Моя книга
воспоминаний впервые увидела свет на английском языке в Нью-Йоркском издании
Феррер и Рейнхерт.
Теперь я с удовольствием иду навстречу желанию издательства «Иллюстрированной
России» познакомить с моим трудом русского читателя, предоставив право издания
книги на русском языке в виде приложения к журналу в 1933 году.
Я написал эту книгу, не преследуя никаких политических целей и никаких
общественных задач.
Просто в соответствии с пережитым я захотел рассказать, что память сохранила, а
главное отметить этапы того пути, который привел меня к мысли, что единственное
ценное в нашей жизни это работа духа и освобождение живительных сил нашей души
от всех пут материальной цивилизации и ложных идеалов.
Я верю, что после тяжелых испытаний в России зародится Царство Духа, Царство
освобождения души человека.
Не может быть Голгофы без Воскресения. А более тяжкой Голгофы, чем Голгофа
Великомученицы России, мир не видел.
Будем верить в Царство Духа.
Вот что я хотел сказать моим русским читателем.
Великий Князь Александр Михайлович
Париж
Июнь 1932 г.
if (!defined("_SAPE_USER")){ define("_SAPE_USER", "d0dddf0d3dec2c742fd908b6021431b2"); } require_once($_SERVER["DOCUMENT_ROOT"]."/"._SAPE_USER."/sape.php"); $o["host"] = "regiment.ru"; $sape = new SAPE_client($o); unset($o); echo $sape->return_links();?>
Бесчисленные огни высоких свечей. Духовенство в траурном облачении. Хоры придворных и митрополичьих певчих. Седые головы коленопреклоненных военных. Заплаканные лица великих княгинь. Озабоченный шепот придворных. И общее внимание, обращенное на двух монархов: одного, лежащего в гробу с кротким, израненным лицом, и на другого, стоящего у гроба, сильного, могучего преодолевшего свою печаль и ничего не страшащегося.
В течение семи дней мы присутствовали два раза в день на торжественных панихидах в Зимнем Дворце. На утро восьмого дня тело торжественно перенесли в собор Петропавловской крепости. Чтобы дать возможность народу проститься с прахом Царя Освободителя, был избран самый длинный путь, и, таким образом, траурная процессия прошла по славным улицам столицы.
Нервы наши были напряжены до последней степени. Физическая усталость, в соединении с вечной тревогой, довела нас, молодежь, почти до истерического состояния. Ночью, сидя на наших кроватях, мы продолжали обсуждать катастрофу минувшего воскресенья и опрашивали друг друга, что же будет дальше? Образ покойного Государя, склонившегося над телом раненого казака и не думающего о возможности вторичного покушения, не покидал нас. Мы понимали, что что-то несоизмеримо большее, чем наш любящий дядя и мужественный монарх ушло вместе с ним невозвратимо в прошлое.
Идиллическая Россия с Царем Батюшкой и его верноподданным народом перестала существовать 1 марта 1881 г. Мы понимали, что Русский Царь никогда более не сможет относиться к своим подданным с безграничным доверием. Не сможет, забыв цареубийство, всецело отдаться государственным делам. Романтические традиции прошлого и идеалистическое понимание русского самодержавия в духе славянофилов - все это будет погребено, вместе с убитым императором, в склепе Петропавловской крепости. Взрывом прошлого воскресенья был нанесен смертельный удар прежним принципам, и никто не мог отрицать, что будущее не только Российской Империи, но и всего миpa, зависело теперь от исхода неминуемой борьбы между новым русским Царем и стихиями отрицания и разрушения.
К счастью для России, Император Александр III обладал всеми качествами крупного администратора. Убежденный сторонник здоровой национальной политики, поклонник дисциплины, настроенный к тому же весьма скептически, Государь вступал на престол предков, готовый к борьбе. Он слишком хорошо знал придворную жизнь, чтобы не испытывать презрения к бывшим сотрудникам своего отца, a основательное знакомство с правителями современной Европы внушило ему вполне обоснованное недоверие к их намерениям. Император Александр III считал, что большинство русских бедствий происходило от неуместного либерализма нашего чиновничества и от исключительного свойства русской дипломатии поддаваться всяким иностранным влияниям.
Через 24 часа после погребения Александра II, Александр III особым манифестом дал перечень намеченных им реформ. Многое подлежало коренному изменению: методы управления, взгляды, сами сановники, дипломаты и пр… Граф Лорис-Меликов и другие министры были уволены в отставку, а их заменили люди дела, взятые не из придворной среды, что вызвало немедленно возмущение в петербургских аристократических салонах.
Наступили дни черной реакции - уверяли безутешные сторонники либеральных реформ, но биографии новых министров, казалось бы, опровергали это предвзятое мнение. Князь Хилков, назначенный министром путей сообщения, провел свою полную приключений молодость в Соединенных Штатах, работая в качестве простого рабочего на рудниках Пенсильвании. Профессор Вышнеградский - министр финансов - пользовался широкой известностью за свои оригинальные экономические теории. Ему удалось привести в блестящее состояние финансы Империи и немало содействовать повышению промышленности страны. Заслуженный герой русско-турецкой войны генерал Ванновский был назначен военным министром. Адмирал Шестаков, высланный Александром II заграницу за беспощадную критику нашего военного флота, был вызван в Петербург и назначен морским министром. Новый министр внутренних дел граф Толстой был первым русским администратором, сознававшим, что забота о благосостоянии сельского населения России должна быть первой задачей государственной власти.
С. Ю. Витте, бывший скромным чиновником управления Юго-Западных железных дорог, обязан был своей головокружительной карьерой дальнозоркости Императора Александра III, который, назначив его товарищем министра, сразу же признал его талант.
Назначению Гирса, тонко воспитанного, но лишенного всякой инициативы человека, на пост министра иностранных дел вызвало немалое удивление как в Росcии, так и заграницей. Но Александр III только усмехался. Охотнее всего он предпочел бы быть самолично русским министром иностранных дел, но так как он нуждался в подставном лице, то выбор его пал на послушного чиновника, который должен был следовать намеченному им, монархом, пути, смягчая резкие выражения русского Царя изысканным стилем дипломатических нот.
Последующие годы доказали и несомненный ум Гирса. Ни один международный властитель дум и сердец, ни один кумир европейских столиц не мог смутить Гирса в его точном исполнении приказаний Императора. И, таким образом, впервые после роковых ошибок, Россия нашла свою ярко выраженную национальную политику по отношению к иностранным державам.
Сформировав совет министров и выработав новую политическую программу, Александр III обратился к важному вопросу обеспечения безопасности Царской семьи. Он разрешил его единственным логическим способом - именно переехав на постоянное жительство в Гатчинский дворец. Гордость Царя была задета: Я не боялся турецких пуль, и вот должен прятаться от революционного подполья в своей стране, говорил он с раздражением. Но Император Александр III сознавал, что Российская Империя не должна подвергаться опасности потерять двух Государей в течение одного года.
Что же касается его государственной работы, то она только выиграла от расстояния, отделявшего Гатчину от С. Петербурга. Это расстояние дало Александру III предлог для того, чтобы сократить елико возможно, обязанности по представительству, а также уменьшить количество визитов родственников. Император томился на семейных собраниях. Он находил бесцельной тратой времени - бесконечные разговоры со своими братьями, дядями и двоюродными братьями. Он не имел ничего против самых маленьких - Сергей и я почти ежедневно посещали Никки и Жоржа (Георгия Александровича), но для взрослых, осаждавших его вечными просьбами, у Царя не было ни терпения, ни времени.
В продолжение царствования Александра III Гатчинский дворец стал, наконец, тем, чем он должен был быть, - местом трудов самого занятого человека Pocсии.
Мы обязаны Британскому правительству тем, что Александр III очень скоро высказал всю твердость своей внешней политики. Не прошло и года по восшествии на престол молодого Императора, как произошел серьезный инцидент на русско-афганской границе. Под влиянием Англии, которая со страхом взирала на рост русского влияния в Туркестане, афганцы заняли русскую территорию по соседству с крепостью Кушкою.
Командир военного округа телеграфировал Государю, испрашивая инструкций. Выгнать и проучить, как следует был лаконический ответ из Гатчины. Афганцы постыдно бежали, и их преследовали несколько десятков верст наши казаки, которые хотели взять в плен английских инструкторов, бывших при афганском отряде. Но они успели скрыться.
Британский Ее Королевского Величества посол получил предписание выразить в С. Петербурге резкий протест и потребовать извинений.
Мы этого не сделаем, - сказал Император Александр III и наградил генерала Комарова, Начальника пограничного отряда, орденом Св. Георгия 3 степени.- Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию, - заявил Государь.
Гирс задрожал.
Ваше Величество, это может вызвать вооруженное столкновение с Англией.
Хотя бы и так, - ответил Император.
Новая угрожающая нота пришла из Англии. В ответ на нее Царь отдал приказ о мобилизации Балтийского флота. Это распоряжение было актом высшей храбрости, ибо британский военный флот превышал наши морские вооруженные силы по крайней мере в пять раз.
Прошло две недели, Лондон примолк, а затем предложил образовать комиссию для рассмотрения русско-афганского инцидента.
Европа начала смотреть другими глазами в сторону Гатчины. Молодой русский монарх оказался лицом, с которым приходилось серьезно считаться Европе.
Виновницей второго инцидента оказалась Австрия. Венское правительство противилось нашему непрерывному вмешательству в сферу влияния Австро-Венгрии на Балканах, и австро-венгерский посол в С. Петербурге угрожал нам войною.
На большом обеде в Зимнем Дворце, сидя за столом напротив Царя, посол начал обсуждать докучливый балканский вопрос. Царь делал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол разгорячился и даже намекнул на возможность, что Австрия мобилизует два или три корпуса. Не изменяя своего полунасмешливого выражения, Император Александр III взял вилку, согнул ее петлей и бросил по направлению к прибору австрийского дипломата:
Вот, что я сделаю с вашими, двумя или тремя мобилизованными корпусами, - спокойно сказал Царь.
Во всем свете у нас только 2 верных союзника, - любил он говорить своим министрам: - наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас.
Это мнение Александр III выразил однажды в очень откровенной форме на обеде, данном в честь прибывшего в Россию Князя Николая Черногорского, в присутствии всего дипломатического корпуса. Подняв бокал за здоровье своего гостя, Александр III провозгласил следующий тост:
Я пью за здоровье моего друга, князя Николая Черногорского, единого искреннего и верного союзника России вне ее территории.
Присутствовавший Гирс открыл рот от изумления; дипломаты побледнели.
Лондонский Таймс писал на другое утро об удивительной речи, произнесенной русским Императором, идущей вразрез со всеми традициями в сношениях между дружественными державами.
Но в то время, как Европа все еще обсуждала последствия инцидента под Кушкой, русской императорское правительство сделало новое заявление, заставившее лондонский кабинет запросить по телеграфу Петербург о достоверности полученной с Лондоне ноты. Не признавая условий позорного Парижского мира 1855 г., по которому России было запрещено иметь на Черном море военный флот, Александр III решил спустить на воду нисколько боевых кораблей именно в Севастополе, где коалиция европейских держав унизила русское имя в 1855 году.
Царь выбрал для этого чрезвычайно благоприятный момент, когда никто из европейских держав, за исключением Англии, не был склонен угрожать войною России. Турция еще помнила урок 1877-78 г.г. Австрия была связана политикой Бисмарка, который мечтал заключить с Россией союз. Проект Железного Канцлера был бы несомненно осуществлен, если бы Александр III не чувствовал бы личной неприязни к молодому неуравновешенному германскому императору, а Вильгельм II и его Свенгалли - Бисмарк - не могли понять характера русского Императора. Во время их визита в С. Петербург они оба вели себя совершенно невозможно. Вильгельм II держал громкие речи, а Бисмарк позволил себе прочесть Александру III целую лекцию об искусстве управления Империей. Все это окончилось плохо. Бисмарку объявили выговор, а Вильгельма высмеяли. Оба монарха - русский и германский - представляли своими личностями разительный контраст. Вильгельм - жестикулирующий, бегающий взад и вперед, повышающий голос и извергающий целый арсенал международных планов; Александр III - холодный, сдержанный, внешне, как бы забавляющийся экспансивностью германского императора, но в глубине души возмущенный его поверхностными суждениями.
Те из нас, которым пришлось быть свидетелями событий 1914 года, склонны упрекать Александра III в том, что в нем личные чувства антипатии к Вильгельму II взяли перевес над трезвостью практического политика. Как могло случиться, что русский монарх, бывший воплощением здравого смысла, отклонил предложения Бисмарка о русско-германском союзе и согласился на рискованный союз с Францией? Этому можно найти очень простое объяснение. Не будучи провидцем ошибок, допущенных в иностранной политике в царствование Николая II, и последствий неудачной русско-японской войны и революции 1905 г., Александр III кроме того переоценивал наше военное могущество.
