Пётр Дмитриевич Сахаров (род. 25 января 1957, Москва, СССР) - советский и российский учёный-востоковед, литургист, журналист, христианский публицист, переводчик. Кандидат филологических наук.
Автор ряда научных трудов по мифологии, религии, искусству и литературе Южной Азии, в числе которых монография «Мифологическое повествование в санскритских пуранах». Перевёл на русский язык многие католические богослужебные тексты, включая некоторые литургические песнопения, а также ряд трудов христианских авторов (среди них книги Бернхарда Геринга, Поля Бошана, Ж.-М. Люстиже, Энтони Де Мелло). Участвовал в подготовке изданий на русском языке некоторых документов Учительства Католической Церкви (например, Катехизис Католической Церкви) и богослужебных книг римского обряда. Один из редакторов и авторов Католической энциклопедии. Один из авторов словаря «Религии и народы современной России».
Биография
Родился 25 января 1957 года в Москве, сын учёного-биолога Дмитрия Антоновича Сахарова, который также известен как поэт под псевдонимом Дмитрий Сухарев.
Окончил театроведческий факультет ГИТИСа и аспирантуру Института востоковедения АН СССР и защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата филологических наук.
С 1990-х годов занимается преимущественно литургикой, а также христианской публицистикой и просветительской деятельностью.
В 1996-2010 годы - главный редактор католической радиостудии «Дар» на Христианском церковно-общественном канале (радио «София») в Москве. Эксперт Литургической комиссии Конференции католических епископов России. Преподавал литургику в Институте философии, теологии и истории св. Фомы и Свято-Филаретовском православно-христианском институте.
Научные труды
Монографии
- Сахаров П. Д. Мифологическое повествование в санскритских пуранах. - М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991. - 136 с. - (Исследования по фольклору и мифологии Востока). - ISBN 5-02-017046-1.
Статьи
- Сахаров П. Д. Валентина св. день // Религии народов современной России: Словарь / Ред-кол. Мчедлов М. П. (отв. ред.), Аверьянов Ю. И., Басилов В. Н. и др. - 2-е изд., и доп. - М.: Республика, 2002. - С. 58-59. - 624 с. - 4000 экз. - ISBN 5-250-01818-1.
Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
| Пётр Са́харов | |
|
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
|
| Имя при рождении: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
|---|---|
| Род деятельности: |
христианский публицист, исследователь, переводчик |
| Дата рождения: | |
| Гражданство: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Подданство: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Страна: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Дата смерти: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Место смерти: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Отец: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Мать: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Супруг: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Супруга: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Дети: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Награды и премии: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Автограф: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Сайт: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Разное: |
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |
| Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). | |
| [[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |Произведения]] в Викитеке | |
Пётр Дми́триевич Са́харов (род. 25 января , Москва) - российский учёный-востоковед, литургист, журналист, христианский публицист, переводчик.
Биография
Перевёл на русский язык многие католические богослужебные тексты, включая некоторые литургические песнопения, а также ряд трудов христианских авторов (среди них книги Бернхарда Геринга , Поля Бошана , Ж.-М. Люстиже , Энтони Де Мелло). Участвовал в подготовке изданий на русском языке некоторых документов Учительства Католической Церкви (например, Катехизис Католической Церкви) и богослужебных книг римского обряда . Один из редакторов и авторов Католической энциклопедии .
Напишите отзыв о статье "Сахаров, Пётр Дмитриевич"
Примечания
Ссылки
- ЖЖ-автор - Пётр Сахаров в «Живом Журнале »
Отрывок, характеризующий Сахаров, Пётр Дмитриевич
– О, это было давно, когда назвали его... Теперь это уже не имеет значения. А когда-то оно звучало немного по-другому. Это значило – МЫ-ТЕ-У-РА, что означало – близкие к свету и знаниям, хранящие их и живущие ими. Но потом слишком много «незнающих» стало искать нас. И имя изменилось. Многие не слышали его звучания, а многих это и не волновало вовсе. Они не понимали, что, даже ступая сюда, они уже соприкасались с ВЕРОЙ. Что она встречала их уже у самого порога, начинаясь с имени и понимания его... Знаю, это не твоя речь, и тебе, наверное, трудно её понять, Изидора. Хотя твоё имя тоже относится к таковым... Оно значимо.– Ты забыл, что для меня не важен язык, Север. Я чувствую и вижу его – улыбнулась я.
– Прости, ведающая... Я запамятовал – кто ты. Желаешь ли узреть то, что дано только знающим, Изидора? У тебя не будет другой возможности, ты больше не вернёшься сюда.
Я лишь кивнула, стараясь удержать, готовые политься по щекам злые, горькие слёзы. Надежда быть с ними, получить их сильную, дружескую поддержку умирала, даже не успев хорошенько проснуться. Я оставалась одна. Так и не узнав чего-то очень для меня важного... И почти беззащитная, против сильного и страшного человека, с грозным именем – Караффа...
Но решение было принято, и я не собиралась отступать. Иначе, чего же стоила наша Жизнь, если пришлось бы жить, предавая себя? Неожиданно я совершенно успокоилась – всё наконец-то стало на свои места, надеяться больше было не на что. Я могла рассчитывать только на саму себя. И именно из этого стоило исходить. А какой уж будет конец – об этом я заставила себя больше не думать. Обращение
Как, наверное, многие другие христиане, я не могу с точностью назвать момент своего обращения. Оно происходило очень постепенно. Оно началось с чего-то подобного игре и еще долгое время оставалось в какой-то степени игрою. Но для меня ничего удивительно в этом нет, ибо пути Господа неисповедимы и Его путь к душе каждого человека оказывается особенным.
Мне было 13 лет, когда я почему-то решил, что должен быть верующим, и почему-то именно католиком. Почему католиком? Впоследствии я много раз пытался проанализировать мотивы этого "решения", и мне трудно дать какие-то внятные объяснения. Наверное, православие ассоциировалось у меня с чем-то дремучим; т.е., из окружавшей меня среды вырисовывался образ Церкви, состоящей из одних лишь безграмотных старушек. И вот в один воскресный день (3 мая 1970 г.: впоследствии я установил, что по календарю латинского обряда это был день Обретения Креста Господня) я сам нашел единственный в ту пору в Москве католический храм и вошел туда прямо-таки во время торжественной воскресной Мессы. И помню, что я был очень вдохновлен, помимо всего прочего, тем, что среди присутствовавших там было немало людей молодого и среднего возраста, выглядевших очень культурно и интеллигентно (это были в большинстве своем иностранцы), не производивших впечатления диких и необразованных; они молились, крестились, что-то непонятное мне произносили и делали какие-то непонятные мне ритуальные действия, - т.е. всё это было тогда для меня как бы наглядным подтверждением того, что вера католиков не противоречит культурности и принадлежности к современной цивилизации.
