Соостер отбывал срок в Карлаге с 1949 по 1956 год

«Один день Ивана Денисовича» — рассказ или повесть?

Солженицын подчёркивал, что его произведение — рассказ, но редакция «Нового мира», очевидно смущённая объёмом текста, предложила автору опубликовать его как повесть. Солженицын, не думавший, что публикация вообще возможна, согласился, о чём впоследствии жалел: «Зря я уступил. У нас смываются границы между жанрами и происходит обесценение форм. «Иван Денисович» — конечно рассказ, хотя и большой, нагруженный». Он доказывал это, развивая собственную теорию прозаических жанров: «Мельче рассказа я бы выделял новеллу — лёгкую в построении, чёткую в сюжете и мысли. Повесть — это то, что чаще всего у нас гонятся называть романом: где несколько сюжетных линий и даже почти обязательна протяжённость во времени. А роман (мерзкое слово! нельзя ли иначе?) отличается от повести не столько объёмом, и не столько протяжённостью во времени (ему даже пристала сжатость и динамичность), сколько — захватом множества судеб, горизонтом огляда и вертикалью мысли» 32 Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 28. ⁠ . Упорно называя «Один день…» рассказом, Солженицын явно имеет в виду очерковую манеру собственного письма; в его понимании для жанрового наименования имеет значение содержание текста: один день, охватывающий характерные подробности среды, — не материал для романа или повести. Как бы то ни было, победить верно отмеченную тенденцию «смывания» границ между жанрами едва ли возможно: несмотря на то что архитектура «Ивана Денисовича» действительно характернее для рассказа, из-за объёма его хочется назвать чем-то бóльшим.

Гончар в Воркутлаге. Республика Коми, 1945 год

Laski Diffusion/Getty Images

Что сближает «Один день Ивана Денисовича» с советской прозой?

Конечно, по времени и месту написания и публикации «Один день Ивана Денисовича» и есть советская проза. Этот вопрос, однако, о другом: о сущности «советского».

Эмигрантская и зарубежная критика, как правило, прочитывала «Один день…» как антисоветское и антисоцреалистическое произведение 34 Hayward M. Solzhenitsyn’s Place in Contemporary Soviet Literature // Slavic Review. 1964. Vol. 23. № 3. Pp. 432-436. ⁠ . Один из самых известных критиков-эмигрантов Роман Гуль Роман Борисович Гуль (1896-1986) — критик, публицист. Во время Гражданской войны участвовал в Ледяном походе генерала Корнилова, воевал в армии гетмана Скоропадского. С 1920 года Гуль жил в Берлине: выпускал литературное приложение к газете «Накануне», писал романы о Гражданской войне, сотрудничал с советскими газетами и издательствами. В 1933 году, освободившись из нацистской тюрьмы, эмигрировал во Францию, там написал книгу о пребывании в немецком концлагере. В 1950 году Гуль переехал в Нью-Йорк и начал работу в «Новом журнале», который позже возглавил. С 1978 года публиковал в нём мемуарную трилогию «Я унёс Россию. Апология эмиграции». ⁠ в 1963 году опубликовал в «Новом журнале» статью «Солженицын и соцреализм»: «…Произведение рязанского учителя Александра Солженицына как бы зачёркивает весь соцреализм, т. е. всю советскую литературу. Эта повесть не имеет с ней ничего общего». Гуль предполагал, что произведение Солженицына, «минуя советскую литературу… вышло прямо из дореволюционной литературы. Из — Серебряного века. И в этом её сигнализирующее значение» 35 Гуль Р. Б. А. Солженицын и соцреализм: «Один день. Ивана Денисовича» // Гуль Р. Б. Одвуконь: Советская и эмигрантская литература. Н.-Й.: Мост, 1973. С. 83. ⁠ . Сказовый, «народный» язык рассказа Гуль сближает даже «не с Горьким, Буниным, Куприным, Андреевым, Зайцевым», а с Ремизовым и эклектичным набором «писателей ремизовской школы»: Пильняком, Замятиным, Шишковым Вячеслав Яковлевич Шишков (1873-1945) — писатель, инженер. С 1900 года Шишков проводил экспедиционные исследования сибирских рек. В 1915 году Шишков переехал в Петроград и при содействии Горького издал сборник рассказов «Сибирский сказ». В 1923 году вышла «Ватага», книга о Гражданской войне, в 1933-м — «Угрюм-река», роман о жизни в Сибири на рубеже веков. Последние семь лет жизни Шишков работал над исторической эпопеей «Емельян Пугачёв». ⁠ , Пришвиным, Клычковым Сергей Антонович Клычков (1889-1937) — поэт, писатель, переводчик. В 1911 году вышел первый поэтический сборник Клычкова «Песни», в 1914-м — сборник «Потаённый сад». В 1920-е годы Клычков сблизился с «новокрестьянскими» поэтами: Николаем Клюевым, Сергеем Есениным, с последним он делил комнату. Клычков — автор романов «Сахарный немец», «Чертухинский балакирь», «Князь мира», занимался переводами грузинской поэзии и киргизского эпоса. В 1930-е годы Клычкова клеймили как «кулацкого поэта», в 1937 году его расстреляли по ложному обвинению. ⁠ . «Словесная ткань повести Солженицына родственна ремизовской своей любовью к словам с древним корнем и к народному произношению многих слов»; как и у Ремизова, «в словаре Солженицына — очень выразительный сплав архаики с ультрасоветской разговорной речью, смесь сказочного с советским» 36 Гуль Р. Б. А. Солженицын и соцреализм: «Один день. Ивана Денисовича» // Гуль Р. Б. Одвуконь: Советская и эмигрантская литература. Н.-Й.: Мост, 1973. С. 87-89. ⁠ .

