Поезд мелькнул светящимися окнами, протяжно свистнул на прощание, и мы остались одни с двумя чемоданами на тускло освещенном полустанке. Редкие фонари, одноэтажные деревянные и кирпичные домишки с наглухо закрытыми ставнями, вдалеке мерцали огоньки многоэтажек... После мерного стука вагонных колес на нас обрушилась тишина.
Начиналась наша самостоятельная жизнь.
Ночевать нам было негде. Сердобольная дежурная общежития предложила разместиться в «красном уголке», где уже обосновалась на ночлег молодая супружеская пара. Наверное, наша растерянность тронула сердце незнакомого лейтенанта, потому что поздно ночью, когда мы вчетвером собрались у длинного заседательского стола, покрытого красным штапелем, и прикидывали, как же нам быть, он негромко постучал и, извиняясь, вручил нам ключ от своей комнаты. Сам же с товарищем ушел спать в спортивный зал...
С моим мужем мы когда-то учились в одном классе, сидели за одной партой, списывали друг у друга, подсказывали на уроках. Как я не хотела, чтобы он стал военным!.. Золотая медаль, прекрасные знания по естественным наукам - перед ним были открыты двери всех вузов города, но семейная традиция (в его семье все мужчины были офицерами) перевесила чашу весов.
Когда мой научный руководитель в университете узнал, что я выхожу замуж за курсанта, он долго убеждал меня не делать глупостей. Училась я хорошо, получала повышенную стипендию, разрабатывала перспективную тему, которая могла бы стать основой для диссертации. Но молодости и любви нипочем советы старших, карьера и благополучие. Кроме того, в самоотречении я мнила себя княгиней Волконской, отправляющейся в ссылку за мужем...
Городок наш считался одним из лучших. Сюда возили представительные комиссии, улетавшие обратно на вертолетах, заполненных до отказа дефицитами из военторговских складов и скромными дарами здешней природы.
Все было в том благополучном, образцово-показательном гарнизоне и чистота, которую по утрам наводили солдаты вместо штатных дворников,и пруд, вырытый и вычищенный их же руками, и клумбы, обильно заливаемые водой, тогда как на верхние этажи домов она не доходила, и даже фонтан с каскадами. Не было только самой малости - жилья для офицеров.
Такие же, как и я, молоденькие девчонки каждый день осаждали инструктора коммунально-эксплуатационной части, ведавшую расселением, а та невозмутимо разводила руками: «Ждите»...
Но ждали не все. Кто оказался посообразительней и у кого водились деньги, скоро вселились в квартиры. Остальные, не пожелавшие преподносить дорогие подарки и давать взятки или просто не имевшие нужной суммы, еще долго жили в общежитии, перебираясь из комнаты в комнату.
Там, в коммуналке, впервые в жизни я увидела клопов. Соседство с кровососущими насекомыми сочеталось с плачем младенца за стенкой, грохотом топающих сапог по длинному коридору, воем сирены под утро, сзывающей офицеров на учебную тревогу, с голосом певца, доносившимся из чьего-то старенького магнитофона, или треньканьем расстроенной гитары.
Через год я уже не удивлялась, что кому-то в три часа ночи вдруг понадобилась соль или кусок хлеба, а то и просто захотелось излить душу.
У кого с жильем не было проблем, тому вряд ли понять всю глубину счастья обладания собственным углом. Одна моя знакомая, тоже жена офицера, помытарствовавшая по свету, пожившая на частных квартирах за сумасшедшую плату, как-то призналась мне: «Знаешь, когда получу свою квартиру, буду целовать и гладить ее стены...»
Из общежития мы уезжали едва ли не последними, за день до Нового года. И вместе с новыми соседями сожгли ненужный хлам, коробки и ящики. Мы молча смотрели, как языки пламени лижут сухой картон, выстреливая клопов, и нам казалось, что мы испепеляем в тлеющих головешках наше недавнее прошлое. Верилось, что этот очистительный огонь навсегда унесет в черноту ночи все наши огорчения и невзгоды.
А потом вернулись в свою пустую квартиру, где вместо лампочки безжизненно свисали два оголенных провода, и на расшатанных стульях с казенными номерами, заменявшими нам стол, при свечах встретили праздник.
Только три года спустя мы наконец получили ордер на отдельную квартиру.
После работы, наспех поев магазинных котлет, мы шли ремонтировать свое новое жилище. Радовались, как дети, каждому покрашенному окну, оклеенной обоями стенке. А в редких перерывах представляли, как здорово нам здесь будет жить. Никто не разбудит утром стуком каблуков, никто не встретит в дверях и не вручит своего двухмесячного малыша - посидеть. Вечером можно будет посмотреть самим, без соседей, взятый напрокат телевизор.
Не помню, когда у нас в доме появился первый добротно сколоченный ящик, но только потом они стали нашими постоянными спутниками. Деревянные и картонные, большие и маленькие, аккуратно складывались «на всякий случай».
Удивительное это состояние - временность. Трудно уловить, в какой момент оно становится господствующим в твоей судьбе, властно подчиняет тебя своим законам, предопределяет твои желания и поступки.