С тех пор я изредка - но год от года всё чаще - стал бывать в московском католическом храме св. Людовика. Я старался глубже проникать в веру, которую, как я считал уже тогда, "я принял". Кого-то о чем-то расспрашивал. Откуда-то еще что-то узнавал. Доставал какие-то книги по религиозной тематике. Чтение было тогда, конечно, крайне бессистемным. В основном это оказывались либо православные, либо атеистические книги. Но стадия первоначального накопления знаний протекала довольно бурно, и за пару-тройку лет я многого сумел "нахвататься" (иначе не назовешь). Слава Богу, я в первое же время прочел Евангелия и многие другие книги Священного Писания. У меня стали появляться взрослые знакомые - как среди католиков, так и среди православных, - и благодаря этому мои знания стали более систематичными, а круг моего чтения стал расширяться.
Постепенно возник интерес и к Православной Церкви (далее - ПЦ). Иногда я заходил в православные храмы. Православное богослужение первоначально мне совершенно не нравилось, но вскоре я им глубоко проникся и начал его даже очень любить. К тому же оказалось, что и среди православных верующих есть молодежь, есть интеллигенция (просто большая их часть была сконцентрирована всего-то в 4-5 приходах Москвы и области). И когда мне было 16 лет, частота посещения мною православного и католического богослужения примерно сравнялась. Но я всё равно хотел быть католиком, хотя внутренне понимал, что обе Церкви - это одна Церковь.
Между тем я еще не был крещен. А единственный в Москве католический священник категорически отказывался меня крестить, поскольку я был еще несовершеннолетним, а московский католический приход находился под пристальнейшим наблюдением у КГБ, и священнику (а может быть, и всему приходу) такое нарушение законодательства о культах (крестить без согласия родителей) могло очень дорого обойтись. Как раз в это время я довольно близко познакомился с одним очень хорошим православным батюшкой (между прочим, вполне традиционным), который меня во многом просвещал. В один прекрасный день я спросил его, не мог ли бы он меня окрестить, и он согласился. Он отлично знал о моем увлечении католичеством и о моих проблемах с крещением. И я вполне осмысленно задал ему вопрос, а не смущает ли его то, что я могу остаться католиком. "Ну, ты сам для себя решишь, куда тебе ходить", - ответил он мне. И крестил (тайно).
Я решил, что раз события стали развиваться таким образом, значит надо пришвартовываться к берегу ПЦ. Я стал чаще ходить в православные храмы, исповедовался и причащался там. Но в католическом храме тоже продолжал бывать, хотя и реже; и отделенности своей от Католической Церкви (далее - КЦ) особо не ощущал. Для меня по-прежнему было очевидно, что ПЦ и КЦ - это одна Церковь Христова, исторически разделившаяся на уровне земной структуры, но остающаяся единой как Мистическое Тело. Многое в католической традиции оставалось для меня по-прежнему близким, и в то время я не ощущал себя из-за этого менее православным. Правда постепенно я стал стремиться быть "более православным". На какое-то время я даже попробовал (очередная игра, теперь уже неудачная) стать "совсем православным", с полным "джентльменским набором": я постарался убедить себя в том, что я - полнейший консерватор, монархист, славянофил, великодержавный шовинист и даже антисемит, ну и, конечно же, нисколько не филокатолик, а очень даже антикатолик и вообще антиэкуменист. Задора для такой игры мне хватило примерно на полгода, после чего я дал себе обещание больше не садиться не в свои сани и не рядиться в чужие шкуры (впрочем, окончательное осознание того, что лучше всегда оставаться самим собой, пришло куда позже - лет этак уже в 35).
Итак, я продолжал оставаться православным, с довольно экуменическими и во многих вопросах либеральными воззрениями, с очень большой симпатией к западной традиции, которую за эти годы стал знать намного лучше, углубляя ее знание параллельно углублению своего знания традиции христианского Востока.
И примерно на 15-м году моего пребывания в Церкви начался тот самый кризис. Не буду сейчас пытаться анализировать его причины. По моему скромному наблюдению, через подобные кризисы проходят очень многие верующие - кто-то в более острых формах, кто-то в более приглушенных. У иных кризисы такого рода повторяются не один раз (у меня тоже такие бывали и потом, но последующие проходят легче и незаметнее, подобно повторам болезни, на которую в организме уже выработался иммунитет). Думаю, что такого рода кризисы - естественная болезнь роста. Поэтому не хотелось бы слишком много заостряться на том, что "достало" меня в ПЦ (хотя совсем уйти от этой темы я не смогу): я почти уверен, что окажись я в любой другой христианской конфессии, этот "слом" в той или иной форме всё равно произошел бы...
Повторяю, это не был кризис веры. Это был кризис церковности, кризис отношения к Церкви. Если и был кризис веры, то он касался только экклезиологии, а именно - вопроса о непогрешимости Церкви (в смысле ее безошибочности). Но вопрос стоял шире: нужна ли она вообще? и нужна ли она лично мне? Я ощущал почти полное отторжение от нее. И конечно, в первую очередь это было отторжение от той Церкви, к которой я принадлежал, - ПЦ. Но всякий раз, когда в голове у меня возникал вопрос, а не перейти ли в какую-то другую христианскую конфессию, я трезво отдавал себе отчет: отторжение никуда не денется, потому что там есть многое из того, что есть и в ПЦ; чего-то из того, что меня "достало" в ПЦ, у католиков или у протестантов нету, но там есть многое другое, о чем я уже хорошо знаю, да еще и окажется что-то такое, о чем я пока не догадываюсь... В какие-то моменты я склонялся к тому, чтобы порвать с Церковью вовсе и оставаться что называется "либеральным христианином": верить в Бога Троицу, исповедовать Христа Господом и Искупителем, стараться соблюдать Его заповеди любви к Богу и ближнему - и всё.