Сам Солженицын всю жизнь писал о соцреализме с презрением, называл его «клятвой воздержания от правды» 37 Николсон М. А. Солженицын как «социалистический реалист» / авториз. пер. с англ. Б. А. Ерхова // Солженицын: Мыслитель, историк, художник. Западная критика: 1974-2008: Сб. ст. / сост. и авт. вступ. ст. Э. Э. Эриксон, мл.; коммент. О. Б. Василевской. М.: Русский путь, 2010. С. 476-477. ⁠ . Но и модернизм, авангардизм он решительно не принимал, считая его предвестием «разрушительнейшей физической революции XX века»; филолог Ричард Темпест считает, что «Солженицын научился применять модернистские средства ради достижения антимодернистских целей» 38 Темпест Р. Александр Солженицын — (анти)модернист / пер. с англ. А. Скидана // Новое литературное обозрение. 2010. С. 246-263. ⁠ .

Шухов — обобщённый характер русского простого человека: жизнестойкий, «злоупорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый — и добрый

Корней Чуковский

В свою очередь, советские рецензенты, когда Солженицын официально был в фаворе, настаивали на вполне советском и даже «партийном» характере рассказа, видя в нём чуть ли не воплощение соцзаказа на разоблачение сталинизма. Гуль мог иронизировать над этим, советский читатель мог предполагать, что «правильные» рецензии и предисловия пишутся для отвода глаз, но если бы «Один день…» был стилистически совершенно чужероден советской литературе, едва ли его бы напечатали.

К примеру, из-за кульминации «Одного дня Ивана Денисовича» — стройки ТЭЦ — было сломано много копий. Некоторые бывшие заключённые увидели здесь фальшь, тогда как Варлам Шаламов считал трудовое рвение Ивана Денисовича вполне правдоподобным («Тонко и верно показано увлечение работой Шухова… <…> Возможно, что такого рода увлечение работой и спасает людей»). А критик Владимир Лакшин, сравнив «Один день...» с «невыносимо скучными» производственными романами, увидел в этой сцене чисто литературный и даже дидактический приём — Солженицыну удалось не просто захватывающе описать работу каменщика, но и показать горькую иронию исторического парадокса: «Когда на картину труда жестоко-принудительного как бы наплывает картина труда свободного, труда по внутреннему побуждению — это заставляет глубже и острее понять, чего стоят такие люди, как наш Иван Денисович, и какая преступная нелепость держать их вдали от родного дома, под охраной автоматов, за колючей проволокой» 39 Лакшин В. Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Критика 50-60-х годов XX века / сост., преамбулы, примеч. Е. Ю. Скарлыгиной. М.: ООО «Агентство «КРПА Олимп», 2004. С. 143. ⁠ .