Я была абсолютно уверена, что перед моим красным дипломом, оптимизмом и энергией не устоять даже самому суровому администратору, и уж работу я себе найду без особых усилий. Не тут-то было! Поначалу все действительно шло чудесно (приятная улыбка, доброжелательный тон), но стоило мне сообщить, что я жена офицера... В первое время было даже любопытно наблюдать резкую перемену, происходившую с моими работодателями. Куда девались их административный восторг, приветливость, сочувствующие интонации! Ответ следовал сразу и в категоричной форме: вакансий нет и в ближайшее время не предвидится.
Я продолжала обивать пороги учреждений, пока инструктор по работе с семьями военнослужащих терпеливо не объяснила мне, что на каждое место в городке существует длинная и безнадежная очередь. И надо выкручиваться самой, если хочешь работать. Единственное, что она могла предложить мне в тот момент. - место администратора в гостинице. И все-таки мне повезло. Что-то тронуло сердце пожилого редактора местной газеты, и он принял меня корреспондентом с месячным испытательным сроком, застраховав себя таким образом от дальнейших обязательств.
Ты, наверное, спорить не будешь, что мы, военные моряки, да и гражданские тоже, самая уязвимая часть общества в плане сохранности семейных отношений. Когда-то я читал о норвежке, покорительнице Арктики, фамилии не помню, которая сказала интересную фразу. Смысл её сводился к тому, что она покорила Север, но никогда не смогла бы быть женой моряка, потому что не каждая женщина сумеет выдержать долгую разлуку, природа своё возьмёт, ну невозможно молодой бабе быть в миру монахиней. Не знаю, как надо любить мужика, чтобы остаться ему верной, когда кругом куча здоровенных жеребцов с пиками наперевес. Но бывает, что баба остаётся на высоте, а мужик – говно.
Так вот. Был у нас на корабле абсолютно положительный лейтенант, нынче таких называют «ботанами». Не курил, не пил даже пива, изучал английский язык и, возможно, знал его в совершенстве, во всяком случае, английскую литературу читал в подлиннике, я сам это видел. В отпуск с женой ездил на турбазы, где они ходили в походы и лазили по горам. В общем, ни одного пятнышка не было на его «облико морале».
Вот на этого «ботана» и положил глаз наш особист. А что ещё нужно? Делу КПСС и Советского правительства, как и все мы, предан, но, в отличие от нас, не пьёт, не курит, ни в чём предосудительном не замечен. Ура! И особист рекомендовал его своей конторе как будущего сотрудника. И собрался Вова-ботан за знаниями в город Новосибирск, ибо там приобщали неофитов к великой касте. Но, перед тем, как сменить профориентацию, отправился в очередной отпуск, как обычно, на турбазу. С женой.
Отгулявши отпуск и набрав необходимое количество здоровья, семья засобиралась к новому месту службы. Вова и говорит жене: «Дорогая, приезжай сразу в Новосибирск, а контейнер из дому я отправлю сам. Смысла нет двоим тащиться на Дальний Восток, а оттеда в Новосибирск». Жена сказала: «Резонно. Слушаю и повинуюсь».
Но не зря говорится, что в тихом омуте, сам знаешь, кто водится. Когда-то Вова, будучи курсантом первого или второго курса военно-морской бурсы, встречался с одной девицей, а она его просто кинула, когда на горизонте замаячил пятикурсник. Тоже резонно. Не мне тебе говорить – на хрена ей сопляк первого-второго курса, которого ещё несколько лет надо воспитывать и обхаживать, а тут готовый лейтенант с зарплатой, как у шахтёра со стажем! И новая семья уехала на Дальний Восток.
Вова женился на весьма интересной девушке, у них родилась дочь. По распределению Вова попал туда же, где уже несколько лет проживала баба, которая его кинула. С семьёй, конечно. Городок наш маленький, не встретиться они не могли. В общем, чувства вспыхнули вновь, а от чувств-с люди могут натворить много глупостей. Короче: «Если ты утонешь, иль к п… прилипнешь, то сначала трудно, а потом привыкнешь». Вова и прилип, и привык.
Блудодеи решили, что поедут в Новосибирск вместе, и он представит её как свою жену, а там, глядишь, всё утрясется. Муж Вовиной пассии был на боевой службе. Оставались дети, их у неё было двое. Но тогда жёны офицеров всегда выручали друг друга. И в этот раз женщина пришла к подруге и попросила её присмотреть за детьми, она на день-два отлучится. В просьбе не было ничего необычного, и подруга согласилась. В общем, жена сбегает с проезжим поручиком, как в сентиментальных романах. Дети остались с соседкой. Возвращаться мать не собиралась. Почему она так поступила, до сих пор остаётся загадкой. А Вова, сам понимаешь, прилип к женскому половому органу и поэтому ничего не соображал.