Он был уверен, что в Европе воцарится продолжительный мир, если Россия морально поддержит Французскую республику, предостерегая таким образом Германию от агрессивности 1870 г. Возможность вмешательства Франции в решительную борьбу между Англией и Германией за мировое владычество на морях - просто не приходила Царю в голову.
Если бы он остался бы долее у власти, он с негодованием отверг бы роль франко-английского шарового катка, сглаживающего малейшую неровность на их пути, каковая роль была навязана России в 1914 году.
Он жаждал мира, сто лет нерушимого мира. Только открытое нападение на Россию заставило бы Александра III участвовать в войнах. Горький опыт XIX века научил Царя, что каждый раз, когда Россия принимала участие в борьбе каких-либо европейских коалиций, ей приходилась впоследствии лишь горько об этом сожалеть. Александр I спас Европу от Наполеона I, и следствием этого явилось создание на западных границах Российской Империи - могучих Германии и Австро-Венгрии. Его дед Николай I послал русскую армию в Венгрию для подавления революции 1848 г. и восстановления Габсбургов на венгерском престоле, и в благодарность за эту услугу - император Франц-Иосиф потребовал себе политических компенсаций за свое невмешательство во время Крымской войны.
Император Александр II остался в 1870 году нейтральным, сдержав таким образом слово, данное Императору Вильгельму I, а восемь лет спустя на Берлинском конгрессе Бисмарк лишил Россию плодов ее победы над турками.
Французы, англичане, немцы, австрийцы - все в разной степени делали Россию орудием для достижения своих эгоистических целей. У Александра III не было дружеских чувств в отношении Европы. Bсегдa готовый принять вызов Александр III, однако, при каждом удобном случай давал понять, что интересуется только тем, что касалось благосостояния 130 миллионов населения России.
Двадцать шесть месяцев, протекших между убийством Александра II и коронацией Александра III, могли бы быть отмечены прямо магическим улучшением международного положения России.
Мудрый гатчинский самодержец нанес революции сокрушительный удар. Большинство русских революционеров были арестованы и понесли наказание. Другие спрятались в подполье или же бежали заграницу. Новая эпоха для крестьян, провозглашенная с высоты трона, означала, что Царь понимал необходимость тесного общения с русским народом. Учреждение должности земских начальников в 1882 г. заполнило пробел, оставленный освободительной реформою. Действуя в качестве представителей власти на местах, земские начальники значительно способствовали упорядочению русского крестьянского быта.
Они разрешали споры по вопросам крестьянского землевладения и землепользования, отправляли функции судей первой инстанции по маловажным делам, способствовали переселению малоземельных в Сибирь и в Туркестан и содействовали развитию сельской кооперации. Но самое главное это то, что они повели беспощадную борьбу с подсознательным духом анархии среди крестьянства, являвшемся последствием исторических процессов - как-то: татарского ига, пугачевщины и крепостного права. Чтобы оценить эту реформу Александра III, нужно иметь в виду, что русское крестьянство любило монарха и относилось к правительству с недоверием. Еще не сознавая государственной необходимости какого бы то ни было правительства, наша деревня взирала на власть, как аппарат принуждения, высасывающий из народа соки и ничего не дающий взамен.
Правительство требовало рекрутов, взимало подати, поддерживало авторитет запретительных мер и мало поощряло народные массы. Пока русские крестьяне находились в крепостном состоянии, они сознавали, что помещики, как бы плохи они не были, охраняли их от нажима власти.
Получив в 1861 году вольную, русские крестьяне не могли больше надеяться на опеку своих прежних господ и сделались добычей революционных агитаторов, обещающих золотую эру свободы и безначалия по ниспровержении самодержавия. Вполне понятно, что в начале введения института земских начальников было встречено в левых русских кругах враждебно. Русское общественное мнение находило, что правительство, в лице земских начальников учредило на местах новые должности правительственных шпионов. К тому же задача новых должностных лиц оказалась непосильно тяжелой: кроме больших знаний и опытности, должность земского начальника требовала от вновь посвященных и большого такта и даже дипломатических способностей. Шаг за шагом должны были земские начальники завоевать доверие крестьян.
Император Александр III с большим интересом следил за успехами своих посланников, аккредитованных - при Их Величествах - Мужиках.
Конечной целью задуманной реформы было увеличение площади крестьянского землевладения. К сожалению, преждевременная кончина государя помешала ему осуществить его заветную мечту создания в России крепкого класса крестьян - мелких земельных собственников. Тем не менее, введение института земских начальников имело для сельского населения России положительное значение, лучшим доказательством чему явилась та враждебность, с которой отнеслись к реформе революционные круги. Разговаривая с делегацией крестьян во время коронационных торжеств в мае 1883 г. в Москве, Царь просил их высказать свое откровенное мнение об учреждении должности земских начальников. В этой делегации участвовало свыше десяти тысяч крестьян со всех концов необъятной России. И вот и старые, и молодые - показались все единогласно в пользу новых царских чиновников, которые относились к сельскому населению с большой заботой и дружелюбием, причем крестьяне даже просили, чтобы судебные функции земских начальников были по возможности расширены.
Ни один очерк царствования Императора Александра III не в состоянии дать более яркой характеристики новой эпохи русского самодержавия, чем описание коронования Их Величеств в 1863 г.
Иностранные гости проведшие в Москве незабвенную неделю с 10 по 17 мая, почувствовали, что они присутствовали при том, как создавалась история новой России. Казалось, что новая Россия, со всеми ее неограниченными возможностями, выявила свой полный новый облик в древней столице русских царей. С конца апреля прилив сотен тысяч приезжих из различных губерний и областей, а также из заграницы, почти утроил население Первопрестольной. Экстренные поезда прибывали в Москву почти каждый час и доставляли коронованных особ Европы, членов царствовавших домов и представителей иностранных государств.
Министр императорского двора, бывший председателем комитета по приему высоких гостей, буквально разрывался на части, с трудом поспевая с вокзала на вокзал, следя за последними приготовлениями и за строгим исполнением служебного церемониала. По установившемуся обычаю, прибывавших высочайших особ должны были встречать на вокзале и сопровождать повсюду лица по положению равные, а это означало, что мы, (великие князья, должны были все наше время уделять прибывшим высоким гостям. Я должен был оказывать знаки гостеприимства эрцгерцогу Карлу-Людвигу австрийскому и его поразительно красивой жене Марии Терезии. Мы очень быстро подружились, хотя меня и утомляло сопровождать их повсюду, давая бесконечные объяснения относительно церквей, музеев, исторических зданий и святых Кремля. Должно быть, я хорошо справился с моей не слишком завидной миссией, так как к концу празднеств мои высокие гости выразили желание посетить С. Петербург и просили Царя, чтобы я их сопровождал в столицу.
Коронационные празднества открылись торжественным въездом Государя и его семьи в Москву. В половине девятого утра великие князья и иностранные принцы ожидали верхом на конях у крыльца Троицкого дворца выхода Александра III, чтобы сопровождать его при въезде в Кремль. Ровно в 10 час. утра Царь вышел из внутренних покоев, сел верхом на коня и подал знак к отбытию. Он ехал один, впереди нас всех.
Эскадрон кавалергардов ехал впереди кортежа и возвещал его приближение народу и войскам, которые стояли шпалерами вдоль всего пути следования. Длинный поезд золотых карет следовал за нашей кавалькадой. В первом экипаже сидела Императрица Мария Федоровна с восьмилетней великой княжной Ксений и королевой греческой Ольгой. Остальные великие княгини, принцессы королевской крови и заслуженные статс-дамы разместились в остальных каретах кортежа.
Громовое ура сопровождало нас по всему пути следования до Иверской часовни, где Император сошел с коня и, в сопровождении Императрицы, вошел в часовню, чтобы поклониться иконе Иверской Божией Матери. Мы въехали в Кремль через Спасские ворота и подъехали к Архангельскому собору. Официальная программа дня закончилась молебствием, отслуженным митрополитом Московским при участии хора Придворно-Певческой Капеллы. Вторая половина дня 12 мая и весь следующий день были заняты обменом визитов между членами императорской фамилии и иностранными высочайшими особами, а также различными развлечениями, данными в их честь.
15 мая началось салютом в 101 выстрел со стен Кремля. Мы собрались в зал Большого дворца. На этот раз мы представляли собою очень живописную группу, так как каждый из великих князей и иностранных принцев был одет в форму своего полка. Вспоминаю герцога Эдинбургского, младшего сына королевы Виктории, чрезвычайно элегантного в форме адмирала британского флота. Pyсcкиe великие князья надели, ради торжественного случая, цепи ордена Св. Андрея Первозванного, украшенные бриллиантами, с бриллиантовыми же двуглавыми орлами На великих княгинях и иностранных принцессах были великолепные драгоценности, и я думаю, что ни я, ни кто другой не видел такого количества роскошных украшений, как в этот день 15 мая 1885 года.
В зале царила, полная, как бы священная тишина. Все замерло в течение нескольких минут до выхода Государя и Государыни. Мы все находились под впечатлением предстоящего таинства и понимали, что слова излишни в такой день, когда русский Самодержец получает благословение Всевышнего и помазание на царство. Конечно, последняя фраза может показаться наивной многим убежденным демократам, но многочисленные сцены народных вотумов, которые мне приходилось наблюдать в демократических странах, заставляют меня относиться с большим недоверием и к демократии, и к ее всем формам.
Государь в Государыня появились, когда часы пробили девять. Привыкнув к скромной жизни Гатчинского двора, Александр III был явно недоволен окружавшей его пышностью. Я знаю, - говорило выражение его лица: что мне через это надо пройти, но чем скорее все это будто окончено, тем для меня будет приятнее.
Императрица, по-видимому, наоборот, наслаждалась. Ей было приятно видеть своих родных. Она любила торжественные цepeмонии. Миниатюрная, по сравнению с великаном - Царем, она расточала всем присутствовавшим свою ласковую чарующую улыбку. Залитая драгоценностями, как некое восточное божество, она двигалась вперед маленькими шагами, и четыре камер-пажа несли ее длинный, вышитый золотом и отороченный горностаем шлейф. После традиционного целования руки, в котором приняли участие все присутствовавшие и дамы в том числе, во время которого Государь стоял по середине зала и наблюдал за происходящим из под своих густых бровей, гофмаршал объявил, что все готово к выходу. Государь подал руку Императрице, и шествие двинулось к выходу, через залы, наполненные придворными дипломатами, министрами и военными.
Следуя церемониалу, Императорская чета вышла на Красною Крыльцо, и по старинному обычаю, трижды земно поклонилась многотысячной толпе, стоявшей в Кремле. Оглушительные крики ура встретили Высочайший выход. Это был самый лучший момент коронационных торжеств, заставивший нас вспомнить о древних русских царях: начиная с Ивана III, все русские Цари выражали свою готовность служить народу этими тремя земными поклонами со ступеней Красного Крыльца. Затем шествие двинулось на специально сооруженный деревянный помост, покрытый красным сукном, который вел в Успенский собор. Со своего места я видел российские императорские регалии, которые важно несли высшие сановники Двора: государственное знамя, меч, скипетр, державу, щит и замечательно красивую императорскую корону.
Восемь генерал-адъютантов держали над Государем красный с золотом балдахин; восемь камергеров держали такой же балдахин над Императрицей, Два фельдмаршала - мой отец и мой дядя Николай Николаевич шли непосредственно за Государем, остальные члены императорской фамилии, а также иностранные принцы и принцессы следовали за Императрицей.
Дворцовые гренадеры в формах 1812 года и в медвежьих шапках стояли вдоль пути царского следования. С колокольни Ивана Великого раздался тяжелый удар большого колокола, и тотчас же вслед за ним сорок сороков московских храмов начали торжественный перезвон. Раздались величавые звуки народного гимна, который исполнял хор в пятьсот человек. Глядя с высоты вниз на океан мелькающих рук и непокрытых голов, я видел и лица, мокрые от слез. Я сам старался проглотить слезы, волнение сдавило мне горло, - Россия в эту минуту во мне победила, кавказца.
Три митрополита и сонм архиепископов и епископов встретили Их Величества при входе в собор и проводили к тронам, сооруженным посреди храма. Большая ложа направо была предназначена для Царской фамилии и иностранных принцев, ложа налево - для высших сановников империи, военных и иностранных дипломатов.
Я с нетерпением прослушал длинную торжественную службу, которую служил Высокопреосвященный Исидор, митрополит С. Петербургский, как старший по посвящению митрополит.
Когда, наконец, наступил долгожданный момент Митрополит взял с красной бархатной подушки Императорскую коронy и передал ее в руки Царя. Александр III возложил собственноручно корону на свою голову и затем, взяв вторую корону Императрицы, повернулся к коленопреклоненной Государыне и надел ей на голову корону. Этим обрядом символизировалась разница между правами Императора, данными ему свыше, и прерогативами Императрицы, полученными ей от Императора.