Лакшин тонко улавливает и родство знаменитой сцены со схематичными кульминациями соцреалистических романов, и то, каким образом Солженицын отступает от канона. Дело в том, что и соцреалистические нормативы, и реализм Солженицына основываются на некоем инварианте, берущем начало в русской реалистической традиции XIX века. Получается, что Солженицын делает то же, что официозные советские писатели, — только не в пример лучше, оригинальнее (не говоря уж о контексте сцены). Американский исследователь Эндрю Вахтель и вовсе считает, что «Один день Ивана Денисовича» «необходимо читать как соцреалистическое произведение (по крайней мере исходя из понимания соцреализма в 1962 году)»: «Я ни в коем случае не принижаю этим достижений Солженицына… <...> он… воспользовался самыми стёртыми клише социалистического реализма и использовал их в тексте, почти полностью заслонившем свои литературные и культурные Денисовичу» 41 Солженицын А. И. Публицистика: В 3 т. Ярославль: Верхняя Волга, 1997. Т. 3. C. 92-93. ⁠ . Но и в самом тексте «Архипелага» Иван Денисович появляется как человек, хорошо знающий лагерную жизнь: автор вступает со своим героем в диалог. Так, во втором томе Солженицын предлагает ему рассказать, как ему выжить в каторжном лагере, «если фельдшером его не возьмут, санитаром тоже, даже освобождения липового ему на один день не дадут? Если у него недостаток грамоты и избыток совести, чтоб устроиться придурком в зоне?» Вот как, например, Иван Денисович рассказывает про «мостырку» — то есть намеренное доведение себя до болезни 42 Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М.: Центр «Новый мир», 1990. T. 2. C. 145. ⁠ :

«Другое дело — мостырка, покалечиться так, чтоб и живу остаться, и инвалидом. Как говорится, минута терпения — год кантовки. Ногу сломать, да потом чтоб срослась неверно. Воду солёную пить — опухнуть. Или чай курить — это против сердца. А табачный настой пить — против лёгких хорошо. Только с мерою надо делать, чтоб не перемостырить да через инвалидность в могилку не скакнуть».

Таким же узнаваемым разговорным, «сказовым» языком, полным лагерных идиом, Иван Денисович рассказывает о других способах спастись от убийственной работы — попасть в ОП (у Солженицына — «отдыхательный», официально — «оздоровительный пункт») или добиться актировки — ходатайства об освобождении по состоянию здоровья. Кроме того, Ивану Денисовичу доверено рассказать о других деталях лагерного быта: «Как чай в лагере заместо денег идёт… Как чифирят — пятьдесят грамм на стакан — и в голове виденья», и так далее. Наконец, именно его рассказ в «Архипелаге» предваряет главу о женщинах в лагере: «А самое хорошее дело — не напарника иметь, а напарницу. Жену лагерную, зэчку. Как говорится — поджениться » 43 Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М.: Центр «Новый мир», 1990. T. 2. C. 148. ⁠ .

В «Архипелаге» Шухов не равен Ивану Денисовичу из рассказа: тот не думает о «мостырке» и чифире, не вспоминает о женщинах. Шухов «Архипелага» — ещё более собирательный образ бывалого зэка, сохранивший речевую манеру более раннего персонажа.

Письмом-рецензией ; их переписка продолжалась несколько лет. «Повесть — как стихи — в ней всё совершенно, всё целесообразно. Каждая строка, каждая сцена, каждая характеристика настолько лаконична, умна, тонка и глубока, что я думаю, что «Новый мир» с самого начала своего существования ничего столь цельного, столь сильного не печатал, — писал Шаламов Солженицыну. — <…> В повести всё достоверно». В отличие от многих читателей, не знавших лагеря, он хвалил Солженицына за использование брани («лагерный быт, лагерный язык, лагерные мысли не мыслимы без матерщины, без ругани самым последним словом»).