Слава Богу, оказались в Церкви два "спасательных круга", которые помогли мне удержаться на плаву. Первым была Евхаристия: я чувствовал тягу к ней, я не мог обходиться совсем без нее. С одной стороны, для меня становилось всё более и более тягостным присутствие почти на любых богослужениях (за редким исключением, см. чуть ниже). С другой стороны, потребность в Евхаристии постоянно давала о себе знать. Я стал причащаться довольно редко, но совсем обойтись без этого не мог.
Другим "спасательным кругом" оказалась Пасха. Пасха в древнем значении слова - т.е. последние 3 дня Страстной Седмицы и Светлое Христово Воскресение. В этот коротенький период года у меня была потребность включиться в литургическую жизнь Церкви по полной программе.
Вот так, "зацепившись" за Евхаристию и Пасху, я сумел не потонуть окончательно.
Постепенно всё более явственным становилось осознание того, что надо возвращаться к более полнокровной принадлежности к Церкви. Но к какой из исторически сложившихся Церквей? И этот вопрос оказался для меня очень трудно разрешимым. Чувствовал, что к ПЦ не могу. Хотя я ощущал с нею кровную связь, хотя многое в ней было мне по-прежнему дорого, - тени прежнего отторжения по-прежнему проецировались на нее. Слишком уж многое, вероятно, там "достало" меня. Кроме того, я чувствовал, что по-прежнему буду ощущать себя в ней неестественно, скованно, подобно тому, как ощущал себя там при начале кризиса, - и понимал теперь (хотя бы отчасти), в чем конкретно будет проявляться эта скованность и несвобода. Но если не ПЦ, то какая? КЦ в то время существовала в нашей стране еще в очень консервативном своем состоянии. Хотя реформы в КЦ давно уже начались и почти во всем мире шли полным ходом, - как никак прошла уже почти четверть века со времени Второго Ватиканского Собора (далее - В2), - КЦ в СССР находилась в искусственной изоляции от внешнего мира, да и вообще народы Восточной Европы отличаются более консервативной ментальностью, так что общий облик здешнего католицизма носил характер совершенно дособорный (так принято называть состояние до В2). Таким образом менять ПРАВОСЛАВИЕ В ЕГО ИСТОРИЧЕСКИ СЛОЖИВШЕЙСЯ ФОРМЕ (далее - ПИФ) на ТРАДИЦИОННОЕ, т.е. дособорное, КАТОЛИЧЕСТВО (далее - ТК) - значило по большому счету это ничего по сути не менять: в плане испытываемых мною трудностей пребывания в Церкви - лишь некоторые были бы устранены, но добавилось бы много новых. Протестантизм я знал довольно плохо, а то, что я знал о нем, не располагало меня к переходу туда. Наиболее распространенные у нас формы протестантизма (баптизм и т.п.) были для меня совершенно непривлекательны, хотя я очень ценил многих протестантов как глубоко верующих людей, деятельно стремящихся осуществлять свою веру в повседневной жизни, и был убежден, что и православным, и католикам есть чему поучиться у протестантов. Я чувствовал тогда, что если в ПИФ для меня много лишнего (без чего я как христианин могу обойтись, но что мне постоянно навязывается как нечто обязательное и что, как казалось мне, не помогает в исполнении заповедей Христовых, а только отвлекает от них, загоняет главное в христианстве куда-то вглубь, под множество оболочек, под которыми эту суть не всем и не всегда легко разглядеть), - то в протестантизме мне многого будет недоставать. Католичество оказывалось где-то посередине. Поясню, что с точки зрения догматики католичество никогда не вызывало с моей стороны неприятия. То, что принято считать догматическими различиями, и прежде не казалось мне противоречащим моей вере (хотя я считал и до сих пор считаю, что КЦ вполне могла обойтись без утверждения некоторых учений в виде догматов). Но доступная мне здесь КЦ представляла исключительно ТК, которое меня слишком во многом не устраивало.
Конечно, я уже имел тогда некоторые представления о РЕФОРМИРОВАННОМ КАТОЛИЧЕСТВЕ (далее - РК), т.е. католичестве после В2, и оно-то как раз было для меня очень привлекательным. Немалую роль в этом сыграла для меня встреча с основоположником реформы, Папой Иоанном XXIII. Нет, я никогда не встречался с этим понтификом лично в полном смысле слова. Но я хорошо знал его по книгам и глубоко полюбил как его самого, так и то, что он стремился сделать для Церкви и мира, - поэтому воспринимаю это как личную встречу. И реформа Церкви, которую начал он, созвав В2, находила в моем сердце самый положительный отклик. Могу с сожалением констатировать, что его преемники оказались в деле реформы не настолько решительны. "Вот бы нам в ПЦ что-то подобное!" - думал я, и на какое-то время погружался в мечты. Но в то время я был уже не очень молод и прекрасно понимал, что мечтательность - детский грешок... Отдавая себе отчет в том, какое сопротивление встретят в православной среде любые намеки на реформу, я очень скоро и думать об этом перестал.
К тому же, Церковь, в которой я мог бы более или менее ощущать себя "в своей тарелке", определенно существовала, но она была недосягаема. Пока еще я мог судить о ней больше понаслышке. Но вот в 1988 г. я поехал на целых 3 месяца в командировку в Индию и там смог уже непосредственно с ней познакомиться. Дальнейший выбор стал для меня очевиден. Тем не менее, потребовалось какое-то время, чтобы в Москве появилась возможность этот выбор осуществить. В2 всё-таки пришел сюда, хотя с очень большим опозданием - уже в разгар перестройки. И тогда свой окончательный выбор смог осуществить.
* * *
Вот в общих чертах история моих конфессиональных блужданий. Когда все блуждания оказались позади, я не раз задумывался над тем, кому и с кем и каким образом я изменил. Кто-то сравнил это однажды с тем, как если бы я ушел от законной жены к первой возлюбленной. Совершеннейший бред! Я бы привел иное сравнение - сравнение с довольно уже взрослым сыном давно разведенных родителей. Не моя вина в том, что между ними когда-то что-то не сложилось. Я люблю обоих; я в той или иной степени воспитан обоими. Но я вправе выбирать, с кем из них (на чьей жилплощади) мне жить. Оттого, что я живу у одного, я вовсе не теряю любви к другому. У каждого есть те или иные достоинства, у каждого есть свои недостатки. И выбирая, с кем из них мне жить, я исхожу из того, с кем из них мне комфортнее - прежде всего, психологически, с кем у меня лучшая совместимость характеров, кто меньше на меня давит в повседневной жизни и меньше ограничивает мою свободу; и (что тоже немаловажно) кто больше нуждается в моем участии и в общении со мною.