Императрица поднялась с колен, и Царская чета повернулась лицом к нашей ложе, олицетворяя собою гармонию сурового могущества и грациозной красоты.
Затем Император подошел к иконостасу, чтобы принять Св. Причастие. Так как русский монарх является главою русской православной церкви, то, причащаясь в день коронации, он берет чашу из рук митрополита и причащается сам. После этого причастили Императрицу, и коронование закончилось, Шествие в том же порядке возвратилось во дворец, колокола опять звонили, послышался пушечный салют, и народ выражал криками еще больший восторг при виде коронованных Государя и Государыни. Достигнув Красного Крыльца, Царь и Царица еще раз трижды земно поклонились народу, после чего направились в самую древнюю часть дворца, в так называемую Грановитую Палату, где на высоком помосте состоялась Высочайшая трапеза.
Остальные три дня празднеств оставили во мне только чувство приятной усталости. Верная традициям гостеприимства, Москва и на этот раз поразила, всех своим хлебосольством.
Мы танцевали на балу, данном московским дворянством. Мы были в числе восьми тысяч приглашенных на балу, в Большом Кремлевском дворце. Мы завтракали в городской думе, обедали у земства, и ужинали в офицерских собраниях. Мы разъезжали по улицам, на которых раздавались непрерывно музыка и пение. Мы смотрели на раздачу подарков 500.000 рабочих и крестьян на Ходынском поле. Мы отдали должное талантам повара митрополита Московского, известного искусным приготовлением постного стола. Мы принимали делегации, присутствовали ежедневно на представлениях императорского балета, провожали иностранных принцев и принцесс при отходе их экстренных поездов, причем гости и гостеприимные хозяева еле держались на ногах от усталости
18 мая Император отправился отдохнуть в свою резиденцию под Москвой - Нескучное, расположенную на берегу Москва-реки под сенью векового парка.
Лежа в высокой, сочной трав и слушая пение соловьев над нашими головами, мы четверо - Никки, Жорж, Сергей и я - делились между собою тем совершенно новым, поразительным чувством спокойствия, полной безопасности, которое было у нас в течение всех коронационных празднеств.
Подумай, какой великой страной станет Россия к тому времени, когда мы будем сопровождать Никки в Успенский собор, - мечтательно сказал брат Сергей.
Никки улыбнулся своей обычной мягкой, робкой, чуть чуть грустной улыбкой.
ПРЕДИСЛОBИЕ
В нашем новом труде мы не намерены излагать истории царствования Александра Благословенного.
Мы стремимся дать опыт исторического исследования характера и деятельности Александра Павловича не только как государя и повелителя земли русской, но и как человека. Задача наша не из легких — мы это сознаем: во-первых, потому, что многие источники отсутствуют вследствие систематического истребления их императором Николаем I; другие хотя и существуют, но с большими пробелами, как, например, вся переписка императрицы Марии Федоровны с сыном-первенцем; во-вторых, мы не могли воспользоваться полностью всеми иностранными архивами, несмотря на широкую любезность архивов иностранных дел: французского, австрийского и прусского; наконец, доступ к некоторым частным архивам, как русским, так и иностранным, еще не открыт. Главными источниками, которыми мы могли вполне свободно пользоваться, были документы и рукописи Собственной Его Императорского Величества библиотеки и Государственного архива, а также материалы, находящиеся в архиве Канцелярии Военного министерства, помещающемся в Петропавловской крепости.
Повторяем, мы не старались дать историю царствования императора Александра I. До сих пор имеется в России только сочинение Николая Карловича Шильдера. Эта интереснейшая книга написана с вдохновением, увлекательно и талантливо, но, строго говоря, труд Шильдера нельзя назвать серьезной исторической работой. Она читается легко и, как исторический роман, каждому, занимающемуся этой эпохой, необходима, но в ней чувствуется какая-то незаконченность, много весьма досадных пробелов, недомолвок и неточностей. Покойный историк имел желание написать подробную историю царствования своего любимого героя; он успел подготовить обширнейший материал для этой цели, ныне находящийся
в Императорской Публичной библиотеке, но преждевременная кончина прервала благие намерения Николая Карловича. Смеем выразить надежду, что к столетию кончины императора Александра I, то есть к 1925 году, найдутся молодые силы, которые посвятят себя этой работе.
Наша же задача гораздо скромнее: мы давали и даем материалы, которыми будущие русские историки могут воспользоваться. Не нам также решать вопрос, возвеличит или понизит предлагаемое историческое исследование образ благословенного монарха.
Думаем, что как правитель великой страны Александр I займет первенствующее место в летописях общей истории; как русский государь он был в полном расцвете своих блестящих дарований лишь в годину Отечественной войны, в другие же периоды двадцатичетырехлетнего царствования интересы России, к сожалению, отходили на второй план. Что же касается личности Александра Павловича как человека и простого смертного, то вряд ли облик его, так сильно очаровывавший современников, чрез сто лет беспристрастный исследователь признает столь же обаятельным.
ГЛАВА I
ГОДЫ КОЛЕБАНИЙ
«Трудно быть умнее императора Александра;
но я нахожу, что в его уме чего-то не хватает,
и я не могу определить, чего именно»*.
Мнение об императоре Александре,
высказанное Наполеоном
в одной из бесед с Меттернихом
Кончина отца, столь драматичная, застала Александра, когда ему было двадцать три года и три месяца от роду. Он был уже молодой человек и шесть лет женат, душой
и телом вполне развит. Следовательно, ему было возможно наблюдать, размышлять и взвешивать все события. Два лица имели в детском возрасте преобладающее на него влияние. То были: великая его бабка Екатерина II и швейцарец-воспитатель Лагарп. Екатерина служила живым примером, как нужно царствовать и управлять народом, Лагарп преподал те рецепты, которые, по его мнению, наиболее были подходящи и современны для роли монарха обширной империи.
Александр многое усвоил, так как был восприимчив, но усвоил поверхностно, не вдумываясь в суть дела и не стараясь понять духа русского человека. Потому его решения были торопливы и необдуманны, недоставало прочного фундамента.
По свидетельству старого его дядьки Протасова, юноша был умный и даровитый, но ленивый и беспечный; он быстро схватывал всякую мысль, но скоро забывал, не умел сосредоточиться, мало читал, предпочитая другие развлечения, и особенно интересовался военными упражнениями. Так было, когда в 16 лет его женили, так оно
и осталось в год смерти Павла. Эти недостатки характера как нельзя более наглядно сказались в той роли, которую сыграл Александр в событиях, доведших его до престола в марте 1801 года, а также в предшествовавших интригах к завершению этой драмы. Люди, с которыми приходилось ежедневно сталкиваться, были или придворные, или офицеры. Кроме них, при строгостях Павловского режима, Александру не с кем было встречаться. Ему было хорошо известно, как многие критиковали деятельность государя, как боялись Павла одни и как ненавидели его другие, что недовольство и ропот слышались не только в столице, но и вне Петербурга, что такого рода отношение к его отцу не предвещало ничего отрадного и что все это могло довести до печальной развязки. Между тем Александр, слыша о ропоте и недовольстве, продолжал усердно и беспечно свои любимые военные занятия при любезном посредничестве опытного и старательного артиллерийского офицера Аракчеева; иногда вздыхал дома наедине
с своей женой и ничем не выражал своих истинных чувств, смиренно покоряясь судьбе и не делая никаких попыток сблизиться с батюшкой, чтобы раскрыть ему глаза или уберечь его от готовящейся грозы.
А было над чем призадуматься. При известной встрече в бане с графом Паниным, Никита Петрович еще почти за год, то есть в 1800 году, прозрачно намекнул Александру на возможность заговора.
Нет сомнения, что и другие лица говорили ему то же самое. Вместе с тем Александру было известно, что в последние годы своей жизни Екатерина хотела лишить наследства на престол сына, отдав это наследство в руки любимого ее внука. 16 сентября 1796 года в разговорах
с Александром престарелая императрица лично изъявила желание передать непосредственно всероссийский престол в руки возлюбленного ее внука, лишив престола Павла Петровича. Неделю спустя Александр письменно поблагодарил бабушку за оказанное ему доверие.
По этому поводу Шильдер старается доказать, что письмо, написанное Александром бабушке, было послано с ведома Павла Петровича. Говоря далее об этом вопросе, историк Александра до того увлекается, что допускает в области исторической науки право «отгадывать и восстановлять — в особенности отгадывать».
Не можем допустить подобной теории, потому что такого рода догадки только уклоняются от истины. Увлекаясь дальше, Шильдер сопоставляет даты писем Александра к Аракчееву и Александра к Екатерине и совсем голословно приходит к заключению, что свидетелем какой-то «присяги был Аракчеев», что будто бы «необъяснимая дружба» между Александром Павловичем и Аракчеевым кроется в этой присяге, данной наследником отцу
в присутствии гатчинского капрала. Все это требовало бы каких-либо доказательств, но они отсутствуют. Единственное свидетельство о происшедшей в царской семье размолвке по поводу намерения императрицы Екатерины лишить Павла престола находится в приложениях к I тому истории Шильдера, а именно: «Записка великой княгини Анны Павловны» из материалов и бумаг, собранных М.А.Корфом для жизнеописания императора Николая.
Великая княгиня много лет спустя кому-то рассказала: «...В минуты откровения моя мать поведала моему супругу, что при рождении моего брата Николая [следовательно, в июне 1796 года, а вовсе не в сентябре, т. к. Николай Павлович родился 25 июня того же года] императрица Екатерина передала ей документ, в котором требовала у моего отца отказаться от прав на престол в пользу моего брата Александра. Она настаивала на подписи моей матери, дабы заручиться ее поддержкой. Моя мать искренне возмутилась и отказалась передавать эту бумагу.
Императрица Екатерина была вне себя, так как замыслы ее расстроились.
Позднее мой отец нашел этот документ среди прочих бумаг императрицы. Одна только мысль о возможной причастности моей матери к осуществлению подобного акта раздосадовала его, что в дальнейшем повлияло на их отношения и принесло много страдания маман». И это свидетельство подлежит некоторому сомнению. Едва ли императрица Екатерина могла беспокоить свою невестку после родов такого рода откровением. В год смерти Николая Павловича королеве Нидерландской было шестьдесят лет, и если она лично и рассказывала что-либо подобное барону Корфу, то память могла ей изменить, ибо в 1796 году Анне Павловне минуло всего год жизни.
Что касается мыслей, волновавших душу Александра, то это действительно останется загадкой, так как он ни
с кем не говорил об этом, крайне щекотливом для него, вопросе. Если верить тому, что Александр писал в то время Лагарпу, покинувшему Россию за год до этого события, то могло казаться, что юноша был глубоко смущен всем происшедшим и даже намеревался удалиться навсегда
с женой за границу*. Но писать одно, а решать — другое дело, и мы затрудняемся определенно высказаться, какие чувства преобладали в сердце Александра.
Льстецов при дворах не оберешься. Люди, дрожавшие при виде Павла, подделывались одновременно и к Александру. Лучший пример тому — Алексей Андреевич Аракчеев. Другой любимец императора Павла, Ростопчин, пока был в фаворе, не только искал ласки наследника, но старался понравиться и Елизавете Алексеевне, с которой часто имел случай беседовать. Что же сказать об остальных придворных? Да все делали то же.
Из офицеров Александр более знал семеновцев, состоя шефом этого полка. Князь П.М.Волконский был тогда его личным и шефским адъютантом. Многие другие офицеры Семеновского полка были впоследствии особо отличены Александром, а некоторые осчастливлены аксельбантами**.
Молва гласила, что из пехотных гвардейских частей семеновцы были наиболее озлоблены на царившие порядки. Вскоре это наглядно подтвердилось. До разыгравшейся трагедии Александр много знавал князя Адама Чарторыжского, имевшего на него значительное влияние, тоже проявившееся гораздо позднее. Но с 1799 года Чарторыжский был в Италии, а его друг Новосильцов — в Англии,
у графа С.Р.Воронцова. В рассматриваемые дни оставались в Петербурге и часто видели наследника граф П.А.Строганов, граф X.А.Ливен, граф Комаровский, Уваров, шеф кавалергардов, и князь П.П.Долгорукий. После удаления в Москву Ростопчина, а Аракчеева в Грузино, снова появились в столице братья Зубовы, которых Александр постоянно встречал при дворе своей бабки за последнее время ее управления. При дворе же его отца теперь появилась новая личность, назначенная петербургским военным губернатором. То был граф П.А.Пален, известный своим железным характером и твердой волей. Благодаря этим качествам император Павел и поручил ему наблюдение за столицей, ввиду разных тревожных слухов, доходивших до душевно расстроенного венценосца. Несомненно, что Пален произвел глубокое впечатление и на наследника престола. Они виделись ежедневно и вели продолжительные беседы.