Как и другие бывшие заключённые, Шаламов отмечал, что лагерь Ивана Денисовича — «лёгкий», не совсем настоящий» (в отличие от Усть-Ижмы, настоящего лагеря, который «пробивается в повести, как белый пар сквозь щели холодного барака»): «В каторжном лагере, где сидит Шухов, у него есть ложка, ложка для настоящего лагеря — лишний инструмент. И суп, и каша такой консистенции, что можно выпить через борт, около санчасти ходит кот — невероятно для настоящего лагеря — кота давно бы съели». «Блатарей в Вашем лагере нет! — писал он Солженицыну. — Ваш лагерь без вшей! Служба охраны не отвечает за план, не выбивает его прикладами. <…> Хлеб оставляют дома! Ложками едят! Где этот чудный лагерь? Хоть бы с годок там посидеть в своё время». Всё это не означает, что Шаламов обвинял Солженицына в вымысле или приукрашивании действительности: сам Солженицын в ответном письме признавал, что его лагерный опыт по сравнению с шаламовским «был короче и легче», вдобавок Солженицын с самого начала собирался показать «лагерь очень благополучный и в очень благополучный день».

В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать

Александр Солженицын

Единственную фальшь повести Шаламов видел в фигуре кавторанга Буйновского. Он считал, что типичной фигура спорщика, который кричит конвою «Вы не имеете права» и тому подобное, была только в 1938 году: «Все, так кричавшие, были расстреляны». Шаламову кажется неправдоподобным, что кавторанг не знал о лагерной реальности: «С 1937 года в течение четырнадцати лет на его глазах идут расстрелы, репрессии, аресты, берут его товарищей, и они исчезают навсегда. А кавторанг не даёт себе труда даже об этом подумать. Он ездит по дорогам и видит повсюду караульные лагерные вышки. И не даёт себе труда об этом подумать. Наконец он прошёл следствие, ведь в лагерь-то попал он после следствия, а не до. И всё-таки ни о чём не подумал. Он мог этого не видеть при двух условиях: или кавторанг четырнадцать лет пробыл в дальнем плавании, где-нибудь на подводной лодке, четырнадцать лет не поднимаясь на поверхность. Или четырнадцать лет сдавал в солдаты бездумно, а когда взяли самого, стало нехорошо».

В этом замечании сказывается скорее мировоззрение Шаламова, прошедшего через самые страшные лагерные условия: люди, сохранявшие какое-то благополучие или сомнения после пережитого опыта, вызывали у него подозрение. Дмитрий Быков сравнивает Шаламова с узником Освенцима, польским писателем Тадеушем Боровским: «То же неверие в человека и тот же отказ от любых утешений — но Боровский пошёл дальше: он каждого выжившего поставил под подозрение. Раз выжил — значит, кого-то предал или чем-то поступился» 44 Быков Д. Л. Советская литература. Расширенный курс. М.: ПРОЗАиК, 2015. C. 405-406. ⁠ .

В своём первом письме Шаламов наставляет Солженицына: «Помните, самое главное: лагерь — отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно». Не только переписка Шаламова с Солженицыным, но — в первую очередь — «Колымские рассказы» способны убедить любого, кому кажется, что в «Одном дне Ивана Денисовича» показаны нечеловеческие условия: бывает много, много хуже.

список литературы

• Абелюк Е. С., Поливанов К. М. История русской литературы XX века: Книга для просвещённых учителей и учеников: В 2 кн. М.: Новое литературное обозрение, 2009.
• Быков Д. Л. Советская литература. Расширенный курс. М.: ПРОЗАиК, 2015.
• Винокур Т. Г. О языке и стиле повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» // Вопросы культуры речи. 1965. Вып. 6. С. 16–32.
• Гуль Р. Б. А. Солженицын и соцреализм: «Один день Ивана Денисовича» // Гуль Р. Б. Одвуконь: Советская и эмигрантская литература. Н.-Й.: Мост, 1973. С. 80–95.