Главное оставалось для меня по-прежнему очевидным. Есть одна Церковь Христова, и я как принадлежал к ней, так и продолжаю принадлежать. Именно поэтому я никогда не осуществлял никакого внешнего оформления своего "перехода", считая его совершенно лишенным смысла.
* * *
Что изменилось для меня со времени окончательного вступления в каноническое общение с КЦ? В плане догматическом - ничего: во что я верил прежде, в то и продолжал верить. В плане психологическом - очень многое. Я стал ощущать себя естественно, исчезло прежнее чувство того, что отовсюду тебя сковывают какие-то рамки.
И вот здесь мы, кажется, подошли к самому главному во всей этой моей истории. В последние годы я все чаще пытаюсь понять: что меня так "достало" тогда в ПИФ? что спровоцировало (подогрело, усилило, углубило) тот самый кризис? Еще в самом начале кризиса я был уверен, что все дело в сугубом фарисействе большинства окружавших меня тогда православных. Впрочем, наверное, его хватает в большинстве христианских конфессий, и, окажись я тогда в любой другой, оно оказалось бы для меня не менее болезненным. К счастью, я к тому времени был уже достаточно подкован, чтобы обратить взор внутрь себя и убедиться, что и во мне самом этого добра хватает и что надо начать с исправления себя, - а там, глядишь, и за тобою другие подтянутся...
Замечу, к слову, что с попытки бороться с собственным фарисейством у меня и начался отход от внешней церковности. Как-то раз я из-за чего-то нагрубил моей бабушке, а она была неверующая и всякую такую ситуацию истолковывала в антирелигиозном ключе. Вот и тогда она мне сказала: "Вся твоя вера только и сводится к постам и хождениям в церковь". И я, поостыв, подумал: "А ведь в ее словах есть доля истины". С тех пор я не то чтобы перестал поститься и ходить в церковь, но стал стремиться делать это так, чтобы об этом никто не знал (по крайней мере, на предмет постов жестко стал следовать этому принципу).
Но вернемся к главному - к рамкам. Сейчас я понимаю, что основная причина моего отторжения от ПИФ крылась в той "РАМОЧНОСТИ", которую диктовало ПИФ. Я имею в виду, что мне всё время (в большей или меньшей степени, с переменным успехом) навязывались те или иные РАМКИ, которыми (и по которым) должно определяться мое православие и, соответственно, моя православность. "Достала" меня, как я сейчас понимаю, в первую очередь, постоянно висящая необходимость доказывать, что не верблюд (в смысле, что православный): считаешь ты второстепенной проблему календарного стиля - неправославно, споришь с частным мнением кого-то из старцев - неправославно (об Отцах Церкви я уж молчу), и т.п.
Но ведь всё это - не что иное, как некие рамки, в которые мы втискиваем себя и которыми ограничиваем свое поведение, свою мысль и, в конце концов, свою веру. У одних эти рамки одни, у других - другие, но в целом для ПИФ свойственно их крайнее зауживание по самым различным параметрам (этому особенно способствует неофитский ригоризм, а не стоит забывать, что основное мое православное окружение на момент кризиса составляли неофиты).
Конечно, я всегда понимал, что православие - не в платках и не в бороде, и довольно спокойно относился к заявлениям типа: "Каждый православный мужчина ОБЯЗАН носить бороду и кожаный пояс (sic! - П.С.)". Я довольно скоро научился не очень болезненно реагировать на "индексы внешних проявлений православности". Но когда начинали - порой с интеллигентным видом - пытаться втискивать в какие-нибудь рамки более серьезные вещи, чем внешность, то это-то и начинало помаленьку "доставать". Притом зачастую за этим стояло откровенное невежество, лишь рядящееся в радение о вере.
Помнится, в какой-то беседе замечаю как нечто давным-давно очевидное, что отсчет нашего летосчисления от Рождества Христова условен. "Как это, как это?" - спрашивает меня вполне культурного вида молодой человек (у него даже какое-то высшее образование было). Объясняю ему вкратце как это. "Так значит для вас наука важнее веры?" - многозначительно спрашивает он. Я подробно объясняю, что никакого противоречия в этом нет и что ни один собор еще не принял догмата о точности летосчисления. "Так стало быть для вас наука важнее веры?" - вновь повторяет он, явно не утруждая себя ни малейшими усилиями проникнуть в суть моих аргументов. И такие ситуации происходили изо дня в день.
В то время я живо интересовался экзегетикой. Но мне приходилось изо дня в день выслушивать, что всё в библеистике, что было после Свв. Отцов, тоже неправославно. Нет, я ничего не имею против толкований Свв.Отцов на различные места Библии: в них очень много ценного. Но ими экзегетика не может исчерпываться, потому что библеистика - это наука, которая, подобно любой другой науке, постоянно развивается.
И если бы в одной только экзегетике было дело. Нет, куда не повернись, везде просто необходимо втиснуть себя в какие-то рамки. Чем уже они будут, тем лучше - православнее.
Вообще-то желание закрывать глаза на всё, что не вписывается в привычный "формат обзора" является для ПИФ весьма характерным, и упомянутое отношение к экзегетике - лишь одно из частных проявлений. Особенно же болезненным для меня проявлением этого была зашоренность в отношении всего благого, что находится за пределами видимых границ ПЦ. Ни у католиков, ни у протестантов не может обретаться ничего доброго. Зачем нам их сомнительный опыт, когда нам хватает своего? Ах нам, оказывается, у протестантов следовало бы поучиться проповеди слова Божия? - Так это всё равно не слово Божие, а ересь. И вообще они безблагодатники. Ах нам у матери Терезы надо поучиться? - Так знай же, что гуманизм это вообще не христианское понятие (а католики и протестанты в своей благотворительности исходят из абстрактного гуманизма, а вовсе не из Христовой заповеди любви). Ах кто-то там занимается миротворчеством? - Так пацифизм вообще не христианское дело (а заповедь "Блаженны миротворцы" означает совсем другое).