Но был он человеком благородным и большим дураком. Перед отъездом пишет письмо своей законной жене. Тоже, как в сентиментальных романах: дескать, прости, всю жизнь любил только её, а на тебе женился от безысходности и отчаяния. Любой женщине слышать сиё по меньшей мере неприятно, а жена у Вовы была женщина не просто внешне интересная, но, в отличие от его пассии, и в голове у неё что-то было. Письмо, полученное от законного мужа, она не порвала в досаде, как это сделала бы менее умная женщина, а бережно сохранила. И сразу же вернулась обратно к месту жительства. Там она явилась в особый отдел и, предъявив письмо, нагнала шороху: «Вас как Феликс Эдмундович учил? Чистыми руками!!! Человек бросил семью и поехал со шлюхой в вашу святая святых!!! Как вы такое допустили?!».
К чести особистов, они среагировали оперативно и адекватно. Не побоялись замарать честь мундира. Хотя приказ о зачислении Вовы в их стан был подписан самым большим начальником, тем не менее, в считанные дни он был отменён, и Вова был отчислен за низкие моральные качества. Он вернулся на корабль, но на штате его уже находился другой человек. Поэтому Вову приняли обратно, но вывели за штат, то есть получал он деньги только за своё невеликое звание. Из партии его исключили за те же моральные качества. На партийном собрании матку ему вывернули виртуозно и полностью, и эта история стала достоянием гласности, ибо с таким наслаждением выворачивать внутренности человека и выставлять их на всеобщее обозрение могли только наши партийные органы и католические инквизиторы. Или я не прав?
Соседка, посидев с детьми несколько дней, подняла тревогу. Мужа выдернули с корабля в Индийском океане и срочно доставили к месту жительства. Вызвали и других родственников… В общем, семья соединилась вновь. Дама вернулась к своему мужу. Кто посмел бы бросить в неё камень? Он её принял. И сейчас живут, а счастливы ли – я не знаю.
А Вову поселили в мою каюту, и мы через какое-то время стали общаться, но прошедших событий не касались вообще. Он замкнутый, а я не люблю лезть человеку в душу. И только однажды Вова спросил:
– Как думаешь, если я попытаюсь вернуться в семью, мне это удастся?
– Не знаю. – честно сказал я. – Женщинам свойственно прощать, надо хотя бы попробовать.
У Вовы ничего не получилось. Впоследствии он ушёл на другой корабль, но дослужился, по-моему, только до кап-лея*. Жена его жила одиноко, по информации соседок и подруг, ни с кем не встречалась и с дочерью года через два-три уехала на родину.
* капитан-лейтенанта (капитана)
Рецензии
Бывает всяко.
У меня был друг - офицер-морпех где-то под Владиком.
Сами знаете - морпехи на крупных кораблях, приданные. Ушли в они поход, месяцев через шесть возвращается - на столе записка, жены нет.
Второй раз женился. После очередного похода - та же картинка.
Больше он и не женился.
Григорий, это не только у моряков.
Вот вам эпизод, характерный.
Грозный. Вторая чеченская. Переговорный пункт в аэропорту Северный. Только открыли, две кабинки, связь спутниковая, дорогущая. На крыльце - толпа, кого только нет: спецназ, ОМОН, СОБР, разведка... Болтают, фляжки по кругу, дым столбом.
Один из офицеров дозвонился домой.
- Алло! Алло! Сынок ты?
Маму позови!
- Мамы нету. А ты кто?
- Как кто? Я - твой папа!
- Не-е. Папа - в ванной моется.
А ты - дядя.
Я не знаю, с каким сердцем он домой приехал.
По волею случая, это оказалась нашей первой и последней с Ирой ночью любви. На следующий день Костик бросил свою пассию и вернулся в семью. После я ещё часто заходил к ним в гости, но, естественно, и я, и Ирина хранили нашу тайну.
P.S. Прошло четыре года с той ночи. Мы переехали в другой район города и не виделись с Костей и Ирой уже три года. Буквально случайно они заскочили к нам "на огонек", и вот, когда все уже изрядно подпили, Ира выдала фразу: "В том, что Костик меня бросил, был свой большой плюс - я узнала, что такое настоящий мужик". Причем все это время она смотрела прямо мне в глаза. Слава Богу, что наши вторые половины восприняли это как пьяный трёп, дабы позлить Костика.
Офицерская жена
Название: Офицерская жена
Вывод наших войск из Монголии стал самым тяжелым периодом моей службы. Мы бросали обжитой военный городок и уезжали неизвестно куда, хорошо хоть мне выделили вогон-теплушку, поскольку я командовал отделением связистов при штабе полка. Правда, отделением это назвать было сложно - всего четыре человека: три дембеля (Карасев, Получко и Жмерин) и один салага (Старков). И в таком составе, плюс я и моя жена Таня, со всем казенным оборудованием и личным имуществом, нам предстояло совершить путешествие через всю Сибирь к новому месту дислокации в Уральский ВО.
Погрузкой занимались все вместе, я подвозил с рядовым Старковым весь свой скарб на тележке к вагону, где трое остальных солдат под руководством моей жены загружали все во внутрь. И вот выкатывая тележку из-за поворота, я остановился передохнуть и подождать Старкова, который побежал назад за оброненными мной в суматохе вещами. Отсюда мне открывался прекрасный вид на платформу, где моя жена рассказывала трем дембелям как аккуратнее всего погрузить шкаф со стеклянной дверцей, а они ее лениво слушали, время от времени косясь на ее обтянутое спортивным трико тело.