• Дозорова Д. В. Компрессивные словообразовательные средства в прозе А. И. Солженицына (на материале повести «Один день Ивана Денисовича») // Наследие А. И. Солженицына в современном культурном пространстве России и зарубежья (к 95-летию со дня рождения писателя): Сб. мат. Междунар. науч.-практ. конф. Рязань: Концепция, 2014. С. 268–275.
• «Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962–1964. М.: Русский путь, 2012.
• Лакшин В. Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Критика 50–60-х годов XX века / сост., преамбулы, примеч. Е. Ю. Скарлыгиной. М.: ООО «Агентство «КРПА Олимп», 2004. С. 116–170.
• Лакшин В. Я. «Новый мир» во времена Хрущёва. Дневник и попутное (1953–1964). М.: Книжная палата, 1991.
• Медведев Ж. А. Десять лет после «Одного дня Ивана Денисовича». L.: MacMillan, 1973.
• Николсон М. А. Солженицын как «социалистический реалист» / авториз. пер. с англ. Б. А. Ерхова // Солженицын: Мыслитель, историк, художник. Западная критика: 1974–2008: Сб. ст. / сост. и авт. вступ. ст. Э. Э. Эриксон, мл.; коммент. О. Б. Василевской. М.: Русский путь, 2010. С. 476–498.
• О лагерях «вспоминает» комбриг ВЧК-ОГПУ… // Посев. 1962. № 51–52. С. 14–15.
• Рассадин С. И. Что было, чего не было… // Литературная газета. 1990. № 18. С. 4.
• Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование / под общей ред. Г. Ф. Кривошеева. М.: ОЛМА-Пресс, 2001.
• Сараскина Л. И. Александр Солженицын. М.: Молодая гвардия, 2009.
• Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М.: Центр «Новый мир», 1990.
• Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996.
• Солженицын А. И. Публицистика: В 3 т. Ярославль: Верхняя Волга, 1997.
• Слово пробивает себе дорогу: Сборник статей и документов об А. И. Солженицыне. 1962–1974 / вступ. Л. Чуковской, сост. В. Глоцера и Е. Чуковской. М.: Русский путь, 1998.
• Темпест Р. Александр Солженицын - (анти)модернист / пер. с англ. А. Скидана // Новое литературное обозрение. 2010. С. 246–263.
• Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. М.: Согласие, 1997.
• Чуковский К. И. Дневник: 1901–1969: В 2 т. М.: ОЛМА-Пресс Звёздный мир, 2003.
• Шмеман А., протопресв. Великий христианский писатель (А. Солженицын) // Шмеман А., протопресв. Основы русской культуры: Беседы на радио «Свобода». 1970–1971. М.: Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2017. С. 353–369.
• Hayward M. Solzhenitsyn’s Place in Contemporary Soviet Literature // Slavic Review. 1964. Vol. 23. № 3. Pp. 432–436.
• Kobets S. The Subtext of Christian Asceticism in Aleksandr Solzhenitsyn’s One Day in the Life of Ivan Denisovich // The Slavic and East European Journal. 1998. Vol. 42. № 4. Pp. 661–676.
• Magner T. F. // The Slaviс and East European Journal. 1963. Vol. 7. № 4. Pp. 418–419.
• Pomorska K. The Overcoded World of Solzhenitsyn // Poetics Today. 1980. Vol. 1. № 3, Special Issue: Narratology I: Poetics of Fiction. Pp. 163–170.
• Reeve F. D. The House of the Living // Kenyon Review. 1963. Vol. 25. № 2. Pp. 356–360.
• Rus V. J. One Day in the Life of Ivan Denisovich: A Point of View Analysis // Canadian Slavonic Papers / Revue Canadienne des Slavistes. Summer-Fall 1971. Vol. 13. № 2/3. Pp. 165–178.
• Wachtel A. One Day - Fifty Years Later // Slavic Review. 2013. Vol. 72. № 1. Pp. 102–117.

Весь список литературы

Разделы: Литература

Цели:

• Вспомнить причины первого витка репрессий в 30-е годы 20 века.
• Выявить тему репрессий в советской литературе послевоенного периода на примере рассказа А.И. Солженицына, «…достоверного летописца лагерной жизни», «Один день Ивана Денисовича».
• Познакомить учащихся с новым витком репрессий после Великой Отечественной войны на примере местного материала. («ОЗЕРЛАГ» на территории Тайшетского и Чунского районов Иркутской области).
• Формирование интереса к истории родного края.
• Формирование умения работать с дополнительными источниками, выбирать из обширного материала только необходимые факты и события.

ХОД УРОКА

Эпиграф к уроку:

Звёзды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами чёрных «марусь».

А.А. Ахматова . Поэма «Реквием».

I. Вступительное слово учителя

Завершилась Великая Отечественная война. Возвращался домой народ – победитель, который верил, что после такой войны жизнь в СССР в корне изменится. Что же вышло на самом деле, мы узнаем сегодня на уроке.