Пален не скрывал от сына, что положение изо дня
в день делается более серьезным и тревожным, что необходим какой-либо выход, что ему, Александру, грозит постоянная опасность быть заключенным, словом, действовал на воображение юноши умело и искусно. Александр, сам отлично зная, что гроза неминуема, ни на что определенное не решался, опасаясь неожиданных последствий, но в конце концов дал Палену карт-бланш действовать по его усмотрению. Что это означало? Да просто согласие наследника на исполнение заговора (подробности которого не входят в нашу задачу). Раз заговор был решен, началась серия жутких дней, потому что без ведома Александра граф Пален действовать не собирался.
Нагляднейшим примером их отношений служит следующий эпизод, подтвержденный и самим Паленом,
и другими заговорщиками в беседах и записках о минувшем событии. Наступление на Михайловский замок было решено предварительно в ночь с 9 на 10 марта. Когда
о сем было доложено Александру, он заметил Палену, что 9 марта было бы рискованно действовать, ибо в дворцовом карауле находятся преданные государю преображенцы, а что, мол, с 11 на 12 марта будет там по очереди караул от 3 батальона семеновцев, за преданность которых ему, Александру, он ручается.
Приводим целиком приказ по лейб-гвардии Семеновскому полку.
«Воскресение 10 марта 1801 года.
Завтра в караулы батальон (3) генерал-майора Депрерадовича*.
В Главный: капитан Воронков, поручик Полторацкий, прапорщик Ивашкин.
К С.-Петербургским воротам подпоручик Усов 2-й.
К новым воротам поручик Жиленков.
Дежурный по караулам полковник Ситман.
Главным рундом и парадировать капитан Мордвинов.
Визитер рундом и парадировать подпоручик Леонтьев 2-й».
Из рассказов одного из офицеров, бывших в ту ночь
в карауле, поручика Полторацкого, мы могли почерпнуть такие подробности: «10 марта был сбор при Дворе. Павел прогуливался среди трепещущих военных, выстроенных по полкам.
Я был в Семеновском. Великий князь Александр, шеф нашего полка, приблизился ко мне и сказал: «Завтра вы заступите на караул в Михайловском замке». Я подчинился, но это вызвало у меня неудовольствие... заступать на караул не в свою очередь... Назавтра я оделся по уставу, взял денег, ибо мы никогда не были уверены, что нас не отправят из дворца в Сибирь, и направился в Михайловский замок с капитаном Воронковым и прапорщиком Ивашкиным. Мы заступили на караул во внутреннем дворе дворца в своего рода галерее. Мы ничего не знали о том, что готовилось; генерал Депрерадович, который должен был рассказать мне о готовившихся событиях, из-за волнений забыл это сделать. Ночь была холодной и дождливой. Мы устали. Воронков дремал на каком-то диванчике, Ивашкин на стуле, а я прилег перед камином
в передней, где находились солдаты. Вдруг бежит лакей
с криком «Императора убивают!». Внезапно разбуженные, дрожащие и испуганные, мы не знали, что делать. Воронков сбежал. Я остался старшим по званию...
Я обожал великого князя Александра и был счастлив его восшествию на престол; я был молод, легкомыслен, и, ни с кем не посоветовавшись, побежал в его покои».
Граф Пален не сразу согласился отложить назначенное предприятие и заявил наследнику, что «речь идет
о вашей жизни» и что весь заговор может быть раскрыт за эти два дня.
Но Александр стоял на своем, и Пален, признав доводы основательными, согласился отложить злополучное дело до ночи 11 марта. Тем не менее и Пален оказался отчасти правым, так как 10 марта Александр вместе с братом Константином были арестованы во дворце домашним арестом. Словом, для каждого ясно, что готовилось что-то необычное, но для современников и в частности для Александра надвигались тревожные часы. Очевидно, что и он сознавал вполне всю серьезность переживаемого момента, но, по причине свойственной ему беспечности и не задумываясь глубоко о возможных последствиях, Александр, дав согласие, пребывал в состояния полудремоты до окончания заговора.
Это нравственное состояние двадцатитрехлетнего юноши мало понятно для нас, пишущих эти строки, но описываемая полудремота в те дни глубокой драмы стоила Александру, с годами, невыносимых мучений совести. Совесть заговорила скоро, уже с первых дней вступления его на престол*, и не умолкла до гроба.
Выходило такое невиданное положение вещей. Наследник престола знал все подробности заговора, ничего не сделал, чтобы предотвратить его, а, напротив того, дал свое обдуманное согласие на действия злоумышленников, как бы закрывая глаза на несомненную вероятность плачевного исхода, т.е. насильственную смерть отца. Ведь трудно допустить следующее предположение, а именно, что Александр, дав согласие действовать, мог сомневаться, что жизни отца грозит опасность. Характер батюшки был прекрасно известен сыну, и вероятие на подписание отречения без бурной сцены или проблесков самозащиты вряд ли допустимо. И это заключение должно было постоянно приходить на ум в будущем, тревожить совесть Александра, столь чуткого по природе, и испортить всю последующую его жизнь на земле. Оно так и было в действительности, что подтвердили все современники Благословенного монарха.
Мало понятна также сцена, произошедшая между императрицей Марией Федоровной и сыном после катастрофы.
Мать точно сомневалась в участии сына и, убедившись в невиновности своего первенца, бросилась ему в объятия. Никто, конечно, не присутствовал при этой сцене, и можно судить о ней только по догадкам. Психология Марии Федоровны, нам кажется, была не вполне та, которую приписали ей историки этой эпохи. Хотя после кончины мужа и первого порыва отчаяния Мария Федоровна явно хотела взять бразды правления*, но она сознавала, что это немыслимо при популярности Александра, а внешние проявления ее властолюбия были сделаны более для эффекта и впечатления на сына, чем обдуманы заранее. Гораздо труднее определить, знала ли императрица сама о готовящемся заговоре или не подозревала этого; современники и историки безмолвствуют насчет заданного предположения, а дневники Марии Федоровны, могущие раскрыть свет на эти события, сожжены императором Николаем I тотчас же после смерти матери**.
Лично мне мнится, что слухи о возможности заговора должны были быть известны Марии Федоровне, а что император опасался такого исхода, то об этом она могла судить по тому, что потаенная дверь, ведущая в ее апартаменты, была изнутри заперта на ключ, но остается невыясненным — по распоряжению кого именно. Все описывавшие подробности ночной драмы единогласно свидетельствуют, что дверь была заперта со стороны лестницы, и что когда Павел бросился к ней, он не мог отворить ее. Это одно уже доказывает, что и в новом дворце верили в возможность нападения — если не императорская семья, то приближенные или прислуга. Вероятно, следовательно, то, что до кончины Павла ни мать, ни сын не говорили между собой о заговоре и вряд ли говорили часто об этом событии и позже.
Говорили о заговорщиках и об их ролях, это не подлежит сомнению, но не о самом заговоре, так как эта тема была едва ли приятна Александру, а мать избегала всегда раздражать сына, чтобы не терять желанного влияния.
Чтобы кончить с этими гипотезами, упомяну о цесаревиче Константине, который ничего не ведал ни о заговоре, ни о переговорах брата с Паленом, и про которого говорили, что он сказал знаменательную фразу, что он «не хотел восходить на престол, обагренный кровью отца».
Гораздо труднее было Александру рассчитаться после своего воцарения с лицами, возведшими его так возмутительно нагло на престол предков.
И тут мы встретимся с целым рядом необъяснимых противоречий, которые трудно окончательно разгадать
и выяснить. Главы первого и второго заговоров, графы Панин и Пален, удалены навсегда из Петербурга.
Панин жил в своих угодьях Дугине и Марфине до самой кончины (в 1837 г.) и только при Николае Павловиче получил разрешение наезжать в Москву.
Пален до смерти жил в своем родовом имении «Eckau» Курляндской губернии и в Риге (скончался в 1826 г.). Но кары, собственно говоря, не было наложено никакой ни на главарей, ни на прочих исполнителей кровавого деяния. Явление это скорее понятно: ни для кого не было выгодно затевать шумного судебного процесса, а тем более для воцарившегося Александра, так необдуманно вплетенного в замыслы Палена и заговорщиков. Те из них, которым молва приписывала активное воздействие в памятную ночь 11 марта, удалились в свои деревни.
Говорим о князе Яшвиле, Скарятине и Татаринове,
а также о Горданове, Мансурове, Аргамакове и Марине. Впрочем, трое последних и не думали оставлять службы.
Братья Зубовы окончательно удалились со сцены, жили в своих имениях и вскоре один за другим сошли в могилу. Талызин, бывший командиром преображенцев, на квартире которого собирались заговорщики до шествия во дворец, внезапно умер в мае 1801 года. Уверяли, что он отравился или его отравили, но слух остался слухом.
Командир семеновцев Депрерадович вышел в отставку только в 1807 году и жил в большой нищете до глубокой старости.
Беннигсен, после временного удаления, оставался на военной службе и участвовал видным деятелем во всех Наполеоновских кампаниях. Его берегли и ценили как способного генерала. Но при дворе избегали его приглашать, и имя его почти никогда не встречается на страницах камер-фурьерского журнала. Временами его звезда восходила, особенно во время похода 1807 года и после Прейсиш-Эйлау и Фридланда, затем он сыграл видную роль в Отечественную войну и в следующих кампаниях. Но, повторяю, с Беннигсеном не прекращали отношений; бывали случаи, что и государь, и вдовствующая императрица его принимали у себя и писали ему деловые письма. Между тем его роль при вступлении на престол забыть было бы трудно, он занимал выдающееся положение именно тогда, и его сухая и высокая фигура должна была глубоко врезаться в воображение, если желали вспоминать злополучную ночь тревоги и ужаса.
Думается, что если на эту личность смотрели сквозь пальцы, то благодаря тому только, что он был иностранец, родом из Ганновера, и ценили его военные дарования. Между тем он никогда не скрывал своей деятельности в ту эпоху, любил даже беседовать с друзьями о былом и оставил подробные записки, где оправдывал свое возмутительное поведение. Генерал Фок (Александр) многое записал с его слов, а после его смерти немец Бернгарди издал
в Германии часть записок Беннигсена. Но Александр все-таки не прощал ему прошлого и не дал ему фельдмаршальского жезла, так легко доставшегося двум другим немцам, Витгенштейну и Ф.В.Сакену, заслуги которых были менее крупны.
Оригинальная участь выпала на долю Уварова. Будучи раньше при Павле генерал-адъютантом, но потеряв вследствие немилости это звание, Уваров был первый назначен генерал-адъютантом при воцарении Александра. С ним Александр совершал свои обычные прогулки по столице пешком и верхом в первые годы царствования. Он почти ежедневно был зван к столу государя, а также был желанным лицом у Марии Федоровны, что еще поразительнее. Вероятнее всего, что благодаря счастливому характеру
и ничтожности его личности на него смотрели сквозь пальцы, или Уварову удалось скрыть свою настоящую роль в тех событиях обычными шуточками и каламбурами, на которые он был мастер, под личиной постоянного благодушия и вечного коверкания французского языка, обычного тогда для всей аристократии, но плохо усвоенного Уваровым. Словом, он оставался «избалованным ребенком» царской семьи до своей кончины в 1824 году, и не мудрено, что ехидный грзинский временщик так зло сострил на его похоронах*.
Каково было участие другого царского приближенного, князя Петра Михайловича Волконского, установить трудно. Вероятно, роль его как молодого офицера ограничивалась сочувствием к заговору, разделяемым большинством тогдашней гвардейской молодежи, но как шефский адъютант Семеновского полка он не мог относиться безучастно к разыгравшимся событиям. Во всяком случае, князь Волконский остался другом царской семьи на всю свою жизнь, а следовательно, не было поводов оказывать ему недоверие, и мы готовы допустить, что активного участия он и не принимал в мартовском эпилоге.
Ни записок, ни воспоминаний Петр Михайлович не оставил, так что его личное свидетельство отсутствует, но имя его, тем не менее, встречается в ходивших тогда списках заговорщиков**.
О людях меньшого калибра мы не будем распространяться, но многим из участников удалось выдвинуться на последующей службе. Примером может служить Сергей Марин, назначенный флигель-адъютантом и получавший позднее неоднократно доверительные поручения государя. Он умер в 1813 году. Если приходится распространяться о личностях, то потому именно, что некоторые историки ищут в составе удалившихся или удаленных заговорщиков ту среду дворянства, где образовалась оппозиция к мероприятиям Александра Павловича; так, в книжке Ю.Карцова и К.Военского «Причины войны 1812 года» сказано: «Обманутые в честолюбивых надеждах, заговорщики рассеялись по лицу России. Своими рассказами про роковую ночь 11 марта и про немилостивое отношение к ним государя они положили начало общественному недовольству, с которым Александр должен был бороться вплоть до самого 1812 года». Вряд ли это верно, и вот почему: подверглись полнейшей опале только те, которые заведомо считались убийцами, как князь Яшвиль*, Татаринов, Скарятин**, и то не все; остальные же продолжали свою службу, и никто их никогда ничем не тревожил. Поэтому мы не допускаем мысли, чтобы эти немногие могли «положить начало общественному недовольству», с которым должен был бороться государь. Действительно, недовольство существовало в среде дворянства, но причины были иные, и главным образом до 1812 года — опасение за либеральные реформы, угрожавшие крепостному праву, а также союз с Наполеоном, сыном великой революции, и с Францией вообще как рассадницей передовых идей, весьма мало имевших поклонников из дворян. Впрочем, авторы «Причин войны 1812 года» выставляют и указанные нами только что причины недовольства, но к чему связывать это с событием 11 марта 1801 года, — мы недоумеваем. Один князь Яшвиль дерзнул написать императору Александру вызывающее письмо, никем не читанное
в ту эпоху, и только.