Для меня, тем временем, было бесспорным, что многие христиане, исторически разделенные с ПЦ, исповедуют Христа Господом и Спасителем, и среди них немало тех, кто ради этого исповедания и исполнения Его заповедей не щадит даже собственной жизни. Для меня было очевидно, что если по слову апостола "никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым" (1 Кор 12. 3), то значит - Дух Святой всё же не перестает действовать в них несмотря на разделения и возможные отклонения от чистоты вероучения. И добродетель любви по учению того же апостола изливается в сердца человеческие Духом Святым (Рим 5. 5), - стало быть, у других христиан Он явно действует и таким образом. Если я, понимая, что это именно так, упорно буду закрывать на это глаза, то не рискую ли я впасть в тот самый грех, о котором сказано Христом, что он не простится?
Ну, оставим в стороне искание истины в других религиях - они всё равно останутся сатанизмом. Оставим в стороне добрые дела, совершаемые отдельными нехристианами: какие ж они добрые, если они нехристи? Довольно было и тех шор, которые мне навязывались для отгораживания от всего христианского мира.
Не стану останавливаться на всех проявлениях рамочности. Замечу лишь, что реально самые жесткие рамки в ПИФ - это рамки авторитета. Если авторитетная личность (авторитетный текст) учит так, то я уже не вправе мнить что-либо иное. Аргументы не принимаются только на основании того, что авторитет учит иначе.
Конечно, я всегда отдавал себе отчет в том, что православие и ПИФ - не одно и то же. Я знаю немало православных, свободных от рамок, - но как же им тяжко приходится!
* * *
С связи с темой рамочности не могу не отметить еще одного обстоятельства.
Формально в КЦ больше обязывающих учений, существует официальное Учительство по многим вопросам (хотя оно и не относится к безошибочным истинам), действует современный Кодекс канонического права, регулирующий дисциплину Церкви в ее нынешнем состоянии. Надо сказать, что это создает некоторое практическое удобство для верующих. В ПЦ по многим животрепещущим вопросам официально выраженной позиции нет, и для простых верующих это создает немало трудностей. Официально по-прежнему признаваемые древние каноны (и средневековые к ним толкования) имеют малое отношение к реальной церковной жизни. Во многих вопросах православному остается только руководствоваться советом духовника (и здесь, между прочим, может начаться еще одно проявление рамочности - диктат духовника)...
Однако наличие официального Учительства КЦ по целому ряду проблем совершенно не препятствует существованию в ней реальной свободы богословия и других церковных наук. При всех попытках в последнее время "надеть удавку" на богословие и "закрутить потуже гайки", на деле это мало что меняет в худшую сторону. Конечно, время от времени имеют место печальные случаи травли отдельных богословов, но это бывает в ситуациях, куда более серьезных, чем те откровенные мелочи, из-за которых начинают травить своих собратьев православные в современной России.
* * *
Рамки, которыми мы себя ограничиваем, мешают нам не только видеть что-то за пределами обозначенного узкого пространства, но и исполнять заповедь Христа: "Идите и проповедуйте Евангелие всей твари". Ведь проповедь наша будет успешна только в том случае, если те, кому мы проповедуем, примут Христа и Его Благую Весть. А это может произойти лишь в том случае, если они поймут нашу проповедь. А понять они смогут тогда, когда мы будем говорить с ними о Христе на понятном для них языке (не только в смысле речи, но и в смысле вообще любых вторичных моделирующих структур).
То, что сейчас получило название "инкультурации" (под этим словом подразумевается органичное вхождение Церкви в условия новой для нее культуры) и чему в наше время всё большее внимание начинают уделять миссионеры (не исключая и православных), было вполне естественным для Церкви первых веков и во многом способствовало успеху распространения христианства. Однако становление средневековой ментальности изрядно сказалось на исчезновении первоначального духа миссионерской открытости и нашло выражение во введении всевозможных рамок, предельно ограничивающих успех проповеди. Как часто приходилось мне слышать: "Пусть сперва выучат церковнославянский язык (или латинский, если говорил католик-традиционалист), а потом уже будем спасать их души". Но ведь непонятный язык в лингвистическом смысле - далеко не единственное препятствие на пути слова Божия к тем, кто в нем так нуждается.
И здесь - палка о двух концах. Если мы замыкаемся в узком кругу себе подобных, то мы не проповедуем слово Божие: необходимо разомкнуть этот круг и начать говорить с теми, кто за его пределами, на понятном для них языке. Но для того, чтобы говорить с ними о Христе и Евангелии на их языке, надо узнать этот язык, вслушаться в их проблемы, понять, что их беспокоит и почему. А это невозможно сделать, если не разомкнуть собственную скорлупу.
В последнее время КЦ всерьез над этим задумалась и стала разговаривать с людьми разных культур на понятных для них языках.
И вот тут мы подходим к проблеме т.н. "модернизма". К середине XX в., когда для КЦ для стало очевидным, что так дальше жить нельзя, потому что при прежних установках она просто не способна исполнять возложенную на нее Христом миссию, термин "модернизма" как-то сам собой вышел из употребления и сохранился исключительно в среде ярых противников реформ, ушедших со временем в расколы. Многое из того, что было заклеймлено как "модернизм" в официальных документах Ватикана прежде, стало мало-помалу получать права гражданства, принося свою пользу на ниве Христовой.
Одна моя коллега дала очень хорошее определение слову "модернизм", придав ему положительное звучание: "Модернизм - это инкультурация во времени". И действительно, Церковь входит в каждую новую эпоху во многом подобно тому, как входит в культуру нового для нее народа. Она должна увидеть проблемы и чаяния нового поколения и научиться говорить с ним на понятном для него языке. Она должна попытаться вникнуть порой и в то, что с ее "колокольни" может сперва показаться ей не заслуживающим ее высокого внимания. Она должна изо дня в день снисходить к людям в их нынешних немощах, слабостях и пороках, чтобы суметь оттуда поднять их на свои высоты (не снизойдя, не удастся возвысить). Она должна со всею свойственной ей мудростью расчищать людям путь ко Христу, разгребать внутри себя самой все те рукотворные завалы (пусть порой даже очень красивые и ценные), которые мешают людям увидеть нерукотворный свет Христов, и, памятуя о словах своего Основателя, не возлагать бремена неудобоносимые на плечи тех, кто желает жить со Христом, и тем более тех, кто только еще ищет Его.