II. Актуализация знаний учащихся

Вспомните причины первого витка репрессий, который начал закручиваться в 30-е годы 20 столетия. (Ответ учащихся)
Существует много версий относительно того, зачем Сталину понадобилось прибегнуть к массовым репрессиям в годы «Большого террора». Одна из них связана с убийством в Ленинграде, в Смольном одного из лидеров партии С.М.Кирова. Тайна смерти первого секретаря Ленинградского обкома и горкома партии, члена Политбюро ВКП (б) не разгадана до сих пор. Но она была выгодна и Сталину. Таким образом, он устранил опаснейшего конкурента и развязал себе руки для внутрипартийной чистки. Доносы часто фабриковались, по ним арестовывались миллионы людей, сотни тысяч расстреливались, а остальные попадали в ГУЛАГ (Главное управление исправительно-трудовых лагерей).

III. Изучение новой темы

– Что такое архипелаг с точки зрения географии? (Это группа островов.)
– Что такое «Архипелаг ГУЛАГ» с точки зрения российской истории? (Это цепь лагерей, в которых содержались «враги народа». Ввёл это понятие русский писатель А.И.Солженицын, который сам прошёл через все круги лагерного «ада». Словосочетание «Архипелаг ГУЛАГ» вошло в определённую знаковую систему XX века, став наряду с Освенцимом, Бухенвальдом, Хиросимой, Чернобылем трагическим символом века.)

1. Небольшая биографическая справка, подготовленная учеником о писателе А.И.Солженицыне

Отец Александра Исаевича Солженицына, выпускник Московского университета, офицер царской армии, трагически погиб в 1918 году незадолго до рождения сына. Нелёгкая судьба А.И.Солженицына похожа на судьбы сотен тысяч советских людей, которым довелось смотреть в глаза смерти не только на фронтах Великой Отечественной войны, но и в сталинских застенках и лагерях.

Незадолго до войны А.И.Солженицын закончил физико-математический факультет Ростовского университета. Затем фронтовые дороги, тяжёлые бои, награды за проявленное мужество, освобождение Восточной Пруссии, дыхание близкой победы и вдруг…арест, допросы, особый каторжный лагерь и хождение по мукам в оцепленных колючей проволокой лагерях зловещего «архипелага ГУЛАГ». Восемь лет было вычеркнуто из жизни человека, который ещё до войны думал о литературном творчестве. После реабилитации Солженицын работал учителем во Владимире, а затем в Рязани. Литературная деятельность принесла ему славу – в 1970 году А.И.Солженицын стал лауреатом Нобелевской премии – и одновременно все жизненные неприятности. Роман «Архипелаг ГУЛАГ» был опубликован за рубежом. После этого началась настоящая травля писателя. Вскоре он был арестован, обвинён в измене Родине, лишён советского гражданства и выслан. В 1990 году советское правительство вернуло А.И.Солженицыну гражданство, и он
смог приехать в Россию, где и жил до конца своих дней (умер в августе 2008 года, прожив почти 90 лет).

2. История создания рассказа А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича»

Выступление учащегося:

Литературный дебют Солженицына состоялся, когда ему было далеко за сорок: в 1962 году в «Новом мире» напечатана выстраданная в лагерях повесть «Один день Ивана Денисовича». Началось трудное восхождение. Это произведение вызвало огонь «верноподданнической» критики. Кое-кто открыто обвинял его автора в очернительстве советской действительности и прославлении антигероя. И только благодаря авторитетному мнению А.Т.Твардовского, главному редактору журнала «Новый мир», повесть была опубликована, заняла надлежащее ей место в литературном контексте того времени.

3. История Ивана Шухова, который бежал из фашистского плена для того, чтобы попасть в особый каторжный лагерь

Выступление учащихся:

1) Какие события изображены в повести А.И.Солженицына? (А.И.Солженицын показал действительно один день из лагерной жизни «зэка» Ивана Денисовича Шухова, причём день сравнительно удачный. Жизнь «зэка» писатель показывает не со стороны, а изнутри, подробно останавливаясь на мелочах быта людей за колючей проволокой. В повести точно обозначено время действия – январь 1951 года.)

2) Кто же такой Иван Денисович? (До войны главный герой жил в маленькой деревушке Темгенёво, работал в колхозе, кормил семью – жену и двоих детей. Во время Великой Отечественной честно воевал, был ранен, возвратился из медсанбата в часть, затем снова воевал, попал в плен, но бежал из него, скитался по лесам, болотам, добрался до своих и … Вот тут-то и обвинили его в измене, сказали, что выполнял задание немецкой разведки. «Какое же задание – ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь. Так и оставили просто – задание».)