Ну, давайте мальчики, взяли! А ты Валера принимай!
Карасев заскочил в вагон, готовясь принять груз, а Получко и Жмерин стали неуклюже приподнимать шкаф.
Ой, осторожней! - крикнула Таня, бросившись придерживать неожиданно открывшуюся стеклянную дверцу.- Что ж вы так!
После того, как большая часть шкафа была поднята в вагон, солдаты расслабились и перемигнувшись обступили мою жену.
Разрешите, мы отсюда приподнимем, - сказал Жмерин, как бы невзначай подойдя сзади и ухватив мою супругу за грудь, в то время как Получко таким же манером лапал ее за ягодицы.
А ну пусти! - строго прикрикнула Татьяна стукнув Жмерина по рукам.
Солдаты сразу отошли от нее, замявшись.
Ишь руки распускать! Я вот не долго думая, на вас и пожаловаться могу, а то и огреть чем-нибудь!
"Ну вот, кажется начинается"- промелькнуло у меня в голове, хотя подумать о том что именно начинается я не успел. Пришел Старков и мы покатили тележку к вагону.
Об этом случае я вспомнил уже в дороге, когда отгородившись ширмой от похрапывавших бойцов, мы с женой легли спать на приготовленный для этого матрас.
"А что если оставить ее одну, наедине с ними? Изнасилуют они ее или побояться?- думал я- Что однако за дурь лезет мне в башку! Это наверное от того что давно любовью не занимался."
Я попытался поцеловать жену в губы, но она отвернулась.
Леша, не надо! Рядом же солдаты твои спят.
Да они ничего и не услышат, дрыхнут без задних ног. Намаялись видать сильно за день. - напирал я.
Я тоже устала.- решительно пресекла мои поползновения Татьяна.
Но случай оставить жену с солдатами не заставил себя долго ждать. Прибыв на территорию Союза мы остановились в расположении одной части железнодорожных войск на неопределенный срок. Разместится там было негде, поэтому все наши продолжали жить в вагонах. И вот как то, в одно из воскресений, мне предстояло дежурить при штабе, находившимся у железнодорожников. Я разумеется пошел туда не без опаски оставляя жену на попечение солдат, но все вроде было нормально, к тому же я просидел там недолго. Пришел офицер-железнодорожник у которого там были какие-то бумажные дела и предложил побыть при штабе вместо меня, тем более что врядли кто-то побеспокоит штаб в выходной, после переезда. Я охотно воспользовался его предложением и заторопился домой, но не доходя до своего вагона,стоявшего отдельно в одном из тупиков, я вдруг обнаружил пустую бутылку водки, валявшуюся на земле. Это, и еще то, что дверь теплушки была наглухо задвинута, меня насторожило. Я хотел ворваться туда, но поборов волнение, обошел вагон с другой стороны, где была щель, через которую можно видеть что происходит внутри, оставаясь при этом незамеченным. Передо мной предстала следующая картина: Карасев и Жмерин держали напряженно сопящего Старкова, а Получко пытался снять с него штаны. Вокруг них металась моя жена.
Так уж повелось, что в карьере флотского лейтенанта жены играли, играют и будут играть существенную роль. Тамара Адрианова знала это не понаслышке, потому что была дочерью капитана 1 ранга Адрианова – моряка в третьем поколении. Ее "прапрапрадед" начинал строить корабли на верфях самого Петра.Тамара пошла и статью и лицом, а главное характером в свою матушку, которая и по жизни была командиршей тишайшему капитану 1 ранга Адрианову. Мужу она карьеру сделала по меркам советского времени головокружительную.
Тамара родилась уже в Ленинграде, куда чета Адриановых перебралась из самого страшного места на Северном флоте – "Гремихи" уже через два года службы. Далее Ленинградская военно-морская база и скорые командирские погоны Ижорского арсенала, а затем и теплое место на кафедре вооружения военно-морского училища им Фрунзе. Приемы в карьерном росте супруга совершенствовались постоянно: от легкого флирта с начальством при проведении праздничного застолья, постоянного заседания в женсоветах и до написания докладов о преимуществах советского строя, на которых обязательно присутствовала высшее политическое руководство соединения, базы или училища.
Дочь капитана 1 ранга Адрианова зацепила будущего мужа на танцах в военно-морском училище, где ее отец к 50 годам заведовал кафедрой. Курсанта звали Слава Сухобреев с "совершенно дурацкой", по мнению будущей тещи, для морского офицера фамилией. В ЗАГСе курсант четвертого курса Сухобреев уже стал Адриановым. Через год, как и положено, с появлением на свет Артемки молодая семья разрослась до обычной флотской семьи в составе трех человек. Необычным был только факт, что прибыло семейство к первому месту службы в составе 4-х человек: двухлетним Артемкой, красавицей Тамарой с самым обыкновенным лейтенантом и его необыкновенной тещей.