Ко всему новому в Церкви некоторые оппоненты склонны клеить ярлык "обновленчество", хотя я предпочел бы нормальное слово "обновление". Однако это обновление ничего не меняет в содержании Священного Залога Веры, данного в Божественном Откровении. Оно касается только того, что рукотворно, обновляя это рукотворное во Христе - ради того, чтобы имя Божие славилось в людях нашего времени, а также ради блага и спасения реальных (а не умозрительных) людей нашего времени с их реальными проблемами, нуждами и чаяниями. И в этом проявляется стремление исцелиться от опасных болезней прошлого, чтобы нести исцеление и спасение многим людям, а не узкой группе тех, кто в силу стечения ряда культурных факторов оказался способен принять Христа через ТК.
Можно, конечно, из последних сил держаться за каждую из исторически сложившихся деталей земного устроения Церкви и всего того, что успело ее наполнить за время ее исторического пути, как за нечто самоценное, но надо трезво отдавать себе отчет в том, ЧТО мы (Церковь Христова) на этом приобретем, а ЧТО (кого) потеряем. И хочется вместе с известным американским католическим богословом вьетнамского происхождения (кстати, специалист по инкультурации) о. Питером Фаном задать риторический вопрос: "Кто мы такие, чтобы стоять на пути благодати Христовой к людям?"
Выдающийся деятель культуры Дона конца XIX - начала XX века Харитон Иванович Попов был не только основателем Донского музея, но и организатором исторической науки на Дону и исследований истории Войска Донского. Об этом свидетельствует комплекс документов личного происхождения, сосредоточенных в фонде 55 Государственного архива Ростовской области (фонд Х. И. Попова). Часть этих документов относятся к одному из наиболее заметных донских историков начала прошлого столетия Павлу Петровичу Сахарову, чьи труды по ранней истории донского казачества вызывали большой интерес на Дону.
Одной из важнейших сторон его работы была подготовка большого комплексного труда по истории Дона, своего рода метанарратива в рамках истории региона, претендовавшего на исключительное культурно-историческое значение в масштабах России и сопредельных территорий Юго-Восточной Европы и Ближнего Востока. Такая задача ставилась властями Области войска Донского. Так, в 1908 году, во время пребывания на посту войскового наказного атамана генерал-лейтенанта А. В. Самсонова, войсковые власти обратились к историку В. О. Ключевскому с просьбой о написании истории Дона. В ответном письме атаману от 17 июня 1908 года В. О. Ключевский назвал «отсутствие хорошо обработанной истории» донского казачества «прискорбным пробелом русской историографии». Ссылаясь, однако, на занятость, историк писал, что не может взять на себя эту сложную работу. Но при этом советовал «начать дело разборкой и приведением материалов по истории Войска, извлечённых как из местных, так и из столичных архивов» .
Таким образом, выдающийся источниковед В. О. Ключевский подчёркивал необходимость самой тщательной поисковой и археографической работы как предварительного условия для создания большого исследования по донской истории. Вскоре после этого, 12 октября 1908 года, в Комиссию по собиранию материалов для составления истории войска Донского поступило заявление студентов-историков Харьковского университета П. П. Сахарова и В. С. Попова. Они предлагали свои услуги по сбору источников, относящихся к донской истории. В заявлении студенты указывали: «Мы… обладаем некоторою подготовкою для занятий по донской истории, как то: знакомство с печатными пособиями по истории донского казачества, с опубликованными источниками и со многими рукописными, не говоря... об источниках общей русской истории, в сборниках которых вкраплены многие сведения о прошлом донских казаков…» . Комиссия под председательством А. А. Кириллова, в состав которой входили И. Т. Семёнов, Х. И. Попов, И. В. Тимощенков, З. И. Щелкунов и И. М. Добрынин, решила принять помощь студентов .
Сохранилось несколько писем П. П. Сахарова к Х. И. Попову. Переписка с маститым старшим коллегой, основателем и заведующим Донским музеем и статским советником, позволяет полнее представить черты личности и характера автора писем. П. П. Сахаров извещал Х. И. Попова о ходе своей работы по снятию копий с документов, делился впечатлениями по поводу наиболее интересных, по его мнению, находок. Иногда он просил помощи в организации доступа в отдельные архивы. В письме от 14 июля 1909 года он писал о желательности проникновения «...в святая святых Государственного Главного Архива в Петербурге -до зарезу нужно было бы взглянуть на десятки фолиантов Кабинетских дел Петра Великого -там булавинщина, а попутно колонизация, экономика и быт -письма Долгорукого-усмирителя. В архив доступ очень труден, но Таубе при связях его и желании может устроить» . Письмо свидетельствует о способности П. П. Сахарова организовать поисковую работу нескольких донских студентов, с которыми он работал в архивах. Оно также свидетельствует о широте его исторических взглядов, стремлении освещать не только событийную историю, но и разные стороны жизни и быт казаков. В этом же письме П. П. Сахаров сообщал о нахождении им трёх дел с упоминанием об участии донских казаков в Полтавской битве. В одном из дел, писал он Х. И. Попову, «поминается ещё Павел Кочет - это новый для нас начальник отряда» . Он обращал тем самым внимание на возможную родственную связь этого атамана с известным С. Кочетом, который в 1705 году был атаманом донской зимовой станицы.
Указывал он также на то, что дело 1632 года, в котором шла речь об отказе Войска Донского от присяги царю Михаилу Фёдоровичу и которое вызывало большой интерес у историков, могло иметь нетрадиционное рассмотрение. Это дело, писал П. П. Сахаров, «устанавливает семейный быт на Дону этак для Смутного времени» . Письмо свидетельствует о глубоком знании П. П. Сахаровым проблем донской истории.
Настойчиво и в то же время деликатно П. П. Сахаров разрешал с Х. И. Поповым очень непростой финансовый вопрос. Как фактический руководитель коллектива студентов-переписчиков он нашёл серьёзные аргументы в пользу необходимости повышения им оплаты за труд. Особенно это касалось работы в архиве Министерства юстиции, где чтение документов затрудняли «гниль, туманность и гадкие почерки» и где мог, помимо него, работать только В. С. Попов «при своём умении и больших уже сведениях по истории края» .
Как настойчивый и трудолюбивый студент П. П. Сахаров стал известен руководителям московских архивов. Поэтому, когда он обратился к управляющему Московским архивом Министерства юстиции Д. Я. Самоквасову с просьбой о допуске к работе в архиве одного из нанятых им переписчиков, известный архивист пошёл навстречу студенту.