3) Почему Шухов согласился подписать эти умозаключения следователя? («В самом же деле знал Шухов, что если не подпишешь – расстреляют, и хотя можно представить себе, что он в те минуты пережил, как внутри горевал, удивлялся, протестовал, но после долгих лет лагеря он мог вспомнить об этом лишь со слабой усмешкой: на то, чтоб всякий раз возмущаться и удивляться, не хватило бы никаких сил человеческих… Умирать ни за что ни про что глупо, бессмысленно, противоестественно. Шухов выбрал жизнь – хоть и лагерную, скудную, мучительную, но жизнь, и тут задачей его стало не просто выжить как-нибудь, любой ценой выжить, но вынести это испытание так, чтобы за себя не было совестно, чтобы сохранить уважение к себе». В Иване Денисовиче победил здравый смысл, а не измена нравственным принципам. Восемь лет каторги в Усть-Ижиме и Особлаге не прошли для Шухова даром: понял он, что «качать права» в лагере бессмысленно. Что же касается генетически заложенных в его характере, свойственных русскому крестьянству черт трудолюбия, человеческого достоинства, совести, – он не поступился ими ни при каких обстоятельствах.)

4).Кто из окружения Ивана Денисовича заполнился вам? (Ни один со своей бедой Иван Денисович. У него есть товарищи по бригаде, так же, как и он, несправедливо осуждённые, брошенные за колючую проволоку. Это и капитан второго ранга Буйновский, и Санька Клёвшин, совершивший побег из Бухенвальда, готовивший там восстание против немцев, и многие другие.)

Вывод учителя:

Попытки этих людей добиться восстановления справедливости, их письма и прошения в высшие инстанции, лично Сталину оставались без ответа. Люди начинали догадываться, что это не трагические ошибки, а продуманная система репрессий. Неизбежно возникал вопрос: кто же виноват в этом? У одних мелькала дерзкая догадка о «батьке усатом», другие гнали от себя эти крамольные мысли и не находили ответа. Не в том ли была для Ивана Денисовича и его товарищей главная беда, что на вопрос о причинах их несчастья ответа не было. Так в трагедии одного человека, как в зеркале, отразилась трагедия целого народа, пригвождённого к кресту сталинской тоталитарной системой. Повесть Солженицына взывала к сознанию живущих не предавать забвению замученных в лагерях и заклеймить тех, кто был пособником вершителей репрессий.

4. Создание особого закрытого лагеря (ОЗЕРЛАГ) на территории Тайшетского и Чунского районов Иркутской области после Великой Отечественной войны.

После Великой Отечественной войны начался новый виток сталинских репрессий. Наш район явился местом, где был организован особый закрытый лагерь (ОЗЕРЛАГ). (Первоначально их называли особыми лагерями, режимными, закрытыми. Они были созданы по секретной инструкции МВД СССР и начали действовать весной 1948 г. Вследствие лагерных забастовок 1953-54 г.г. властям пришлось существенно смягчить их режим, что на деле равнялось их ликвидации...)
В нём содержались японские военнопленные, советские «враги народа».

ОЗЕРЛАГ был создан в конце 1949 года. Заключённые строили железную дорогу от Тайшета до Усть-Кута. Перед строителями в арестантских робах была поставлена непростая задача: уложить железнодорожный путь длиной более 700километров и к 1951 г. завершить укладку ж/д пути до Усть-Кута. Общая протяженность западного участка БАМа от Тайшета до Усть-Кута – 708 км. Этот участок БАМа сооружался в однопутном, технически облегченном варианте. Тем не менее, на строительство было направлено дополнительное количество техники и рабочей силы. По архивным данным, в ОЗЕРЛАГе содержалось до 40 тысяч заключённых. В отличие от других исправительных учреждений, здесь отбывали срок только осуждённые по 58-й, «политической», статье. Вследствие чего лагерь именовался: особым.

Распорядок дня в лагере:

* в 6.00 – подъём;
* в 7.00 – завтрак;
* в 8.00 – начало работ;
* окончание рабочего дня в 18.00;
* вечерняя поверка – в 22.30;
* отбой – в 23.00.