Жена "товарища первого ранга" Адрианова докучала лейтенанта до тех пор, пока он не отдал распоряжение начальнику КЭЧ выделить Адрианову однокомнатную квартиру. На что начальник КЭЧ – капитан Дзозиков тихо поинтересовался у начальника медицинской части о состоянии здоровья командира базы. Тот ему ответил примерно в таком духе, что молодняк совсем "обурел" и служить приезжают уже с тещами, а отсюда и возможные расстройства здоровья у самого капитана 1 ранга Дуба – командира базы. Адриановская теща была клоном жены Дуба, который благоразумно решил уступить в малом, чтобы не проиграть в большом. Командир базы только что закончил академию тыла, и стратегию и оперативное искусство, как науку, еще не успел забыть.
Получив полный инструктаж от матери о точках карьерного роста лейтенанта Адрианова, Тамара осталась с Артемкой вдвоем ждать Славу, который ушел в море уже на следующий день после появления мамаши в кабинете Дуба. Остальные молодые лейтенанты: Понамарь, Фима и Старов, которым дали на холостяцкое обустройство целых две недели "радовались за друга" под довольно приличное пиво, полагая, что спешный выход в море "зеленного по меркам службы лейтенанта" и знакомство его тещи с командованием – явления одного порядка. Друзья забегали иногда к Тамаре, помогая обустраивать ее счастье в отдельном семейном гнездышке, которое "по понятиям и флотской традиции" полагалось лейтенантам, с той лишь разницей, что к тому времени они становились капитан-лейтенантами. Молодые семьи жили по две, а то и по три семьи в одной квартире года 3-4. Все зависило от того, как пара переносит "тяготы и лешения воинской жизни".
Возвращение Славы Адрианова совпадало с его днем рождения, поэтому Тамара, следуя наставлениям мамы о тактике карьерного роста, решила обставить все с размахом, пригласив в гости капитана 1 ранга Дуба с женой и начальника политотдела с супругой, намекнув, что возможно к этому событию подъедет из Питера и мама. Дуб, узнав об этом, вызвал в кабинет "начмеда" и после двухчасового совещания, согласившись доводами доктора, запил в растерянности таблетку от давления шилом (чистый спирт – фл. слэнг) из графина, который держал в командирском сейфе.
Друзьям Славы пришлось не только мотаться в город за продуктами, но и вывернуть карманы на обустройство грандиозного стола, отдав последнее из причитавшихся подъемных. Стол получился царским, и мог украсить прием Главкома ВМФ СССР.
Наконец Слава вернулся "с морей" с опозданием на свой день рождения на трое суток, но это уже не имело значения для утвержденного по телефону великой тещей плана начала карьеры. Сама мамаша Андрианова к тихой радости Вячеслава приехать не смогла, но хитрая Тамара не сообщила об этом супруге командира базы, и потому Петр Андреевич Дуб и его жена – директор школы военного городка прибыли, как и полагается командирской чете, в установленное регламентом время.
Неожиданный факт присутствия самого командира базы на дне рождения молодого лейтенанта породил множество слухов: от родственных связей семьи Адриановых с одним из членов ЦК КПСС, до пикантных подробностей шалостей командующего флота в его лейтенантскую пору в Гремихе, а отсюда и появление на свет незаконнорожденной красавицы Тамары.
Фрида Романовна была не только руководителем школы – центром культуры поселка, но и литератором по призванию. Для нее кроме дома и школы, поэтические вечера в Доме офицеров являлись необходимым атрибутом власти, где она могла заткнуть за пояс "неуч-выскочку" – первую леди соединения, саму жену адмирала. Любое застолье для Фриды превращалось в очередной творческий замысел, поэтому молодым лейтенантам пришлось учить стихи и для Адриановского дня рождения в соответствии с монтажом и литературной обработкой самой Фриды. Репетиции она любила проводить с молодыми лейтенантами по выходным, когда супруг уезжал на охоту или рыбалку. Поговаривали, что она допускала и "маленькие шалости". Но на то и закрытый гарнизон, чтобы давать повод посудачить, пусть ради скуки. Флот силен традициями, поэтому, почему бы и нет?!
Как и предполагалось, новации регламента в посещении "звездной семьи Адриановых" были не совсем удачными. Молодая часть офицерского корпуса была на Славкиных именинах слишком зажатой высоким присутствием, а само "высокое присутствие", понимающее идиотизм положения, помалкивало и налегало на "оливье", показывая, что рот занят и "оно" не намерено расточать любезности в адрес именинника. Не спасали и стихи Михаила Светлова.
Старов пытался после коротких тостов за сослуживца и его семью брать в руки гитару и рычать под Высоцкого, но, столкнувшись с неодобрительными взглядами Томы и Фриды, умолкал, так и не "Пропев до конца…" Продекламировав свою часть монтажа, Фима с Понамарем убегали на кухню, якобы покурить; но Старов, стиснутый с одной стороны упругим бедром жены начальника политотдела, а с другой – тощими мощами жены капитана Дзозикова тоскливо думал о "свободных друзьях", прикладывающимся "втихаря" в этот момент к горлышку стальной шильницы. Именинник сидел во главе стола и, не зная как себя вести, изображал внимание по поводу идиотских рассуждений быстро набравшегося доктора о возможности в скором будущем участия в "автономках" на подводных лодках и женщин. Так в мучениях для всех прошел час. К ужасу хозяйки, Фрида Романовна недовольная застольным поведением некоторых молодых девушек, налегающих на "сухое", что-то нашептывала на ухо довольному Дубу. Ситуация усугублялась треском отбойных молотков и тарахтением экскаватора во дворе.