Делился П. П. Сахаров с Х. И. Поповым планами своей научной работы. В письме от 14 июня 1909 года он спрашивал о возможности публикации своего труда по истории колонизации и быта донских казаков. Он предлагал опубликовать первую часть работы, которая включала «XVI век, Смуту и об Азове» , или рассказ о событиях 1637-1641 годов, когда Войско Донское взяло Азов и держало его в своих руках.
Архивные поиски, о которых П. П. Сахаров сообщал в своих письмах 1909 года Х. И. Попову, помогли ему написать под руководством профессора Д. И. Багалея выпускное исследование «Заселение Донского края в связи с условиями местного быта, по напечатанным и архивным материалам». Этот труд получил золотую медаль Харьковского университета, а рукопись его хранится в Ростовском областном музее краеведения. На основе этого труда в разных номерах «Донских областных ведомостей» была сделана публикация под названием «К вопросу о происхождении донского казачества и о первых подвигах донцов в защиту родины и веры на службе у первого русского царя Ивана Васильевича Грозного». Несколько позже, в 1914 году, в «Записках Ростовского-на-Дону общества истории, древностей и природы» вышел в свет его труд «Происхождение донского казачества».
Комплексный и глубокий анализ ситуации на Дону накануне выборов в 4-ю Государственную Думу, проделанный в исключительно обстоятельном исследовании Б. С. Корниенко, позволил последнему сделать вывод об идейной близости между П. П. Сахаровым и Х. И. Поповым. Оба они, по его мнению, представляли так называемый «Правый Дон», стоявший на позициях русского национализма, а П. П. Сахаров подводил под эти идеи историческую основу . Как отмечал Б. С. Корниенко, «национализм» П. П. Сахарова и Х. И. Попова отличался от другого направления национализма на Дону, так называемого «казачьего» национализма. На позициях последнего стояли идеологи казачьей обособленности и самостоятельности донской журналист С. А. Холмский и публицист-историк Е. П. Савельев. И если П. П. Сахаров и Х. И. Попов подчёркивали самую тесную связь между Россией и Доном на протяжении столетий казачьей истории, то С. А. Холмский и Е. П. Савельев были их идейными противниками и подчёркивали историческую обусловленность и необходимость самостоятельности Дона. Это в целом верное положение, высказанное Б. С. Корниенко, может быть дополнено тем, что по своим идейным позициям П. П. Сахаров оказывался близок не только к русскому национализму, но и к либеральному народничеству, что проявилось в формировании им концепции промыслово-трудового происхождения донского казачества в XVI веке за счёт выходцев из русских земель с включением в него тюркского элемента.
Письма Х. И. Попову 1909 года из фонда 55 ГАРО отражают начальную стадию формирования П. П. Сахарова как знающего и заинтересованного исследователя истории Дона. Жизненный путь П. П. Сахарова сложился, однако, так, что ему не довелось в советский период публиковать свои труды . В 1957 году им была написана интересная рукопись, посвящённая историографии вопроса о происхождении донского казачества. Она не опубликована до сих пор и хранится в Ростовском областном музее краеведения. Там же хранится ещё одна его рукопись, посвящённая походу казаков атамана Ермака в Сибирь . В жизни П. П. Сахарова были ссылка в Среднюю Азию за службу в Добровольческой армии в 1919 году, долгое проживание в Майкопе, где он скрывался от властей, и возвращение в Ростов-на-Дону в период хрущёвской оттепели. С ним в это время, на закате его жизни, встречались ростовские историки и краеведы, в том числе А. П. Пронштейн и Б. В. Чеботарёв, хорошо его знавшие. Актуализация проблематики ранней истории донского казачества на рубеже прошлого и нынешнего столетий вызвала усиление интереса к жизни и трудам П. П. Сахарова - оригинального исследователя донского прошлого.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. ГАРО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 622.
2. Генерал-лейтенант барон Ф. Ф. фон Таубе - войсковой наказной атаман в 1909-1911 гг.
3. Корниенко Б. С. Правый Дон: казаки и идеология национализма (1909-1914). СПб. : Изд-во Европ. ун-та, 2013.
4. О жизненном и творческом пути П. П. Сахарова см: Мининков Н. А. Павел Петрович Сахаров - историк донского казачества // Казачий сб. № 3. Ростов н/Д, 2002. С. 216-320.
5. Об этой статье см.: Маркедонов С. М. Несостоявшаяся полемика: (неопубл. рукоп. П. П. Сахарова как источник по истории дон. ист. науки XX в.) : материалы и тез. Оренбург, 2000. С. 103-107; Мининков Н. А. Неизвестная страница историографии похода Ермака: ростовская рукоп. // Общественная мысль и традиции русской духовной культуры в исторических и литературных памятниках XVI-XX вв. Новосибирск, 2005. С. 56-66.
ПУБЛИКАЦИИ П. П. САХАРОВА В ДОНСКОЙ ЭЛЕКТРОННОЙ БИБЛИОТЕКЕ
А. Сахаров (редактор)
ПЁТР ВЕЛИКИЙ (Том 1)
(Романовы. Династия в романах - 4)
Пётр I Алексеевич Великий - первый император всероссийский, родился 30 мая 1672 года, от второго брака царя Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной Нарышкиной, воспитанницей боярина А.С. Матвеева. Вопреки легендарным рассказам Крекшина, обучение малолетнего Петра шло довольно медленно. Предание заставляет трехлетнего ребёнка рапортовать отцу, в чине полковника; в действительности, двух с половиной лет он ещё не был отнят от груди. Мы не знаем, когда началось обучение его грамоте Н.М. Зотовым, но известно, что в 1683 г. Пётр ещё не кончил учиться азбуке. До конца жизни он продолжал игнорировать грамматику и орфографию. В детстве он знакомится с «экзерцициями солдатского строя» и перенимает искусство бить в барабан; этим и ограничиваются его военные познания до военных упражнений в с. Воробьёве (1683). Осенью этого года Пётр ещё играет в деревянных коней. Все это не выходило из шаблона тогдашних обычных «потех» царской семьи. Отклонения начинаются лишь тогда, когда политические обстоятельства выбрасывают Петра из колеи. Со смертью царя Федора Алексеевича глухая борьба Милославских и Нарышкиных переходит в открытое столкновение. 27 апреля толпа, собравшаяся перед красным крыльцом Кремлёвского дворца, выкрикнула царём Петра, обойдя его старшего брата Иоанна; 15 мая на том же крыльце Пётр стоял перед другой толпой, сбросившей Матвеева и Долгорукого на стрелецкие копья. Легенда изображает Петра спокойным в этот день бунта; вероятнее, что впечатление было сильное и что отсюда ведут начало и известная нервность Петра, и его ненависть к стрельцам.