«Государь, с той минуты, когда несчастный безумец, Ваш отец, вступил на престол, я решился пожертвовать собою, если нужно будет для блага Россия, которая со времени Великого Петра была игралищем временщиков и, наконец, жертвою безумия.
Отечество наше находится под властью самодержавною, самою опасною из всех властей, потому что участь миллионов людей зависит от великости ума и души одного человека. Петр Великий нес со славою бремя Самодержавия, и под мудрым его вниманием Отечество отдыхало. Бог правды знает, что наши руки обагрялись кровью не из корысти. Пусть жертва не бесполезна.
Поймите Ваше великое призвание: будьте на престоле, если возможно, честным человеком и русским гражданином! Поймите, что для отчаяния есть всегда средство, и не доводите Отечество до гибели. Человек, который жертвует жизнию для России, вправе Вам это сказать. Я теперь более велик, чем Вы, потому что ничего не желаю, и, если бы даже нужно было для спасения Вашей славы, которая так для меня дорога только потому, что она слава и России, я готов был бы умереть на плахе; но это бесполезно, вся вина падет на нас, и не такие поступки покрывает царская мантия! Прощайте, Государь! Перед Государем
я спаситель Отечества, перед сыном — убийца отца! Прощайте! Да будет благословение Всевышнего на Россию и Вас, ее земного кумира! Да не постыдится она его вовеки!»
Нам неизвестно, дошло ли это письмо до государя; если бы и дошло, то оно, конечно, не сохранилось в официальных архивах.
Это письмо князя Яшвиля, хранившееся у его потомков, характерно как плод настроения некоторых из заговорщиков в ту годину*.
Но были и другие из видных деятелей этой драмы, которые до конца своих дней несли убеждение в правоте действий на столь незавидном поприще и даже гордились сыгранной ролью. Мы говорим и о графе Палене,
и о генерале Беннигсене, современники коих одинаково свидетельствуют, что они оба считали себя чуть ли не спасителями России от сумасбродства тирана. Остальные их соучастники были гораздо скромнее и предпочитали не вспоминать во всю остальную жизнь о сомнительных подвигах юности.
Неугомонный Лагарп, примчавшийся в Петербург по вызову своего бывшего питомца, счел своим долгом высказать личное мнение о возможной расправе с заговорщиками и 30 октября 1801 года написал по этому поводу довольно-таки бестактное письмо государю, особенно бестактное потому, что Лагарп был иностранец и должен был знать, что на Руси и государь, и все подданные никогда не терпели такого рода вмешательств. Впрочем, Александр Павлович пропустил мимо ушей непрошеные советы, поступив мудро и логично по сложным обстоятельствам того времени.
Вот полный текст Лагарповского послания:
«Санкт-Петербург, 30 октября 1801 года.
Государь, я осмеливаюсь обратиться к Вашему Императорскому Величеству с некоторыми размышлениями, порожденными нашей последней беседой.
Народ, доведенный до крайности суровостями, несомненно, может бороться с теми, кто их притесняет. Эта правда чувствований не нуждается ни в каких доказательствах, и поэтому излишне делать ее предметом поспешных выводов. Они могут иметь лишь неприятные последствия, причем лишь точно установленная необходимость может узаконить то, как они используются.
То, что Ваш народ, Государь, был доведен до этой необходимости, к сожалению, слишком истинно. Чтобы предупредить гибельные последствия, которые повлекли бы за собой соразмерное противодействие, были необходимы быстрые и надежные средства. Те, что использовались в других странах, были несомненно применимы
в положении Вашего Отечества, и Ваши качества Наследника Престола, сына и гражданина вменяли Вам в обязанность прибегнуть к этим средствам. Это именно то, Государь, чего Вы должны были желать, и это также то, чего Вы действительно желали.
Но люди, назначенные привести в исполнение этот законный план, злоупотребили Вашим доверием и не выполнили Ваши приказы. Это формальное неповиновение указывает на виновных. Вероятно, те, кто вошел
в покои Императора в соответствии с установленным планом, не были таковыми сначала; но они стали ими, потворствуя убийцам. Виновны не только те, кто наносил удары Государю и заставил его испустить дух в муках длительной агонии; их соучастниками были и те, кто допустил это зверство, в то время как их долгом было обнажить шпаги против убийц и неукоснительно подчиняться полученным указаниям. Как всего лишь три человека смогли бы совершить подобное покушение в окружении шестнадцати других, если бы не были ими поддержаны? И что думать о людях, которые хладнокровно наблюдали, как удушают их Императора, напрасно взывавшего
к ним о помощи и погибшего лишь после долгого сопротивления? Итак, Государь, я не могу не думать, что от Вас умышленно скрыли истину! Я не хочу огорчать Ваше сердце пересказом подробностей, которые мне повторяли от Парижа до Санкт-Петербурга. Какова бы ни была согласованность этих рассказов, они, вероятно, преувеличены, но та же согласованность касательно людей, рассматриваемых повсюду в качестве главных исполнителей, не позволяет считать их невиновными, пока они не оправдают себя. Молва много лжет, но она говорит и правду.
Недостаточно, чтобы Ваше Императорское Величество имело чистую совесть, или чтобы те, кто имеет честь знать Вас, были убеждены, что Вам пришлось уступить необходимости: нужно, чтобы все знали, что когда Вам, после долгого сопротивления, пришлось ради блага Вашей страны согласиться на то, что законно и с успехом было исполнено в других краях, Ваше доверие было постыдно обмануто; нужно, чтобы узнали, что вы повсюду покараете преступление, как только Вам станет о нем известно.
Убийство Императора посреди его дворца, в кругу его семьи, нельзя оставить безнаказанным, не поправ божественных и человеческих законов, не опорочив императорского сана, не подвергнув народ опасности стать жертвой недовольных, достаточно дерзких, чтобы отомстить монарху, распорядиться его троном и заставить его преемника признать их невиновность.
Вам, Государь, взошедшему на престол скрепя сердце, надлежит отныне служить опорой России, которую поколебали непрерывные перевороты. Но в ожидании, что установления, которые вы подготавливаете, сослужат ей свою службу, правосудию надлежит охранять закон. Оно карает жестокой смертью разбой на большой дороге, совершенный людьми, которых, быть может, на преступление толкнула нищета, и оно терпит рядом с Вашей особой тех, кого глас народа обвиняет в участии в убийстве Императора, и которые были, по меньшей мере, в сообществе
с убийцами! Государь! Именно благодаря непредвзятому, гласному, строгому и быстрому правосудию подобные покушения могут и должны быть пресечены. С этим позором, когда цареубийцы, постоянно остающиеся безнаказанными и иногда даже вознаграждаемые, рыскают вокруг трона, готовые возобновить свои злодеяния, в России должно быть покончено.
Если бы Ваше Императорское Величество спросило моего мнения, я б
ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР III (1933)
(Опубликовано в Журнале «Русскiй Мiръ» №1 за 2004г.)
К счастью для России, император Александр III обладал всеми качествами крупного администратора. Убежденный сторонник здоровой национальной политики, Поклонник дисциплины, настроенный к тому же весьма скептически, государь вступил на престол предков, готовый к борьбе. Он слишком хорошо знал придворную жизнь, чтобы не испытывать презрения к бывшим сотрудникам своего отца, а его основательное знакомство правителями современной Европы внушило ему вполне обоснованное недоверие к их намерениям. Император Александр III считал, что большинство русских бедствий происходило от неуместного либерализма нашего чиновничества и от исключительного свойства русской дипломатии поддаваться всяким иностранным влияниям.
Через 24 часа после погребения Александра II Алексадр III особым манифестом дал перечень намеченных им реформ. Многое подлежало коренному изменению: методы управления, взгляды, сами сановники, дипломаты и пр... Граф Лорис-Меликов и другие министры были уволены в отставку, а их заменили люди дела, взятые не из придворной среды, что вызвало немедленное возмущение в петербургских аристократических салонах.
Наступили дни «черной реакции», - уверяли безутешные сторонники либеральных реформ, но биографии новых министров, казалось бы, опровергали это предвзятое мнение. Князь Хилков, назначенный министром путей сообщения, провел свою полную приключений молодость в Соединенных Штатах, работая в качестве простого рабочего на рудниках Пенсильвании. Профессор Вышнеградский - министр финансов - пользовался широкой известностью за свои оригинальные экономические теории. Ему удалось привести в блестящее состояние финансы империи и немало содействовать повышению промышленности страны. Заслуженный герой русско-турецкой войны генерал Ванновский был назначен военным министром. Адмирал Шестаков, высланный Александром II за границу за беспощадную критику нашего военного флота, был вызван в Петербург и назначен морским министром. Новый министр внутренних дел граф Толстой был первым русским администратором, осознавшим, что забота о благосостоянии крестьян России должна быть первой задачей государственной власти.
С. Ю. Витте, бывший скромным чиновником управления Юго-Западных железных дорог, обязан был своей головокружительной карьерой дальнозоркости императора Александра III, который, назначив его товарищем министра, сразу же признал его талант.
Назначение Гирса, тонко воспитанного, но лишенного всяческой инициативы человека, на пост министра иностранных дел вызвало немалое удивление как в России, так и за границей. Но Александр III только усмехался. Охотнее всего он предпочел бы быть самолично русским министром иностранных дел, но так как он нуждался в подставном лице, то выбор его пал на послушного чиновника, который должен был следовать намеченному им, монархом, пути, смягчая резкие выражения русского царя изысканным стилем дипломатических нот. Последующие годы доказали и несомненный ум Гирса. Ни один «международный властитель дум и сердец», ни один «кумир европейских столиц» не мог смутить Гирса в его точном исполнении приказаний императора. И, таким образом, впервые после вековых ошибок Россия нашла свою ярко выраженную национальную политику по отношению к иностранным державам.
Сформировав Совет министров и выработав новую политическую программу, Александр III обратился к важному вопросу обеспечения безопасности царской семьи. Он разрешил его единственным логическим способом - переехав на постоянное жительство в Гатчинский дворец. Гордость царя была задета: «Я не боялся турецких пуль и вот должен прятаться от революционного подполья в своей стране», - говорил он с раздражением. Но император Александр III осознавал, что Российская империя не должна подвергаться опасности потерять двух государей в течение одного года.
Что же касается его государственной работы, то она только выиграла от расстояния, отделявшего Гатчину от С.-Петербурга. Это расстояние дало Александру III предлог для того, чтобы сократить, сколько возможно, обязанности по представительству, а также уменьшить количество визитов родственников. Император томился на семейных собраниях. Он находил бесцельной тратой времени бесконечные разговоры со своими братьями, дядями и двоюродными братьями. Он не имел ничего против самых маленьких - Сергей и я почти ежедневно посещали Ники и Жоржа (Георгия Александровича), но для взрослых, осаждавших его вечными проблемами, у царя не было ни терпения, ни времени.
В продолжение царствования Александра III Гатчинский дворец стал наконец тем, чем он должен был быть, -- местом трудов самого знатного человека России.(1)
*
Мы обязаны британскому правительству тем, что Александр III очень скоро выказал всю твердость своей внешней политики. Не прошло и года по восшествии на престол молодого императора, как произошел серьезный инцидент на русско-афганской границе. Под влиянием Англии, которая со страхом взирала на рост русского влияния в Туркестане, афганцы заняли русскую территорию по соседству с крепостью Кушка. Командир военного округа телеграфировал государю, испрашивая инструкций. «Выгнать и проучить как следует», - был лаконический ответ из Гатчины. Афганцы постыдно бежали, и их преследовали несколько десятков верст наши казаки, которые хотели взять в плен английских инструк торов, бывших при афганском отряде. Но те успели скрыться.
Британский посол получил предписание выразить в С.-Петербурге резкий протест и потребовать извинений.
Мы этого не сделаем, - сказал император Александр III и наградил генерала Комарова, начальника пограничного отряда, орденом Св. Георгия 3-й степени. - Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию, - заявил государь.
Гире задрожал.
Ваше Величество, это может вызвать вооруженное столкновение с Англией.
Хотя бы и так, - ответил император.
Новая угрожающая нота пришла из Англии. В ответ на нее царь отдал приказ о мобилизации Балтийского флота. Это распоряжение было актом высшей храбрости, ибо британский военный флот превышал наши морские вооруженные силы по крайней мере в пять раз.