Праздничное застолье спас Артемка. Он ввалился в комнату с улицы в вымазанном глиной комбинезоне. Чумазая мордашка корчила милые рожицы. На ходу, срывая шапку с голубым, как и у комбинезона, помпоном, сбросив мокрые и грязные варежки под ноги, он звонко закричал, не обращая никакого внимание на гостей: "Писить, мама. Быстро, писить!"
Начал разговаривать Артемка рано, и к своим 2,5 годам говорил настолько чисто с изумительной дикцией, что на обыденные расспросы: "Сколько Вашему" – вызывал у соседок удивление и определенное недоверие, тем более, что был не по годам здоровяк.
Перед тем, как быть выпровожденным на улицу, Артемка вбежал к гостям. Фрида Романовна, наклонившись мощным торсом к симпатичному мальчугану, засюкала и спросив традиционное: "Как нас зовут" – была в неописуемом восторге от услышанного на чистом русском, а не тарабарском младенческом: – Артем!
– Боже правый, каков адмирал! – стол дружно поддержал восторженную реплику жены командира базы. Сам командир перестал жевать и пересел на место Старова поближе к малышу.
– Офицером будешь, как отец?! – Старший Адрианов гордо созерцал за происходящим, спинным мозгом чувствуя, что пронесло и праздничный обед спасен.
– Нет, футболистом – хоккеистом! – Под восторженные аплодисменты закричал Артемка, принимая игру взрослых.
– Ты на улочку пошел?! – Вопрошала довольная Фрида. Кудрявая головенка с глазами – озерами качнулась в знак утверждения ласкового вопроса, и толстенький палец оказался в носу.
– Пальчики уби-раем, – Фрида Романовна запела, – И рассказыва-ем, что мы видели на детской площадке, – нежно отстраняя от красивого личика маленькую ручонку, как любят говорить женщины: "в перевязочках". Карапуз спрятал руку за спину и громко сказал:
– Видел, яму зарыли на Х….!
Стол замер и тихо выдохнул, правда пьяный доктор озвучил чуть громче три русские буквы, на которые матросы, работающие во дворе, зарыли яму. Гогот сотряс комнату. Артемка, подхваченный сильными руками восторженного капитана 1 ранга Дуба полетел под потолок. Фрида Романовна, вмиг ставшая похожей на Фаину Раневскую, весело смеялась, откинувшись на спинку дивана. Ошарашенная выходкой сына, Тамара бессильно опустилась на стул. Артемка бултыхался в руках Дуба, "где-то там наверху" и заливался весельем.
Старов понял, что малыш разрушил в секунду стену, разделяющую молодые семьи и семьи, состоявшиеся в этих суровых северных буднях. Он тот самый, ради которого нужны атомные подводные лодки и дальние походы! Артемка – центр вселенной, вокруг, которого крутится этот сложный мир взрослых с их извечными вопросами карьеры и сурового советского быта военных городков.
Отпущенный на свободу, Артем под первые в своей жизни овации, убежал на улицу к большим "пацанам" и одиноким пенсионерам – в едином порыве, радующимся, что яму во дворе успели зарыть, правильно ("до лютых северных морозов").
Глубоко за полночь неслась дружная песня "о таящем в тумане острове" над двором с облезлыми домами и летела до того самого острова Рыбачьего. Дуб на кухне с Понамарем и Славой "пригубляли" из фляжки со спиртом и дымили "Родопи". Тамара укладывала поудобнее подушку под голову доктора, крепко спящего под морские песни. Фима взасос целовался в ванной с женой капитана Дозикова, а сам капитан лазил на корточках с восторженным Артемкой и тарахтел, играя на паласе в экскаватор, который изображал лейтенант Старов.
Жизнь молодых лейтенантов, благодаря Артемке Адрианову, налаживалась. Старшего лейтенанта Слава получил в отличие от Понамаря, Старова и Фимы, на три дня раньше, но все равно праздновали через год все вместе в присутствии высокого начальства. Может быть потому, что чете Дубовых понравились молодые лейтенанты выпуска 1978 года, а может и потому что Славкина теща приехала к столь значимому для нее событию.
Ещё в школе Юлька стала меркантильной сукой, её абсолютно не интересовали сверстники. Ей, как она говорила, с ними неинтересно, поговорить, мол, не о чем. Хотя самой, если палкой по голове стучать, будет оглядываться, и спрашивать: «Где это стучат?». Любила, знаете ли, по клубам пошляться со ста рублями в кармане, на такси домой. Подружки у нее такие же были, помню пытался к одной подкатить, так она мне заявила, что мужчина без машины - не мужчины. Я потом вспомнил про это, когда на встречу выпускников на Лексусе приехал, вот это глаза у нее были. Если бы узнала, что Лексус не мой, расстроилась бы, наверное.
Рассказ-то, собственно, не про нее, рассказ, про Юльку, после школы поступила она в медицинскую академию, потом вроде отчислилась, сказала, не хочет шесть лет учиться, чтобы потом пятнадцать тысяч зарабатывать. Ушла в экономическую шарагу какую-то. Я уже и не помню где я в то время был, по-моему, завербовался после армии в экспедицию, на крайний север, кажется, не суть.