Через неделю после начала бунта (23 мая) победители потребовали от правительства, чтобы царями были назначены оба брата; ещё неделю спустя (29-го), по новому требованию стрельцов, за молодостью царей правление вручено было царевне Софье. Партия Петра отстранена была от всякого участия в государственных делах. Наталья Кирилловна во всё время регентства Софьи приезжала в Москву лишь на несколько зимних месяцев, проводя остальное время в подмосковном селе Преображенском. Около молодого двора группировалась значительная часть знатных фамилий, не решавшихся связать свою судьбу с временным правительством Софьи. Предоставленный самому себе, Пётр отучился переносить какие-либо стеснения, отказывать себе в исполнении какого бы то ни было желания. Царица Наталья, женщина «ума малого», по выражению её родственника князя Куракина, заботилась, по-видимому, исключительно о физической стороне воспитания своего сына. С самого начала мы видим Петра окружённым «молодыми ребятами народу простого» и «молодыми людьми первых домов»; первые в конце концов взяли верх, а «знатные персоны» были отдалены. Весьма вероятно, что и простые и знатные приятели детских игр Петра одинаково заслуживали кличку «озорников», данную им Софьей.
В 1683-1685 гг. из приятелей и добровольцев организуются два полка, поселённые в сёлах Преображенском и соседнем Семеновском. Мало-помалу в Петре развивается интерес к технической стороне военного дела, заставивший его искать новых учителей и новых познаний. «Для математики, фортификации, токарного мастерства и огней артифициальных» является при Петре учитель-иностранец, Франц Тиммерман. Сохранившиеся (от 1688 г.?) учебные тетради Петра свидетельствуют о настойчивых его усилиях усвоить прикладную сторону арифметической, астрономической и артиллерийской премудрости; те же тетради показывают, что основания всей этой премудрости так и остались для Петра тайной. Зато токарное искусство и пиротехника всегда были любимыми занятиями Петра.
Единственным крупным, и неудачным, вмешательством матери в личную жизнь юноши была женитьба его на Е.Ф. Лопухиной 27 января 1689 г., раньше достижения Петром семнадцати лет. Это была, впрочем, скорее политическая, чем педагогическая мера. Софья женила царя Иоанна тоже тотчас по достижении семнадцати лет; но у него рождались только дочери. Сам выбор невесты для Петра был продуктом партийной борьбы: знатные приверженцы его матери предлагали невесту княжеского рода, но победили Нарышкины, с Т. Стрешневым во главе, и выбрана была дочь мелкопоместного дворянина. Вслед за ней потянулись ко двору многочисленные родственники («более 30 персон», говорит Куракин). Такая масса новых искателей мест, не знавших притом «обращения дворового», вызвала против Лопухиных общее раздражение при дворе; царица Наталья скоро «невестку свою возненавидела и желала больше видеть с мужем её в несогласии, нежели в любви» (Куракин).
Этим, так же как и несходством характеров, объясняется, что «изрядная любовь» Петра к жене «продолжилась разве токмо год», а затем Пётр стал предпочитать семейной жизни - походную, в полковой избе Преображенского полка. Новое занятие - судостроение - отвлекло его ещё дальше; с Яузы он переселился со своими кораблями на Переяславское озеро и весело проводил там время даже зимой.
Участие Петра в государственных делах ограничивалось, во время регентства Софьи, присутствием при торжественных церемониях. По мере того как Пётр подрастал и расширял свои военные забавы, Софья начинала все более тревожиться за свою власть и стала принимать меры для её сохранения. В ночь на 8 августа 1689 г. Пётр был разбужен в Преображенском стрельцами, принёсшими весть о действительной или мнимой опасности со стороны Кремля. Пётр бежал к Троице; его приверженцы распорядились созвать дворянское ополчение, потребовали к себе начальников и депутатов от московских войск и учинили короткую расправу с главными приверженцами Софьи (кн. В.В. Голицын, Сильвестр, Шакловитый). Софья была поселена в монастырь, Иоанн правил лишь номинально; фактически власть перешла к партии Петра. На первых порах, однако, «царское величестве оставил своё правление матери своей, а сам препровождал время своё в забавах экзерциций военных».
Правление царицы Натальи представлялось современникам эпохой реакции против реформационных стремлений Софьи. Пётр воспользовался переменой своего положения только для того, чтобы расширить до грандиозных размеров свои увеселения. Так, манёвры новых полков кончились в 1694 г. Кожуховскими походами, в которых «царь Федор Плешбурской» (Ромодановский) разбил «царя Ивана Семеновского» (Бутурлина), оставив на поле потешной битвы 24 настоящих убитых и 50 раненых.
Расширение морских забав побудило Петра дважды совершить путешествие на Белое море, причём он подвергался серьёзной опасности во время поездки на Соловецкие острова. За эти годы центром разгульной жизни Петра становится дом нового его любимца, Лефорта, в Немецкой слободе. «Тут началось дебошство, пьянство такое великое, что невозможно описать, что по три дни, запершись в том доме, бывали пьяны и что многим случалось оттого и умирать» (Куракин). В доме Лефорта Пётр «начал с домами иноземскими обходиться и амур начал первый быть к одной дочери купеческой» (А. Монс). «С практики», на балах Лефорта, Пётр «научился танцевать по-польски»; сын датского комиссара Бутенант учил его фехтованию и верховой езде, голландец Виниус - практике голландского языка; во время поездки в Архангельск Пётр переоделся в матросский голландский костюм. Параллельно с этим усвоением европейской внешности шло быстрое разрушение старого придворного этикета; выходили из употребления торжественные выходы в соборную церковь, публичные аудиенции и другие «дворовые церемонии». «Ругательства знатным персонам» от царских любимцев и придворных шутов, так же как и учреждение «всешутейшего и всепьянейшего собора», берут своё начало в той же эпохе.