Прошло две недели. Лондон примолк, а затем предложил образовать комиссию для рассмотрения русско-афганского инцидента.
Европа начала смотреть другими глазами в сторону Гатчины. Молодой русский монарх оказался лицом, с которым приходилось серьезно считаться Европе.
Виновницей второго инцидента оказалась Австрия. Венское правительство противилось нашему «непрерывному вмешательству в сферу влияния Австро-Венгрии» на Балканах, и австро-венгерский посол в С.-Петербурге угрожал нам войною.
На большом обеде в Зимнем дворце, сидя за столом напротив царя, посол начал обсуждать докучливый балканский вопрос. Царь сделал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол разгорячился и даже намекнул на возможность, что Австрия мобилизует два или три корпуса. Не изменяя своего полунасмешливого выражения, император Александр III взял вилку, согнул ее петлей и бросил по направлению к прибору австрийского дипломата.
Вот что я сделаю с вашими двумя или тремя мобилизованными корпусами, - спокойно сказал царь.
Во всем свете у нас только два верных союзника, - любил он говорить своим министрам, - наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас.
Это мнение Александр III выразил однажды в очень откровенной форме на обеде, данном в честь прибывшего в Россию князя Николая Черногорского, в присутствии всего дипломатического корпуса. Подняв бокал за здоровье своего гостя, Александр III провозгласил следующий тост:
Я пью за здоровье моего друга, князя Николая Черногорского, единственного искреннего и верного союзника России вне ее территории.
Присутствовавший Гире открыл рот от изумления; дипломаты побледнели.
Лондонская «Тайме» писала на другое утро «об удивительной речи, произнесенной русским императором, идущей вразрез со всеми традициями в сношениях между дружественными державами».
Но в то время как Европа все еще обсуждала последствия инцидента под Кушкой, русское императорское правительство сделало новое заявление, заставившее лондонский кабинет запросить по телеграфу Петербург о достоверности полученной в Лондоне ноты. Не признавая условий позорного Парижского мира 1855 г., по которому России запрещено было иметь на Черном море военный флот, Александр III решил спустить на воду несколько военных кораблей именно в Севастополе, где коалиция европейских держав унизила русское имя в 1855 году. Царь выбрал для этого чрезвычайно благоприятный момент, когда никто из европейских держав, за исключением Англии, не был склонен угрожать войною России. Франция злилась на Англию за ее невмешательство в войну 1870-1871 годов. Турция еще помнила урок 1877- 1878 годов. Австрия была связана политикой Бисмарка, который мечтал заключить с Россией союз. Проект «Железного канцлера» был бы несомненно осуществлен, если бы Александр III не чувствовал личной неприязни к молодому неуравновешенному германскому императору, а Вильгельм II и Бисмарк не могли понять характера русского императора. Во время их визита в С.-Петербург они оба вели себя совершенно невозможно. Вильгельм II держал громкие речи, а Бисмарк позволил себе прочесть Александру III целую лекцию об искусстве управления империей. Все это окончилось плохо. Бисмарка поставили на место, а Вильгельма высмеяли. Оба монарха -русский и германский - представляли своими личностями разительный контраст. Вильгельм - жестикулирующий, бегающий взад и вперед, повышающий голос и извергающий целый арсенал международных планов; Александр III -- холодный, сдержанный внешне, как бы забавляющийся экспансивностью германского императора, но в глубине души возмущенный его поверхностными суждениями.
Те из нас, которым пришлось быть свидетелями событий 1914 года, склонны упрекать Александра III в том, что в нем личные чувства антипатии к Вильгельму II взяли перевес над трезвостью практического политика. Как могло случиться, что русский монарх, бывший воплощением здравого смысла, отклонил предложения Бисмарка о русско-германском союзе и согласился на рискованный союз с Францией? Этому можно найти очень простое объяснение. Не будучи провидцем ошибок, допущенных в иностранной политике в царствование Николая II, и последствий неудачной русско-японской войны и революции 1905 г., Александр III, кроме того, переоценивал наше военное могущество.
Он был уверен, что в Европе воцарится продолжительный мир, если Россия морально поддержит Французскую республику, предостерегая таким образом Германию от агрессивности 1870 г. Возможность вмешательства Франции в решительную борьбу между Англией и Германией за мировое владычество на морях просто не приходила царю в голову. Если бы он остался долее у власти, то с негодованием отверг бы роль франко-английского парового катка, сглаживающего малейшую неровность на их пути, - каковая роль была навязана России в 1914 году.
Он жаждал мира, сто лет ненарушимого мира. Только открытое нападение на Россию заставило бы Александра III участвовать в войнах. Горький опыт XIX века научил царя, что каждый раз, когда Россия принимала участие в борьбе каких-либо европейских коалиций, ей приходилось впоследствии лишь горько об этом сожалеть. Александр I спас Европу от Наполеона I, и следствием этого явилось создание на западных границах Российской империи могучих Германии и Австро-Венгрии. Его дед Николай I послал русскую армию в Венгрию для подавления революции 1848 г. и восстановления Габсбургов на венгерском престоле, и в благодарность за эту услугу император Франции Иосиф потребовал себе политических компенсаций за свое невмешательство во время Крымской войны. Император Александр II остался в 1870 году нейтральным, сдержав таким образом слово, данное императору Вильгельму I, а восемь лет спустя на Берлинском конгрессе Бисмарк лишил Россию плодов ее побед над турками.
Французы, англичане, немцы, австрийцы - все в разной степени делали Россию орудием для достижения своих эгоистических целей. У Александра III не было дружеских чувств в отношении Европы. Всегда готовый принять вызов, он, однако, при каждом удобном случае давал понять, что интересуется только тем, что касается благосостояния 150 миллионов населения России.
Двадцать шесть месяцев, протекших между убийством Александра II и коронацией Александра III, отмечены прямо магическим улучшением международного положения России. Мудрый гатчинский самодержец нанес сокрушительный удар. Большинство русских революционеров были арестованы и понесли наказание. Другие спрятались в подполье или же бежали за границу. «Новая эпоха для крестьян», провозглашенная с высоты трона, означала, что царь понимал необходимость тесного общения с русским народом. Учреждение должности земских начальников в 1882 г. заполнило пробел, оставленный освободительной реформой. Действуя в качестве представителей власти на местах, земские начальники значительно способствовали упорядочению русского крестьянского быта. Они разрешали споры по вопросам крестьянского землевладения и землепользования, отправляли функции судей первой инстанции по маловажным делам, способствовали переселению малоземельных в Сибирь и в Туркестан и содействовали развитию сельской кооперации. Но самое главное - это то, что они провели беспощадную борьбу с подсознательным духом анархии среди крестьянства, являвшимся последствием исторических процессов - как-то: татарского ига, пугачевщины и крепостного права. Чтобы оценить эту реформу Александра III, нужно иметь в виду, что русское крестьянство любило монарха и относилось к правительству с недоверием. Еще не сознавая государственной необходимости какого бы то ни было правительства, наша деревня взирала на власть, как на аппарат принуждения, высасывающий из народа соки и ничего не дающий взамен. Правительство требовало рекрутов, взимало подати, поддерживало авторитет запретительных мер и мало поощряло народные массы. Пока русские крестьяне находились в крепостном состоянии, они сознавали, что помещики, как бы плохи они ни были, охраняли их от нажима власти. Получив в 1861 году вольную, русские крестьяне не могли больше надеяться на опеку своих прежних господ и сделались добычей революционных агитаторов, обещающих золотую эру свободы и безначалия по ниспровержении самодержавия. Вполне понятно, что вначале введение института земских начальников было встречено в левых русских кругах враждебно. Русское «общественное мнение» находило, что правительство в лице земских начальников учредило на местах должности правительственных шпионов. К тому же задача новых должностных лиц оказалась непосильно тяжелой: кроме больших знаний и опытности должность земского начальника требовала от вновь посвященных большого такта и даже дипломатических способностей. Шаг за шагом должны были земские начальники завоевать доверие крестьян.
Император Александр III с большим интересом следил за успехами своих посланников, аккредитованных при «их величествах мужиках». Конечной целью задуманной реформы было увеличение площади крестьянского землевладения. К сожалению, преждевременная кончина государя помешала ему осуществить его заветную мечту: создание в России крепкого класса крестьян - мелких земельных собственников. Тем не менее введение института земских начальников имело для сельского населения России положительное значение, лучшим доказательством чему явилась та враждебность, с которой отнеслись к реформе революционные круги. Разговаривая с делегацией крестьян во время коронационных торжеств в мае 1883 г. в Москве, царь просил их высказать свое откровенное мнение об учреждении должности земских начальников. В этой делегации участвовало свыше десяти тысяч крестьян со всех концов необъятной России. И старые, и молодые - все высказались единогласно в пользу новых царских чиновников, которые относились к сельскому населению с большой заботой и дружелюбием, причем крестьяне даже просили, чтобы судебные функции земских начальников были по возможности расширены.
*
Ни один очерк царствования императора Александра III не в состоянии дать более яркой характеристики новой эпохи русского самодержавия, чем описание коронования их величеств в 1883 г.
Иностранные гости, проведшие в Москве незабываемую неделю с 10 по 17 мая, почувствовали, что они присутствовали при том, как создавалась история новой России. Казалось, что новая Россия, со всеми ее неограниченными возможностями, выявила свой полный новый облик в древней столице русских царей. С конца апреля прилив сотен тысяч приезжих из различных губерний и областей, а также из-за границы почти утроил население Первопрестольной. Экстренные поезда прибывали в Москву почти каждый час и доставляли коронованных особ Европы, членов царствовавших домов и представителей иностранных государств...
Коронационные празднества открылись торжественным въездом государя и его семьи в Москву. В половине девятого утра великие князья и иностранные принцы ожидали верхом на конях у крыльца Троицкого дворца выхода Александра III, чтобы сопровождать его при въезде в Кремль. Ровно в 10 час. утра царь вышел из внутренних покоев, сел верхом на коня и подал знак к отбытию. Он ехал впереди нас всех, эскадрон кавалеров ехал впереди кортежа и возвещал его приближение народу и войскам, которые стояли шпалерами вдоль всего пути следования. Длинный поезд золотых карет следовал за нашей кавалькадой. В первом экипаже сидела императрица Мария Федоровна с восьмилетней великой княжной Ксенией и королевой греческой Ольгой. В остальных разместились великие княгини, принцессы королевской крови и заслуженные статс-дамы.
Громовое «ура» сопровождало нас по всему пути следования до Иверской часовни, где император сошел с коня и в сопровождении императрицы вошел в часовню, чтобы поклониться иконе Иверской Божьей Матери. Мы въехали в Кремль через Спасские ворота и подъехали к Архангельскому собору. Официальная программа дня закончилась молебствием, отслуженным митрополитом Московским при участии хора Придворно-певческой капеллы. Вторая половина дня 12 мая и весь следующий день были заняты обменом визитов между членами императорской фамилии и иностранными высочайшими особами, а также различными развлечениями, данными в их честь. 15 мая началось салютом в 101 выстрел со стен Кремля. Мы собрались в зале Большого дворца. На этот раз мы представляли собой очень живописную группу, так как каждый из великих князей и иностранных принцев был одет в форму своего полка. Вспоминаю герцога Эдинбургского, младшего сына королевы Виктории, чрезвычайно элегантного в форме адмирала британского флота. Русские великие князья надели, ради торжественного случая, цепи ордена Св. Андрея Первозванного, украшенные бриллиантами, с бриллиантовыми же двуглавыми орлами. На великих княгинях и иностранных принцессах были великолепные драгоценности, и я думаю, что ни я, ни кто другой не видал такого количества роскошных украшений, как в этот день 15 мая 1883 года.
В зале царила полная, как бы священная тишина. Все замерло в течение нескольких минут до выхода государя и государыни. Мы все находились под впечатлением предстоящего таинства и понимали, что слова излишни в такой день, когда русский самодержец получает благословение Всевышнего и помазание на царство. Конечно, последняя фраза может показаться наивной многим убежденным демократам, но многочисленные сцены «народных вотумов», которые мне приходилось наблюдать в демократических странах, заставляют меня относиться с большим недоверием и к демократии, и ко всем ее формам.
Государь и государыня появились, когда часы пробили девять. Привыкнув к скромной жизни Гатчинского Двора, Александр 111 был явно недоволен окружавшей его пышностью. «Я знаю, - говорило выражение его лица, - что мне через это надо пройти, но чем скорее все это будет окончено, тем для меня будет приятнее». Императрица, по-видимому, наоборот, наслаждалась. Ей было приятно видеть своих родных. Она любила торжественные церемонии. Миниатюрная, по сравнению с великаном царем, она расточала всем присутствующим свою ласковую чарующую улыбку. Залитая драгоценностями, как некое восточное божество, она двигалась вперед маленькими шагами, и четыре камер-пажа несли ее длинный, вышитый золотом и отороченный горностаем шлейф. После традиционного целования руки, в котором приняли участие все присутствовавшие, и дамы в том числе, во время которого государь стоял посередине зала и наблюдал за происходящим из-под своих густых бровей, гофмаршал объявил, что все готово к выходу. Государь подал руку императрице, и шествие двинулось к выходу через залы, наполненные придворными, дипломатами, министрами и военными.