Встретил я в аэропорту как-то Димку, одноклассника, он и поведал мне замечательную историю о том, что Юлька осела где-то в Новосибирске и мечта её частично исполнилась, стала она санитаркой в больнице. Рассказ этот я забыл буквально через пять минут, я о своих буровых установках думал, оборудование нежное, а грузчики пьяные, как бы чего не случилось.
У меня есть друг Славик. 1964-го года выпуска. То есть, рождения. И заканчивал он в свое время ХВВАУЛ. Для тех, кто не в курсе, то это Харьковское Высшее Военное Авиационное Училище Лётчиков. Выпускался на МиГе-21. За его характерный вид данный девайс среди летунов получил стойкое прозвище «балалайка». Потому что крыло у него треугольного типа.
Осень начала 80-х. Все студенты-курсанты помогают колхозникам убирать урожай. Ну, и этих архаровцев тоже запрягли на уборку. Приехала с утра рота курсантов, выслушала задание председателя колхоза: «Копать отсюда и до ужина» и уныло принялась за вскапывание.
А надо сказать, что одна из полётных зон располагалась как раз неподалёку от поля данного колхоза. И рота курсантов, вместо того, чтобы копать, стояла в мечтательно-тоскливых позах, оперевшись на лопаты с тоской задирая головы, и смотрела как резвится в небе «пара» МиГов-21 (тогда был день полётов). В итоге было принято гениальное решение...
Произошло это в Москве, в академии имени Дзержинского (ныне Петра Великого). В теплую, темную летнюю ночь начальник третьего курса, будучи дежурным по академии, решил прогуляться вокруг территории Дзержинки...
Вдруг... Чу! Что за странный посвист раздается? Ринувшись на звук, он узрел следующую картину... Курсант, явно возвращающийся из самохода, медленно левитировал вверх вдоль казарменной стены. Порядком охреневший офицер подкрался поближе и увидел, что нарушитель на самом деле поднимается на веревке с привязанной к ней перекладиной (наподобие тарзанки), которая резво втягивалась в окно четвертого этажа...
Что делать? Налицо вопиющее нарушение дисциплины! Кричать бесполезно - только быстрее втянут сослуживца в окно. В силу темноты и того, что обозрению выставлена только филейная часть тела, опознать курсанта также не является возможным... Рассудив, что, судя по скорости поднятия бойца, действия его соратников весьма слаженны, а значит дело поставлено на поток, нач.курса предпринял гениальное, на его взгляд, решение - брать с поличным!
Выждав для конспирации минут десять, он подошел под окно и "громко и четко" воспроизвел посвист курсанта. Менее чем через минуту "карета была подана". Офицер аки гордый птах уселся на жердочку и подергал веревку - мол, тяните... Вознесение началось...
Броня, тксссть, крепка, а у высоких берегов Омура - Чисавые Родины стоятъ. И тишина...
Это все я написал чиста чтобе не набить три строки по-настоящему нехорошего мата, после которого лучше час не курить и минима часа три непитаццо. Истенно говорю Вамъ: готовьтесь кормить чужую армию, громадянчеги.
Я отслужил положенный нынче год. на дальнем востоке, попал в ВДВ. не совсем туда, куда собиралсо, но всё равно неплохо. Решил накатать компактный доклад о нынешней арьмии, "служба глазами младшего сержантика-срочника". Вдруг пригодится?
Главное впечатление от армии - стало значительно мягше. Всё, о чем рассказывали более зрелые знакомые, хапнувшие "той самой", ещё Советской Армии, никак не может сравниваться с детским садом, который мы имеем сегодня. Куча непонятных гражданских тёток, психологов, врачей, сотрудников прокуратур окружают юные стада и постоянно лезут к солдатикам с вопросами типа: "Нет ли температуры?", "Не обижают?", "Как настроение?". Главная движущая сила любой нормальной армии, звездюлина, нынче проявляется лишь втихую, вполсилы и как-то серенько. При мне двоих ребят-срочников отправили на 4 мес в дизель за (!) леща (пощёчину) вновь прибывшему из учебки капральчику при спросе за невыполнение приказа. Один звонок маме на гражданку, и у любого солдата или офицера могут возникнуть серьёзные проблемы. Один знакомый юрист рассказывал, что в подобных делах доказательства не особо важны, главное - заява.
Рассказ от третьего лица, достоверность гарантирована, так как рассказчик был весьма серьёзный человек и занимал к тому же ответственный пост. Повествование услышано им лично из уст одного из старших офицеров связи, который служил тогда на стройке века БАМе. Дело происходило тогда ещё в Ленинграде в начале 80-х.
В то время этот офицер, будучи ещё старшим лейтенантом, проходил учёбу в военной академии войск связи, где обучались не только граждане Советского Союза, но и из других соцстран того времени. Конечно, учились в основном молодые ещё мужики, которые своё свободное время проводили в различных развлечениях, а времени было достаточно, так как и денег.