Заключённые жили в бараках с решётками на окнах. Ночью двери запирались на замок. Зимой такой барак отапливался железной печью. Все заключённые были... пронумерованы. По свидетельствам очевидцев, «на куртке – на груди и спине, а также на подоле платья или на брюках, чуть выше колена, – номера», которые рисовались «чёрной краской на кусочке белого материала. От результатов работы зависело питание заключённых. Если недовыполнил норму – получал 800 граммов хлеба на день, выполнил план – выдавался килограмм, а перевыполнил – получал «кило двести». Кроме того, за ударный труд полагалось, так называемое, премвознаграждение. Одна часть этих денег уходила в общую копилку – лагерный фонд. Деньги из фонда шли на благоустройство лагерной территории и содержание осуждённых. Другая часть заработанных средств поступала на лицевые счета заключённых. При каждом лагпункте были ларьки, где продавали хлеб, конфеты, папиросы. Заключённые могли всё это покупать, снимая деньги с лицевых счетов. Отбывавшие срок имели право на высказывание претензий в адрес администрации исправительного учреждения. Порядок подачи подобных жалоб носил вполне демократичный характер. На каждом лагпункте вывешивалось по три почтовых ящика. В первый бросали письма, адресованные родным и близким, во второй – жалобы, предназначенные для прочтения в лагерном управлении, а в третий ящик – письма в различные высшие инстанции.

С ОЗЕРЛАГом связаны судьбы многих известных людей, которых судили по пресловутой 58-й статье и ссылали в Сибирь. Администрация лагпунктов поощряла развитие художественной самодеятельности, в которой участвовали бывшие артисты, музыканты, певцы, танцоры.

В начале 1950-х годов в Озёрном лагере создали так называемую центральную культбригаду, которая выезжала с концертами на лагпункты. Волей судьбы провела в ОЗЕРЛАГе около года певица Лидия Русланова. Она тоже входила в культбригаду. В воспоминаниях очевидцев сохранились подробности этого трагического периода жизни певицы. «...Она вышла на сцену, зал замер. Огромная столовая была забита так, что яблоку было негде упасть. В передних рядах сидело лагерное начальство... На ней было чёрное платье, на плечах чёрно-белая пелерина. Когда кончилась первая песня, потрясённый зал молчал, не раздалось ни одного хлопка. Затем она спела вторую песню, спела с такой силой, с такой страстью и отчаянием, что зал не выдержал. Первым поднял руки начальник ОЗЕРЛАГа и захлопал. И сразу загремел, застонал от восторга зал». Видимо, лагерно-тюремная эпопея не позволила знаменитой русской певице Л.А. Руслановой стать народной артисткой СССР, а остаться всего лишь заслуженной.

В числе других заключённых Озёрного лагеря были люди с не менее известными фамилиями: генералы Крюков и Тодорский, дочери атамана Семёнова, жена и дочь Пастернака, жена Бухарина. В лагерной больнице работали настоящие специалисты своего дела – в прошлом заслуженные учёные, в том числе профессора, осуждённые по «политической» статье.

Озёрный лагерь вошёл в историю пенитенциарных учреждений Приангарья как самый крупный лагерь с достаточно развитой инфраструктурой. Спецконтингент задействовали не только на строительстве железной дороги, но и в сельском хозяйстве. В число лагерных подразделений входили 6 сельскохозяйственных отделений. Их продукция шла на стол заключённым.

Лагерь просуществовал до начала 1960-х годов, когда по всей стране исправительно-трудовые лагеря были переименованы в ИТК – исправительно-трудовые колонии.

Обращаю ваше внимание на тот факт, что в школьной библиотеке имеется произведение писателя Анатолия Жигулина «Чёрные камни», в котором он повествует о пребывании в ОЕРЛАГЕ. Юноша отбывал срок по политической статье (58) в колонии, которая располагалась на станции Чуна, и работал в Чунском ДОКе. Книга интересная, советую вам её прочесть.

IV. Обобщение изученного на уроке

– Итак, под новый виток репрессий попали все бывшие советские военнопленные, которые из нацистских концлагерей отправлялись в советские, а также крупные государственные и хозяйственные руководители, врачи, и другие специалисты.
– Что нового для себя вы узнали о нашем Чунском крае?
– Можно ли наш край назвать местом страдания советского народа, своеобразной «дорогой на Голгофу»?