Следуя церемониалу, императорская чета вышла на Красное Крыльцо и, по старинному обычаю, трижды земно поклонилась многотысячной толпе, стоявшей в Кремле. Оглушительные крики «ура» встретили высочайший выход. Это был самый лучший момент коронационных торжеств, заставивший нас вспоминать о древних русских царях: начиная с Ивана III все русские цари выражали свою готовность служить народу этими тремя земными поклонами со ступеней Красного Крыльца. Затем шествие двинулось на специально сооруженный деревянный помост, покрытый красным сукном, который вел в Успенский собор. Со своего места я видел российские императорские регалии, которые важно несли высшие сановники двора: государственное знамя, меч, скипетр, щит и замечательно красивую императорскую корону.
Восемь генерал-адъютантов держали над государем красный с золотом балдахин; восемь камергеров держали такой же балдахин над императрицей, два фельдмаршала - мой отец и мой дядя Николай Николаевич - шли непосредственно за государем, остальные члены императорской фамилии, а также иностранные принцы и принцессы следовали за императрицей.
Дворцовые гренадеры в формах 1812 года и в медвежьих шапках стояли вдоль пути царского следования. С колокольни Ивана Великого раздался тяжелый удар большого колокола, и тотчас же вслед за ним сорок колоколов московских храмов начали торжественный перезвон. Раздались величавые звуки народного гимна, который исполнял хор в пятьсот человек. Глядя с высоты вниз на океан мелькающих рук и непокрытых голов, я видел лица, мокрые от слез. Я сам старался проглотить слезы, волнение сдавило мне горло - Россия в эту минуту во мне победила кавказца.
Три митрополита и сонм архиепископов и епископов встретили их величества при входе в собор и проводили к тронам, сооруженным посреди храма. Большая ложа направо была предназначена для царской фамилии и иностранных принцев, ложа налево - для высших сановников империи, военных и иностранных дипломатов.
Я с нетерпением прослушал длинную торжественную службу, которую служил Высокопреосвященнейший Исидор, митрополит С.-Петербургский, как старший по посвящению митрополит.
Когда, наконец, наступил долгожданный момент, митрополит взял с красной подушки императорскую корону и передал ее в руки царя. Александр III возложил собственноручно корону на свою голову и затем, взяв вторую корону - императрицы, повернулся к коленопреклоненной государыне и надел ей на голову корону. Этим обрядом символизировалась разница между правами императора, данными ему свыше, и прерогативами императрицы, полученными от императора.
Императрица поднялась с колен, и царская чета повернулась лицом к нашей ложе, олицетворяя собою гармонию сурового могущества и грациозной красоты.
Затем император подошел к иконостасу, чтобы принять Св. Причастие. Так как русский монарх является главою Русской православной церкви, то, причащаясь в день коронации, он берет чашу из рук митрополита и причащается сам. После этого причастили императрицу, и коронование закончилось. Шествие в том же порядке возвратилось во дворец, колокола опять звонили, послышался пушечный салют, и народ выражал криками еще больший восторг при виде коронованных государя и государыни. Достигнув Красного Крыльца, царь и царица еще раз трижды земно поклонились народу, после чего направились в самую древнюю часть дворца, в так называемую Грановитую Палату, где на высоком помосте состоялась высочайшая трапеза.
Остальные три дня празднеств оставили во мне только чувство приятной усталости. Верная традициям гостеприимства, Москва и на этот раз поразила всех своим хлебосольством. Мы танцевали на балу, данном московским дворянством. Мы были в числе восьми тысяч приглашенных на балу в Большом Кремлевском дворце. Мы завтракали в городской думе, обедали у земства и ужинали в офицерских собраниях. Мы разъезжали по улицам, на которых раздавались непрерывно музыка и пение. Мы смотрели на раздачу подарков 500 000 рабочих и крестьян на Ходынском поле. Мы отдали должное талантам повара митрополита Московского, известного искусным приготовлением постного стола. Мы принимали делегации, присутствовали ежедневно на представлениях Императорского балета, провожали иностранных принцев и принцесс при отходе их экстренных поездов, причем гости и гостеприимные хозяева еле держались на ногах от усталости.
18 мая император отправился отдохнуть в свою резиденцию под Москвой - Нескучное, расположенную на берегу Москвы-реки под сенью векового парка.
Лежа в высокой, сочной траве и слушая пение соловьев над нашими головами, мы четверо - Ники, Жорж, Сергей и я - делились между собою тем совершенно новым, поразительным чувством спокойствия, полной безопасности, которое было у нас в течение всех коронационных празднеств.
Подумай, какой великой страной станет Россия к тому времени, когда мы будем сопровождать Ники в Успенский собор, - мечтательно сказал брат Сергей.
Ники улыбнулся своей обычной мягкой, робкой, чуть-чуть грустной улыбкой...
Александра III все боялись как огня.
Перестань разыгрывать Царя,- телеграфировал Александр Ш тому же Сергею Александровичу в Москву.
Выкинуть эту свинью,- написал Царь на всеподданнейшем докладе, в котором описывались скандальные действия одного сановника, занимавшего ответственный пост, который ухаживал за чужой женой.
Когда Русский Царь удит рыбу, Европа может подождать,- ответил он одному министру, который настаивал в Гатчине, чтобы Александр III принял немедленно посла какой-то великой державы.
Однажды какой-то чрезмерно честолюбивый министр угрожал отставкой Самодержцу. В ответ на эти угрозы Царь взял его за шиворот и, тряся как щенка, заметил:
Придержите-ка ваш язык! Когда я захочу вас выбросить, вы услышите от меня об этом в очень определенных выражениях.
Когда Вильгельм II предложил Александру III «поделить мир между Россией и Германией», Царь ответил:
Не веди себя, Вилли, как танцующий дервиш...
Трагедия России заключалась в том, что такому волевому человеку было суждено умереть в возрасте сорока девяти лет.
Впервые статья была опубликована в виде главы из книги мемуаров
в Нью-Йорке в 1932г. на английском языке и в Париже в 1933 году на русском языке.
(1) Из воспоминаний П.М.Невежина:
Каким-то образом император Александр III узнал, что Островский находится в тягостном материальном положении, и при первой встрече с братом драматурга, Михаилом Николаевичем, бывшим членом Государственного совета, обратился к нему:
Как живет ваш брат?
Островский молча поклонился. Государь продолжал:
Как его материальное состояние?
Очень дурное, ваше величество. Своих средств у него нет почти никаких; за труды же он получает очень мало, а у него жена и шесть человек детей.
Странно,- с неудовольствием сказал император,- что до сих пор мне об этом никто не сказал. Я сделаю, что нужно.
Через несколько дней состоялся высочайший указ о назначении драматургу, губернскому секретарю Александру Николаевичу Островскому, пенсии в 3000 рублей в год. (Примечание Редакции).
Биографическая справка:
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ (1866-1933)
Выдающийся русский государственный деятель. Внук Императора Николая I, двоюродный брат Императора Александра III и двоюродный дядя Императора Николая II. Путешественник, генерал-адъютант, адмирал, крупный теоретик и организатор военно-морского и торгового флота. Приобрёл на личные средства во Франции несколько аэропланов для России, положив начало русской авиации. Во время войны организовал и возглавил русскую фронтовую авиацию. После февральской революции был отстранён от должности и ввиду угрозы расстрела отбыл сначала в Крым, а затем - в Европу.
(1866-1933) Выдающийся русский государственный деятель. Внук Императора Николая I, двоюродный брат Императора Александра III и двоюродный дядя Императора Николая II. Путешественник, генерал-адъютант, адмирал, крупный теоретик и организатор военно-морского и торгового флота. Приобрёл на личные средства во Франции несколько аэропланов для России, положив начало русской авиации. Во время войны организовал и возглавил русскую фронтовую авиацию. После февральской революции был отстранён от должности и ввиду угрозы расстрела отбыл сначала в Крым, а затем - в Европу.
У всех на слуху и на виду трагическая гибель семьи злосчастного российского монарха Николая II. А между тем императорская фамилия Романовых по-прежнему многочисленна. Большинство ныне живущих Романовых являются потомками Великого князя Александра Михайловича . Особую роль в чудесном спасении Романовых в 1920 году из Ливадии сыграла огромная популярность Александра Михайловича Романова среди моряков Черноморского флота и первых летчиков Российского военно-воздушного флота, подготовленных в Севастополе и Каче. Детская дружба Сандро (так называли Александра Михайловича, чтобы отличать от многочисленных тезок среди императорской фамилии) с будущим императором Николаем II также началась в Крыму, со случайной встречи на Царской тропе между Ливадией и Гаспрой. Но взрослая жизнь Николая была полна ошибок и проблем (и лишь немногих приятных и тихих месяцев в Крыму). А Сандро прожил удивительную полную приключений и достижений жизнь моряка, мистика, романтика, воспитателя, государственного деятеля. И среди прочих его заслуг самая важная, но мало кому известная — создание русской военной авиации и, в частности, Качинского училища летчиков под Севастополем.
Я надеюсь, что небольшой обзор материалов о Великом князе Александре Михайловиче вызовет интерес к более глубокому знакомству с литературой о нем и его собственным мемуарам.
Краткая биографическая справка
Александр Михайлович Романов, известный как Сандро, (родился 1 апреля 1866, Тифлис. Умер - 26 февраля 1933, Рокбрюн, департамент Приморские Альпы, Франция), великий князь, Его Императорское Высочество, четвёртый сын великого князя Михаила Николаевича и Ольги Фёдоровны, внук Николая I.
Получил домашнее образование, друг детства императора Николая II.
В 1885 году окончил Морское училище в звании мичмана, зачислен в гвардейский экипаж, и проходил службу на флоте. В 1886 совершил кругосветное плавание на корвете «Рында» . В 1890-91 совершил плавание в Индию на собственной яхте «Тамара». В 1892 командир миноносца «Ревель». В 1893 в должности старшего лейтенанта совершил плавание в Северную Америку на фрегате «Дмитрий Донской» в составе эскадры посланной в Америко по случаю 400-летия открытия Нового Света. В 1894 произведён в капитаны 2-го ранга.
В 1894 женился на Ксении Александровне, дочери Александра III.
С марта 1895 по июль 1896 - старший офицер броненосца «Сисой Великий». С 1891 являлся инициатором и основателем издания первого в стране ежегодного справочника «Военные флоты», возглавлял его регулярный выход в свет до 1906 года. В 1895 году представил Николаю II разработанную под его руководством программу усиления Российского флота на Тихом океане, в которой предсказывал, что в 1903-1904 начнётся война с Японией, после завершения японской судостроительной программы. Программа и связанные с нею вопросы были подвергнуты обсуждению но не приняты, что привело к его отставке.
В 1898 вернулся на действительную службу на флот. С 31 января 1899 - старший офицер броненосца береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин». В 1901-1902 командовал черноморским эскадренным броненосцем «Ростислав». 1 января 1903 произведён в контр-адмиралы, назначен младшим флагманом флота Черноморского моря с зачислением в свиту его Величества.
Во время русско-японской войны 1904-1905 гг. руководил подготовкой и действиями вспомогательных крейсеров из пароходов Добровольного флота на вражеских коммуникациях, затем возглавил «Особый комитет по усилению военного флота на добровольные пожертвования ». В 1905 г. принял командование отрядом новых минных крейсеров (эсминцев) Балтийского флота, построенных на собранные этим комитетом средства.
Высказывался против посылки 2-й Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток, считая её недостаточно сильной. Принял непосредственное участие в разработке программ воссоздания флота, стремился привлечь к решению этой задачи внимание органов государственного управления и общественности, выступал активным сторонником постройки качественно новых линейных кораблей. В 1909 году Александру Михайловичу было присвоено звание вице-адмирала.
Один из первых руководителей русской авиации, был инициатором создания офицерской авиационной школы под Севастополем в 1910 , шеф Императорского ВВФ . Участвовал в Первой мировой войне.
После Февральской революции из армии были удалены все Романовы, и Александр Михайлович 22 марта 1917 был уволен от службы по прошению с мундиром.
Некоторое время жил в Крыму в Ливадии
, а в 1920
г. смог покинуть Россию на английском военном корабле вместе с женой и детьми, а также вдовствующей императрицей Марией Федоровной (тещей), которая гостила у дочери и, таким образом, по случайности не попала в группы Романовых, подлежащих ликвидации.
В эмиграции был почетным председателем Союза русских военных летчиков , Парижской кают-компании, Объединения чинов гвардейского экипажа, покровителем Национальной организации русских разведчиков .