Частенько свой досуг молодые офицеры проводили в ресторанах, как наши, так и офицеры из других соцстран. Как-то собралась у них интернациональная кампания и, как это водится, после принятия N-ых доз спиртного зашёл у них спор насчёт выпивки. Немцы стали утверждать, что русские не умеют пить водку - и это очень сильно задело наших офицеров.
В далекие застойные годы приехала на традиционную весеннюю (осеннюю) проверку в мотострелковый полк, базирующийся вдалеке от цивилизации комиссия, собственно для проверки этого же славного пехотного полка. Поскольку удаленность полка от руководства была значительной и очагами культуры гарнизон не был обременен, то и времяпрепровождение большинства офицеров в свободное от службы время было до банального простым. Примерно как в анекдоте: "Почему пьете? - потому, что она жидкая, а если бы она была твердая - я бы ее грыз!"
А тут проверка. Нужно отметить, что любая проверка начинается со строевого смотра всей воинской части, выходят в полной экипировке даже все хромые, косые и прикидывающиеся, за исключением внутреннего наряда.
Юный дикорастущий полковник - председатель комиссии с помощниками осматривает подразделения полка проверяя портянки, нижнее белье, шанцевый инструмент, содержимое и комплектность вещевых мешков солдат и тревожных чемоданов офицеров. Все как всегда - рутинно и до хруста в спине достало. И тут проверяющий не верит своим глазам.
В армии я не был, поскольку был студент. Так, разве что - на военке. А военка - она военка и есть. Чтоб приобщиться к общему героизму народных масс. Под занавес - когда учеба уже кончилась, а дипломов еще нет - случились сборы. В энском авиационном полку. Там такие большие самолеты. Типа аэробусов. Только для десанта. Ил-76, кто знает. Я согласно ВУС - штурман. Хотя, какой из меня штурман - одно расстройство. Студент. Но пришлось.
Кормили знатно. Это обнадеживало.
Голубой карантин называлось. В том смысле - для летунов.
Обмундировали. Портянки. Сапоги - в самый раз. Гимнастерка большеватая.
Размера на три. Или пять. Времен немецкой компании. Почти новая - совсем без дырок и без погон. Для «партизан». Напоминало игру «Зарница». Была такая у пионеров. И я в ней - как есть «партизанский штурман». В зеленой форме. Потому как летун.
Эту совершенно невероятную историю поведал знакомый военный хирург. Служил у них в гарнизоне один офицер. Пил безбожно. Вместе с ним проживали жена и тёща. Старая тёща совсем достала и супругу и зятя. Склочный её характер усугублялся маразмом и склерозом.
Однажды ночью, придя домой пьяным вдугаря, офицер решил положить конец страданиям семьи. Взяв молоток и гвоздь-десятку он с размаху вколотил его в голову пьяной тёщи. Типа, никто не узнает, отчего померла старушка - похороним и дело с концом.
Однако, проснувшись утром, он увидел тёщу живой и невредимой, готовящей завтрак на кухне. «Ну надо же, какой реальный сон приснился!» - ошалел офицер.
Недели через две тёща начала жаловаться на головную боль. Ну жена поначалу ей таблеток надавала, а тёща знай талдычит, что голова у неё болит. Пошла к терапевту. Та давление померила, какие-то лекарства присоветовала и отпустила болящую с миром. Но боль не проходила. На второй раз терапевт послала тёщу к хирургу. Хирург осмотрел голову и... тоже ничего не заметил. Потому что шляпка гвоздя покрылась корочкой похожей на перхоть.
Лето, Батуми, Советская армия. Мы с ребятами спрятались в маленькой мастерской и тихонько пережидали время между завтраком и обедом. Открылась дверь и Дима закатил на тележке какую-то штуковину.
Дима мой боевой друг, сейчас таких называют ботаниками, а тогда говорили: «Петя из дворца пионеров». Он знал наизусть название всех тиристоров и радиоламп, а уж приемник смог бы смастерить даже из двух ржавых гвоздей...
Короче умнейшая голова, но на стопроцентного ботаника Дима не тянул, характер не ботанический, ведь из осетина хреновый «ботан»...
И вот он уже как черный ворон с отверткой, нарезал круги вокруг облупленной железной штуковины зелено-красного цвета. Штуковина была похожа на замысловатый раструб автомобильной сигнализации, только размером с холодильник, на шильдике значился 196... затертый год. На вопрос общественности: «Шо это за байда...?», Дима объяснил, что это списанный и ловко стыренный им со склада излучатель инфразвуковых волн, только ему нужен специальный генератор.
Давным-давно главным инженером ВВС Московского ВО был генерал по фамилии Муха, интеллигентный, компетентнейший и всеми уважаемый.
На одном из подведений итогов разбирали нехарактерные (нетипичные) отказы авиционной техники. Один из офицеров докладывал об отказе на самолете, связанного со сбоем в работе приемника воздушного давления (ПВД). Дойдя до причины отказа ПВД, офицер сказал:
- А причина отказа оказалась банальная: в ПВД попала муха!
Сидящий в президиуме генерал Муха, встрепенулся, и посмотрев на офицера-докладчика поверх очков, заинтересованно спросил:
- Кто-кто туда попала?!