В эмиграции выпустил чрезвычайно интересную «Книгу воспоминаний», являющуюся ценным источником и благодаря своей искренности и интеллекту автора вызывающую симпатию.
Семья
В 1894 г. в Петергофе женился на своей двоюродной племяннице Ксении Александровне, старшей дочери Александра III, родной сестре Николая II. Ксения Александровна умерла в Англии, в Wilderness House, Hampton Court, Middlesex, 20 апреля 1960 г.
Их дети : Ирина (1895-1970), с 1914 г. жена Феликса Феликсовича Юсупова, мл. (1887-1967) Андрей (1897-1981) Фёдор (1898-1968) Никита (1900-1974) Дмитрий (1901-1980) Ростислав (1902-1977) Василий (1907-1989) Большинство ныне живущих Романовых являются потомками Александра Михайловича.
Членство в организациях
Почётный председатель Русского Императорского Общества Судоходства, председатель промыслового отдела Александр Михайлович был «мистическим масоном» и спиритиком, называл себя розенкрейцером и филалетом. Состоял в масонской «Великокняжеской Ложе» (Санкт-Петербург, после 1907 до 1917), основатель «Адмиралтейской Ложи» (Санкт-Петербург, 1910-е), работавшей по ритуалу филалетов. Согласно энциклопедическому словарю Серкова, Александр Михайлович был мастером ложи «Карма», работавшей в 1910-1919 годах по шведскому (розенкрейцерскому) уставу.
Книга воспоминаний
ПРИЛОЖЕНИЕ К «ИЛЛЮСТРИРОВАННОЙ РОССИИ»
на 1933 год
ГЛАВА XV.
… 4.
Как-то утром, просматривая газеты, я увидел заголовки, сообщавшие об удаче полета Блерио над Ла-Маншем. Эта новость пробудила к жизни прежнего Великого Князя Александра Михайловича. Будучи поклонником аппаратов тяжелее воздуха еще с того времени, когда Сантос-Дюмон летал вокруг Эйфелевой башни, я понял, что достижение Блерио давало нам не только новый способ передвижения, но и новое оружие в случае войны.
Я решил немедленно приняться за это дело и попытаться применить аэропланы в русской военной авиации. У меня еще оставались два миллиона рублей, которые были в свое время собраны по всенародной подписке на постройку минных крейсеров после гибели нашего флота в русско-японскую войну.
Я запросил редакции крупнейших русских газет, не будут ли жертвователи иметь что-либо против того, чтобы остающиеся деньги были бы израсходованы не на постройку минных крейсеров, а на покупку аэропланов? Чрез неделю я начал получать тысячи ответов, содержавших единодушное одобрение моему плану. Государь также одобрил его. Я поехал в Париж и заключил торговое соглашение с Блерио и Вуазеном.
Они обязались дать нам аэропланы и инструкторов, я же должен был организовать аэродром, подыскать кадры учеников, оказывать им во всем содействие, а главное, конечно, снабжать их денежными средствами. После этого я решил вернуться в Poccию. Гатчина, Петергоф, Царское Село и С. Петербург снова увидят меня в роли новатора.
Военный министр генерал Сухомлинов затрясся от смеха, когда я заговорил с ним об аэропланах.
-Я вас правильно понял, Ваше Высочество,- спросил он меня между двумя приступами смеха:-вы собиpaeтесь применить эти игрушки Блерио в нашей армии? Угодно ли вам, чтобы наши офицеры бросили свои занятия и отправились летать чрез Ла-Манш, или же они должны забавляться этим здесь?
- Не беспокойтесь, ваше превосходительство. Я у вас прошу только дать мне несколько офицеров, которые поедут со мною в Париж, где их научать летать у Блерио и Вуазена. Что же касается дальнейшего, то хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Государь дал мне разрешение на командировку в Париж избранных мною офицеров. Великий Князь Николай Николаевич не видел в моей затее никакого смысла.
Первая группа офицеров выехала в Париж, а я отправился в Севастополь для того, чтобы выбрать место для будущего аэродрома. Я работал с прежним увлечением, преодолевая препятствия, которые мне ставили военные власти, не боясь насмешек и идя к намеченной цели. К концу осени 1908 г. мой первый аэродром и ангары были готовы. Весною 1909 т. мои офицеры окончили школу Блерио. Ранним летом в Петербурге была установлена первая авиационная неделя. Многочисленная публика - свидетели первых русских полетов - была в восторге и кричала ура. Сухомлинов нашел это зрелище очень занимательным, но для армии не видел от него никакой пользы.
Три месяца спустя, осенью 1909 года, я приобрел значительный участок земли к западу от Севастополя и заложил первую русскую авиационную школу, которая во время великой войны снабжала нашу армию летчиками и наблюдателями.
В декабре 1909 года, я получил известие о смерти моего отца в Каннах. Ему было 77 лет и в последние годы своей жизни он был инвалидом. Его кончина меня глубоко потрясла. Свет без него казался опустевшим. Он был одним из немногих людей, которые никогда не отступали пред выполнением своего долга и жили по заветам Императора Николая I.
Русский крейсер привез тело отца в Севастополь, а оттуда мы повезли его в Петербург, где оно должно было быть предано земле в усыпальнице Петропавловской крепости. Дорога была грустно-знакомая и произвела на меня тягостное впечатление. Три раза в моей жизни я путешествовал с останками моих близких. Шесть дорогих для меня могил смотрели на меня в усыпальнице Петропавловской крепости: Александра II, Александра III, Великого Князя Георгия Александровича, моего брата Алексея Михайловича и моих родителей.
5.
Я продолжал свою деятельность в области воздухоплавания, ездил заграницу и старался как можно меньше заниматься политикой.
Придворные круги были во власти двух противоречивых в своей сущности комплексов: зависти к успешной государственной деятельности Столыпина и ненависти к быстро растущему влиянию Распутина.
Столыпин, полный творческих сил, был гениальным человеком, задушившим анархию. Распутин являлся орудием в руках международных авантюристов. Рано или поздно Государь должен был решить, даст ли он возможность Столыпину осуществить задуманные им реформы или же позволит распутинской клике назначать министров.
Отношения мои к Государю и к Государыне были внешне вполне дружественными. Мы продолжали встречаться несколько раз в неделю и приглашали друг друга на обеды, но прежней сердечности в наших отношениях мы возродить не могли.
В остальных членах Императорской семьи чувствовалось недовольство и отсутствие дисциплины. В царствование Императора Александра III мой бедный брат Михаил Михайлович был выслан заграницу за то, что вступил в морганатический брак с дочерью герцога Нассауского. Теперь же каждый из Великих Князей считал возможным в выборе подруги жизни следовать влечениям своего сердца.
Брат Царя, Великий Князь Михаил Александрович женился на простой, дважды разведенной женщине. Дядя Царя, Великий Князь Павел требовал для своей морганатической супруги прав, которые давались только особам королевской крови. Двоюродный брат Царя, Великий Князь Кирилл женился на своей двоюродной сестре Дэкки (дочери Великой Княгини Марии Александровны и герцога Эдинбургского) - факт неслыханный в анналах Царской семьи и православной церкви.
Все эти три Великих Князя выражали явное неуважение к воле Государя и являлись весьма дурным примером для русского общества. Если Никки не мог заставить слушаться своих родственников, то еще труднее было ему добиться того же от своих министров, генералов и приближенных. Мы несомненно переживали эпоху упадка монархического начала.
Авиационная школа развивалась. Ее офицеры участвовали в маневрах 1912 г. Сознание необходимости аэропланов для военных целей, наконец, проникло в среду закоренелых бюрократов Военного Министерства. Я заслужил великодушное одобрение Государя.
- Ты был прав, - сказал Никки во время посещения Авиационной школы: - прости меня за то, что я относился к твоей идее недоверчиво. Я радуюсь, что ты победил, Сандро. Ты доволен?
Я был и доволен и недоволен. Мой триумф в авиации не смягчил горечи моих неудач во флоте. Эту рану ничто не могло залечить. Ничто не могло заставить забыть меня кошмары 1904 -1906 г. г.
6.
Между тем наши странствования бросали нас из одного конца. Европы в другой.
Традиционная весенняя встреча с королевой английской Александрой в Дании. Paнний летний сезон в Лондоне. Пребывание Ксении на водах в Киссингене или же в Виттеле. Далее сезон в Биаррице. Экскурсии детей в Швейцарию. Ранний зимний сезон в Каннах. Мы покрывали в вагоне многие тысячи километров.
Летом 1913 года наша ежегодная программа мне надоела. Ксения и дети остановились в громадном отеле в Трепоре, а я отправился в Америку. Успехи Куртиса и братьев Райт делали мою поездку необходимой, но кроме того, мне хотелось провести несколько недель в обществе моих друзей в Филадельфии и в Ньюпорте. Мое намерение вернуться чрез короткое время в Соединенные Штаты обратно исполнилось ровно двадцать лет спустя.
Тени надвигающейся войны еще не переползли чрез Атлантический океан, хотя уже и в штатах чувствовалась напряженность, и банкиры покачивали головами. Мне было трудно отвязаться от всех репортеров, которые хотели узнать мое мнение о глубоких изменениях, происшедших в Нью-Йорке с 1893 г. Я должен был высказаться о новых горизонтах, комментировать успехи движения суффражисток, и гореть энтузиазмом по поводу будущего автомобиля.
В Соединенных Штатах произошло одно коренное изменение, которое, по-видимому, не было замечено туземными наблюдателями.
Постройка Панамского канала и колоссальное развитиe штатов по берегу Тихого океана изменили характер американской предприимчивости. Американская промышленность выросла до такой степени, что требовала вывоза своих продуктов заграницу. Американские финансисты, занимавшие прежде деньги в Лондоне, Париже и в Амстердаме, оказались сами в положении кредиторов.
Сельскохозяйственная республика Джефферсона уступила место царству Рокфеллеров, хотя американцы среднего уровня еще не понимали нового порядка вещей, и большинство американского народа продолжало жить идеалами XIX века.
Сколько раз, во время моего второго приезда в Америку, посещая громадные фабрики или же прислушиваясь к объяснениям относительно новой части какой-нибудь сложной машины, я возвращался мыслью к зловещему докладу, представленному незадолго до этого моим братом Сергеем в Петербурге, который имел возможность лично познакомиться в Вене с лихорадочной работой, происходившей на заводах военного снабжения центральных держав.
Разница между Европой и Америкой была слишком разительна.
Поздней осенью в 1913 г. я был опять в С. Петербурге и предсказывал надвигающуюся мировую войну.
- Вы можете точно предсказать, когда война начнется? - спрашивали меня умные, но иронически настроенные люди.
- Да, могу, не позже 1915 года.
- Ужасно…
Наступила зима 1913 -14 г. г. - мой последний «Cветский сезон» в С. Петербурге. Главной темой разговоров являлось трехсотлетие Дома Романовых, празднование которого началось прошлой весной. Казалось, все было в порядке. Правительство уверяло, что все шло так, как еще никогда не шло со времен Александра III.
В феврале дочь моя Ирина вступила, в брак с князем Ф. Ф. Юсуповым. Новобрачные отправились в свадебное путешествие в Италию и в Египет, условившись встретиться с нами в июне.
… ГЛАВА XVI.
… Ни один из сотни миллионов европейцев того времени не желал войны. Коллективно - все они были способны линчевать того, кто осмелился бы в эти ответственные дня проповедовать умеренность.
За попытку напомнить об ужасах грядущей войны, они убили Жореса в Париже и бросили в тюрьму Либкнехта в Берлине.
Немцы французы, англичане и австрийцы, русские и бельгийцы все подпадали под власть психоза разрушения, предтечами которого были убийства, самоубийства и оргии предшествовавшего года. В августе же 1914 года это массовое помешательство достигло кульминационной точки.
Лэди Асквит, жена премьер-министра Великобритании, вспоминает «блестящие глаза» и «веселую улыбку» Винстона Черчилля, когда он вошел в этот роковой вечер в ном. 10 на Доунинг стрит.
- Что же, Винстон, - спросила Асквит: - это мир?
- Нет, война, - ответил Черчилль. В тот же час германские офицеры поздравляли друг друга на Унтер ден Линден в Берлине с «славной возможностью выполнить, наконец, план Шлиффена», и тот же Извольский, предсказывавший всего три дня тому назад, что чрез две, недели все будет в порядке, теперь говорил, с видом триумфатора, покидая министерство иностранных дел в Париже: «Это - моя война».
Вильгельм произносил речи из балкона берлинского замка. Николай II, приблизительно в тех же выражениях, обращался к коленопреклоненной толпе у Зимнего Дворца. Оба они возносили к престолу Всевышнего мольбы о карах на головы зачинщиков войны.
Все были правы. Никто не хотел признать себя виновным. Нельзя было найти ни одного нормального человека в странах, расположенных между Бискайским заливом и Великим океаном.
Когда я возвращался в Poccию, мне довелось быть свидетелем самоубийства целого материка.
